— Покажи-ка мне кубик, — попросил Ростик.
— Топливо? — переспросил Ким. — Пожалуйста.
Он сунул руку в нагрудный карман гимнастерки и извлек темно-красный, почти коричневый кубик, издающий слабый запах какой-то смолы или пластмассы. Это был правильный куб, чуть больше игрального, только, разумеется, без всяких точек, обозначающих очки.
— Они не сгорают, а плавятся. И в полужидком виде стекают куда-то внутрь котла и там дают энергию, необходимую блинам для антигравитации.
— А внутреннее устройство котла известно? — спросил Ростик, попытавшись опустить кубик в фигурный паз на экваториальном пояске котла.
Ким не дал, он поймал руку Ростика и взял его назад.
— Не нужно, он сразу начнет плавиться, а у нас, похоже, каждый топливный кубик на счету, — пояснил он.
— Я не знал, — отозвался Ростик.
— Значит, так, внутри устройство котла выглядит просто. Он разделен какими-то перегородками, спиральками и ребрами, похожими на ребра жесткости, которые имеют зализанный вид и слоистую структуру. Как это работает, пока никто не понял. Мне кажется, поймут не скоро, потому что мы не знаем принципов, которые лежат в основе этой машины.
— Но как же тогда можно?.. — удивился Ростик.
— Как можно летать? — улыбнулся Ким. — Обыкновенно. Ты же не спрашиваешь, как устроен холодильник, просто пользуешься им.
— Холодильники давно не работают, — сдержанно отозвался Ростик.
— Ну, я имею в виду, ты им пользовался, хотя и не сам его построил. Так и с лодкой. — Ким стал перелезать из задней части лодки вперед, минуя кабину с турелью, поставленную сверху котла, на метр ближе к пилотам. — Ну, ладно, если с изложением принципов, которые все равно неизвестны, покончили, давай обсудим действия пилотов, гребцов, заднего стрелка, верхнего стрелка-наблюдателя, который, скорее всего, исполнял и обязанности штурмана, а потом перейдем к строению более сложных типов самолетов.
— Давай, — с удовольствием согласился Ростик, — я готов.
Он и в самом деле был готов слушать друга, объясняющего и показывающего ему совершенно новую грань Полдневья. Он знал, что без этого дальнейшее выживание людей может оказаться под вопросом.
36
Доедая вторую порцию макарон с тушенкой, Ростик приговаривал:
— Изумительная машина, просто совершенно изумительная. Видели бы вы турель! Там выяснилось, что я одной ногой контролирую положение спарки вокруг вертикальной оси, а второй — в горизонтальной плоскости. И если чуть-чуть раздать сиденья, даже я справлюсь, потому что до педалей расстояние можно увеличить...
— И тебе удобно, и Киму, — хмыкнула Любаня, сидя рядом с Ростиком, опершись на кулачок, не отрывая улыбчивого взгляда от мужа.
— Мам, она нас с Кимом обижает, — пожаловался Ростик. Мама сложила свои с Любаней тарелки в стопочку и ждала, когда насытится сын. На ее губах гуляла рассеянная полуулыбка, но слова были более конкретны:
— Лодка, или как там эта штука называется, может быть совершенно изумительной. Но какой тебе-то в ней прок?
— Мам, ну как ты не понимаешь? Это же новый инструмент, и именно в моем деле.
— Да, вот я бы хотела кстати спросить, каково оно — твое дело? Шляешься по окрестностям, ничего толком не учишь... Ким вон с аэродрома не вылезает, про Пестеля я вообще не говорю, он скоро уже преподавать пойдет. А ты?
— Я путешественник! — гордо выпятил грудь Ростик. — Глобтроттер — знаешь такую профессию?
— Глобом ты быть не можешь, потому что это означает шар, а у нас шара нет. Не на Земле живем, как известно.
Ростик подумал.
— Все равно — глобтроттер. Потому что шар есть, только слегка другой.
Мама замолчала, выволокла из-под рук Ростика тарелку. Поставила компот в огромной отцовской кружке. Компот был, конечно, из сушеных вишен. И как маме удалось сохранить их за зиму — уму непостижимо!
— Я разведчик, если угодно, выясняю нашу географию... Да, знаю я происхождение этого слова, не нужно ловить меня на несоответствии корней и наших здешних условий. Просто подходящего названия нет.
— Я не ловлю, — усмехнулась мама. Любаня посмотрела на нее и прыснула от смеха.
— Я убежден, лодка даст нам огромные возможности. Мы начнем осваиваться тут гораздо быстрее. Ведь столько нужно сделать — находить соседей, знакомиться, устанавливать торговлю, искать металл. Мы зимой с голоду чуть не умерли, а могли бы...
— Многие умерли, — суховато сообщила мама.
— Да, а следовало лишь поторговаться. За наш металл мы могли очень много продуктов получить.
— Торговать может только город, как целое. И это значит, контакт будет сначала дипломатическим, а уже потом торговым.
— Ну зачем так сложно? История показывает, сначала всегда шел купец, а дипломаты налаживались ездить попозже.
— Купец?
— Да, это самый простой выход. И я не понимаю, чему ты удивляешься? Коммунистов мы удалили...
— Дело не только в коммунистах, — произнесла мама. — Они, кажется, даже не главное зло.
— А что главное? — спросила Любаня своим мелодичным голоском.
Все переглянулись, ответа, убедительного ответа они еще не знали. Но мама все-таки попыталась сделать определение, правда не совсем формальное:
— Придурок, который издаст кретинское распоряжение и начнет с упорством идиота требовать его соблюдения. И даже там, где его власть не должна, не может быть применена.
— Я не совсем понимаю, — сказала Любаня. — Пока не ощущается удушающей силы каких-либо придурков, как ты говоришь...
Ого, подумал Ростик, Любаня и мама перешли на «ты». Огромный прогресс!
— Я и сама не очень понимаю, — призналась мама. — Посмотрим, как будут развиваться события.
— Но я в самом деле пока не ощущаю... — настаивала Любаня.
Она любила, чтобы ей было все ясно. Кроме того, она любила задавать вопросы. Ростик почти забыл об этой ее манере.
— Это пока их мало, — предположил Ростик, стараясь уяснить идею мамы и для себя. — А когда будет побольше и они, разумеется, абсолютно не побеспокоятся, чтобы их распоряжения как-то сопрягались между собой, тогда... Бр, даже представить противно.
Теперь Ростик, кажется, понял, что его так задело в том совещании, на котором он присутствовал утром. Отстраненное, чрезмерно холодное отношение ко всему, о чем там говорилось. И неумение признать, что почти любую проблему, стоящую перед городом, можно решить без чиновного вмешательства.
— Но ведь без управления — анархия! Или я чего-то не понимаю?
— Пока нам кажется, что это так. Но так ли это? — спросил Ростик.
— Ты говорил о лодке, — подсказала мама, отбирая у него пустую кружку.
— Верно. Потом нужно искать океан, строить флот, торговый прежде всего. Придумывать какую-то замену парусам, ведь ветры здесь не ахти, а расстояния, как сами понимаете, существенно больше, чем на Земле.
— Ты моряком хочешь стать? — удивилась Любаня. — А я считала, что глобтроттеры только по твердой суше бродят.
— На лодках много товаров не увезешь. А на кораблях...
— А пурпурные увезли. И немало. Кроме того, есть другой вариант — может, лодки нужно делать побольше?
Любаня хитренько так улыбнулась ему, Ростик не удержался и дернул ее за подбородок. Так часто делал отец, когда он был поменьше. Этого Любаня не знала, но все равно улыбнулась от удовольствия.
Мама поднялась, чтобы отнести грязную посуду на кухню.
— Как я понимаю, ты собрался стать торговцем?
— Нет, я хочу только прокладывать пути, договариваться с соседями, устанавливать условия безопасного контакта.
— Договариваться? — преувеличенно удивилась мама. — Какой из тебя договорщик? С Любаней не можешь, а туда же!
— Что значит — не могу?
— Ну и как назовете, если все обговорено? — бросила мама через плечо, уходя на кухню.
Ростик почувствовал, что стул уходит из-под него. Потому покрепче вцепился в стол и попытался выправить положение:
— Это правда?
— Она медик, — засмеялась Любаня, — она не может ошибаться.
— Значит, правда.
— Правда, — подтвердила она.
Ростик встал, на все еще нетвердых ногах подошел к окну. До завтрашнего утра непроглядная темень легла на их землю, на их город. Так бывало каждые двадцать часов, в этом не было ничего необычного. Но Ростику показалось, это не совсем обыкновенная ночь. В ней ощущалось рождение новой жизни, нового разума, человеческого сознания и человеческой души. Но рожденной уже здесь, в мире Полдневья.
— А теща знает? Вы ей сказали? — Он и сам не мог бы объяснить, почему так спросил.
Может быть, ему показалось, чем больше людей об этом узнает, тем легче это получится? И с Любаней, и с тем существом, которое теперь жило в ней.
— Да всем уже рассказали, все в курсе, — сказала, возвращаясь, мама. Она несла чайник и заварку. Компот или не компот, но вечерний ужин должен заканчиваться свежим чаем. — Ты последний узнал.
Любаня с интересом, но и с заметным опасением следила за Ростиком. Наконец спросила:
— Ты... доволен?
Ростик сел перед ней на пол, положил руку на живот. От удовольствия и наслаждения Любаня прямо засветилась. Мама только головой покачала от такого проявления любви и согласия.
Потом села, налила себе чашку, попробовала. Дотянулась до ванночки с водой, над которой в трех держалках горели лучины. Поменяла две из них на новые. Стало светлее и, конечно, уютнее.
— Мой тоже узнал, когда я на третьем месяце была, — почти заговорщически пояснила она Любане.
И что это за манера у женщин, словно они что-то такое особенное знают, подумал Ростик. И ведь ни возраст, ни приличия в этом ничуть их не сдерживают. Вот я тут сижу, а ей и невдомек, что мне может быть неудобно.
— Он полярник, — пояснил Ростик, избегая прошедшего времени. Да это было бы и неправильно, ведь он где-то, по всей видимости, жил, продолжал жить. — Вернулся из экспедиции, а маманя ему бу-бух — новость! И никакого снисхождения, что у него работа такая.
— У всех у вас работа такая, — проворча