— Нет… — она заколебалась. — Нет, думаю, не стоит.
— Тогда, может, я провожу тебя в регистратуру?
— А что такое регистратура?
— Все, кто приезжает сюда, проходят через регистратуру. Там записывают о тебе абсолютно все. Здоровье, состояние зубов, артериальное давление, группу крови, психологические реакции, вкусы, антипатии, склонность к аллергии, способности, предпочтения.
— Звучит по-военному… или, может, по-медицински?
— И то и другое, — ответил Том Беттертон. — И то и другое. Эта организация… она действительно очень внушительная.
— Так всегда и все говорят. Я имею в виду, за «железным занавесом» все тщательно планируется.
Она постаралась придать своему голосу надлежащую восторженность. Вполне вероятно, что Оливия Беттертон симпатизировала коммунистической партии, несмотря на то что полученные инструкции не характеризовали ее как коммунистку.
Беттертон уклончиво ответил:
— Тебе еще многое предстоит… понять. — И быстро добавил: — Не стоит стараться разобраться сразу во всем!
Он снова поцеловал ее. Поцелуй был каким-то странным: несомненно нежным и даже страстным, но в то же время холодным как лед. Он пробормотал очень тихо прямо ей в ухо: «Продолжайте в том же духе!» — и затем громко произнес:
— Ну а теперь пойдем в регистратуру.
ГЛАВА 12
В регистратуре заправляла женщина, выглядевшая строгой бонной. Волосы ее были собраны в уродливый пучок, а на носу красовалось пенсне, придававшее ей крайне деловой вид. Она одобрительно кивнула, увидев Беттертона, вошедшего в строгую, кабинетного типа комнату.
— А! — обрадовалась она. — Вы привели миссис Беттертон. Это хорошо!
Говорила женщина на настоящем разговорном английском языке, но произносила фразы с какой-то неестественной четкостью, что навело Хилари на мысль, что перед ней не англичанка. И действительно, женщина оказалась швейцаркой. Она указала Хилари на стул, открыла ящик стола, за которым сидела, достала оттуда пачку каких-то бланков и быстро принялась их заполнять. Том Беттертон неловко произнес:
— Ну, тогда я пойду, Оливия.
Ответила ему швейцарка:
— Пожалуйста, доктор Беттертон. Нам лучше прямо сейчас покончить со всеми формальностями.
Беттертон вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. «Робот», как Хилари назвала ее про себя, продолжала писать.
— Итак, полное имя, пожалуйста. Возраст. Место рождения. Имена отца и матери. Серьезные заболевания. Пристрастия. Увлечения. Специальности, которыми владеете. Ученая степень какого-либо университета. Предпочтение в пище и напитках.
Бесконечный, казалось, опрос продолжался. Хилари отвечала рассеянно, почти механически. Она рада была теперь, что Джессоп настаивал на тщательной зубрежке. И она добилась в ней таких успехов, что давала сейчас ответы автоматически, не нуждаясь в паузах для обдумывания. Сделав последнюю запись, «робот» сказала:
— Похоже, все для нашего отдела. Теперь мы передадим вас доктору Шварц для медицинского обследования.
— Вот как?! — воскликнула Хилари. — Это необходимо? Нелепость какая-то.
— О, мы здесь привыкли к скрупулезности, миссис Беттертон. Мы хотим, чтобы все было тщательно записано. Вам понравится доктор Шварц. А от нее вы перейдете к доктору Рубеку.
Доктор Шварц оказалась дружелюбной и очень женственной блондинкой. Она педантично провела медицинский осмотр Хилари и сказала:
— Ну вот. У меня все. Теперь идите к доктору Рубеку.
— Кто такой доктор Рубек? — спросила Хилари. — Еще один врач?
— Доктор Рубек — психолог.
— Мне не нужен психолог! Я не люблю психологов!
— Пожалуйста, миссис Беттертон, не волнуйтесь! Он вас не будет подвергать никакой обработке. Вопрос в том, чтобы выяснить ваш умственный коэффициент и определить тип вашей индивидуальности.
Доктору Рубеку, высокому, меланхоличному швейцарцу, было около сорока. Он поздоровался с Хилари, взглянул на карточку, переданную ему доктором Шварц, и одобрительно кивнул:
— Рад видеть, что ваше здоровье в полном порядке. Насколько известно, недавно вы попали в авиакатастрофу?
— Да, — ответила Хилари. — Четыре или пять дней я пролежала в больнице в Касабланке.
— Четырех или пяти дней недостаточно, — осуждающе произнес доктор Рубек. — Вам следовало бы остаться там подольше.
— Мне не хотелось оставаться там дольше, хотелось продолжать свою поездку.
— В случаях сотрясения мозга очень важен покой и отдых. После сотрясения мозга вы можете чувствовать себя совершенно нормально и даже хорошо, но оно может дать очень серьезные осложнения. Я вижу, ваши рефлексы не совсем те, какими им следовало бы быть. Частично из-за возбуждения после перенесенной поездки, частично, несомненно, по причине сотрясения мозга. Вас мучают головные боли?
— Страшные! И еще все путается в голове, часто я ничего не могу вспомнить.
Хилари казалось важным постоянно подчеркивать именно этот свой недостаток. Доктор Рубек успокаивающе кивнул:
— Да, да. Но вы не волнуйтесь. Все пройдет. А теперь мы проведем несколько ассоциативных тестов, чтобы определить ваш уровень интеллекта.
Хилари слегка занервничала, но все обошлось. Предложенные ей тесты оказались самыми обычными. Доктор Рубек делал многочисленные записи на длинном бланке.
— Как приятно, — отметил он наконец, — иметь дело с человеком — если вы извините меня, мадам, и не истолкуете превратно то, что я скажу, — иметь дело с человеком, который ни в коей мере не гений!
Хилари рассмеялась.
— О, конечно же, я не гений! — согласилась она.
— К счастью для вас, — подчеркнул доктор Рубек. — Могу вас заверить, что ваше существование будет значительно более спокойным. Здесь, как вы, вероятно, понимаете, я имею дело в основном с острыми интеллектами, но интеллектами настолько чувствительными, что они склонны к потере равновесия, чутки к эмоциональным стрессам. Человек науки, мадам, не та хладнокровная и спокойная личность, какими их представляют нам в художественной литературе. В действительности между высококлассным теннисистом, оперной примадонной и ядерным физиком разница очень невелика, если говорить об эмоциональной неуравновешенности.
— Наверное, вы правы, — поддержала Хилари, вспомнив, что, по легенде, она прожила несколько лет в тесном общении с учеными. — Временами они бывают слишком темпераментными!
Доктор Рубек выразительно взмахнул руками.
— Не поверите, — воскликнул он, — какие страсти разгораются здесь! Ссоры, зависть, обиды! Нам приходится предпринимать определенные шаги, чтобы справляться со всем шумом, гамом. Но вы, мадам, — он улыбнулся, — вы принадлежите к классу, который составляет здесь незначительное меньшинство. Классу счастливчиков, если мне будет позволено так выразиться.
— Я не совсем понимаю вас. Что это за меньшинство?
— Жены, — ответил доктор Рубек. — Здесь у нас не слишком много жен. Вызывать их разрешается очень немногим И, знаете, в большинстве своем они удивительно свободны от потрясающих научных идей своих мужей и их коллег.
— А чем занимаются здесь жены? — спросила Хилари. И добавила извиняющимся тоном: — Понимаете, все это для меня так ново. Я еще далеко не все понимаю.
— Разумеется, разумеется. Вы непременно найдете себе занятие. Различные увлечения, развлечения, забавы, образовательные курсы. Широкий выбор. Надеюсь, вам такая жизнь покажется приятной.
— Как и вам?
Вопрос ее был довольно дерзким, и секундой позже Хилари задумалась, разумно ли было с ее стороны задавать его. Но доктор Рубек выглядел довольным.
— Вы совершенно правы, мадам, — ответил он. — Я нахожу здешнюю жизнь спокойной и в высшей степени интересной.
— И вы не сожалеете о… Швейцарии?
— Я не страдаю ностальгией. Нет. Частично потому, что дома меня окружали отвратительные условия. Жена, несколько детей. А я не создан, мадам, для семейной жизни. Здесь обстановка для меня, конечно, несравненно более приятная. У меня здесь широкие возможности для изучения конкретных аспектов человеческого мышления, которые очень интересуют меня и о которых я пишу книгу. У меня нет никаких домашних забот, ничто не мешает мне, не отвлекает.
— И куда теперь мне идти? — спросила Хилари, когда он встал, вежливо и официально пожав ей руку.
— Мадемуазель Лярош проводит вас в салон мод. Результат посещения, я уверен, — он поклонился, — будет восхитительным.
После всех строгих роботоподобных женщин, которые до сих пор встречались, Хилари была приятно удивлена, увидев мадемуазель Лярош.
Мадемуазель Лярош работала vendeuse[29] в одном из парижских haute couture[30], и ее обхождение было захватывающе женственным.
— Очень рада, мадам, познакомиться с вами. Надеюсь, что я смогу вам помочь. Так как вы только что приехали и так как вы, несомненно, устали, я бы рекомендовала вам выбрать сейчас только некоторые предметы первой необходимости. А завтра и в течение всей следующей недели в любое удобное для вас время вы внимательно ознакомитесь со всем, чем мы располагаем. Я считаю, что это очень скучно — выбирать вещи быстро. Спешка разрушает всю прелесть la toilette[31]. Поэтому я бы предложила, с вашего разрешения, пока комплект нижнего белья, платье для ресторана и, возможно, tailleur[32].
— Восхитительно! — обрадовалась Хилари. — Вы не можете и представить, как странно чувствуешь себя, имея только зубную щетку и губку для мытья!
Мадемуазель Лярош одобрительно рассмеялась. Несколькими быстрыми движениями она сняла с Хилари мерки и провела ее в большую комнату с множеством встроенных шкафов. Здесь была одежда всевозможных видов, отлично скроенная, сшитая из дорогих материалов и, кажется, всех размеров. Когда Хилари выбрала предметы первой необходимости для своего la toilette, они перешли в косметический отдел, где Хилари запаслась пудрой, кремами и всякими другими принадлежностями. Все это было передано одной из помощниц, местной девушке с блестящим смуглым лицом, одетой в безупречно белое платье, которой было приказано проследить, чтобы все было доставлено на квартиру к Хилари.