Мак уставился на густые темные волосы у нее между ног, и его охватила паника. Он не понимал, как мог ребенок протиснуться в столь узкую щель. Каким образом это происходит? – мучительно гадал он. Но затем усилием воли заставил себя успокоиться. Такое случалось тысячи раз в день по всему миру. Не было нужды ни в чем специально разбираться. Ребенок родится без какой-либо помощи с его стороны.
– Мне страшно, – прошептала Лиззи в краткий момент покоя.
– Я позабочусь о вас, – сказал он и начал нежно гладить ногу – единственную часть ее тела, до которой мог дотянуться.
Роды прошли очень быстро.
Маку мало что удавалось рассмотреть при свете одних лишь звезд, но после того, как Лиззи издала особенно громкий стон, из ее чрева что-то начало выходить наружу. Мак протянул туда две дрожавших ладони и ощутил нечто теплое и скользкое, толкавшееся ему навстречу. Через мгновение он уже держал головку младенца. Лиззи словно сумела сама взять краткую паузу, потом стала тужиться снова. Удерживая головку одной рукой, он подсунул другую под крохотные плечики, когда и они показались на свет божий. Секундой позже ребенок полностью вышел из лона матери.
Мак держал его и разглядывал: закрытые глазки, темный пушок вместо волос на макушке, миниатюрные конечности.
– Это девочка, – сказал он.
– Она должна сразу же закричать, – с тревогой отозвалась Лиззи.
Мак слышал, что новорожденных обычно шлепают по попке, чтобы заставить дышать. Ему было тяжело заставить себя сделать это, но он понимал, что обязан. Развернув тельце, он нанес в нужное место хлесткий шлепок.
Ничего не получилось.
И теперь, держа грудь ребенка на своей широкой ладони, он осознал: произошло что-то ужасное. Он не мог прощупать биения маленького сердечка.
Лиззи изо всех сил старалась перевести себя в сидячее положение.
– Отдайте мне ее! – потребовала она.
Мак передал ей младенца.
Она взяла девочку и пристально всмотрелась в личико. Поднесла губы ко рту, как будто собираясь поцеловать, а потом резко подула.
Мак отчаянно хотел, чтобы воздух проник в легкие ребенка и заставил заплакать, но ничего подобного не случилось.
– Она мертва, – сказала Лиззи.
Затем прижала младенца к груди и накрыла плащом обнаженное тельце.
– Моя малышка мертва.
И Лиззи разразилась рыданиями.
Мак обнял их обеих и держал в своих объятиях, позволяя несчастной матери выплакаться, выворачивая ему наизнанку и сердце и душу.
Глава тридцать вторая
После того как ее ребенок оказался мертворожденным, Лиззи жила в мире, целиком окрашенном в серый цвет, среди постоянно молчавших людей, окруженная снаружи дождем и туманом. Она окончательно предоставила слуг самим себе, лишь смутно догадываясь, что Мак взял на себя все хлопоты по хозяйству и руководство прислугой. Она оставила привычку совершать ежедневный обход плантации, дав Ленноксу полную власть над работами на табачных полях. Иногда навещала миссис Тумсон или Сьюзи Делахай, поскольку обе были готовы сколь угодно долго разговаривать с ней о младенце, но не принимала приглашений ни на приемы, ни на балы. Каждое воскресенье она отправлялась к церковной службе во Фредериксберге, а после ее окончания проводила пару часов на погосте, просто стоя, глядя на небольшое надгробие и размышляя над случившимся.
Лиззи была твердо убеждена, что во всем виновата сама. Она продолжала скакать верхом на четвертом и на пятом месяце беременности, не отдыхала достаточно долго, как следовало бы, по мнению знающих женщин. Пустилась в поездку на десять миль в коляске по скверной дороге, заставляя Мака гнать все быстрее и быстрее в ту самую ночь, когда ей суждено было родить девочку, так и не подавшую ни признака жизни.
Она злилась на всех. Сердилась на Джея, покинувшего без особой надобности тем вечером их дом. На доктора Финча, отказавшегося явиться по вызову к раненой негритянке. Даже на Мака за его покорное согласие подчиниться ее приказам и мчаться с сумасшедшей скоростью. Но, разумеется, гораздо сильнее был ее гнев на себя саму: за то, что оказалась плохо подготовлена к родам, за свою импульсивность, нетерпение, нежелание прислушаться к разумным советам. «Не будь я такой по натуре, – думала она, – окажись я нормальной женщиной, рассудительной и осторожной, у меня сейчас была бы на руках маленькая дочурка».
С Джеем обсуждать что-либо она не могла. Поначалу он тоже разъярился. Орал на Лиззи, грозился пристрелить доктора Финча, а Мака публично выпороть до полусмерти. Однако его ярость быстро улеглась, как только ему сообщили, что родилась девочка, и он уже скоро повел себя с Лиззи так, словно она и не была беременна вовсе.
Зато некоторое время ей нравилось разговаривать с Маком. Эпизод с несчастливыми родами по-настоящему сблизил их. Ведь это он укутал ее своим плащом, держал за ноги и нежно принимал младенца, не подозревая о том, что тот мертв. В первые дни он очень помогал ей утешиться, но через пару недель Лиззи почувствовала в нем нараставшее раздражение. Это ведь был не его ребенок, думала она, и он не мог в полной мере разделить ее горе. Как не мог никто другой. И она замкнулась в себе.
Однажды днем через три месяца после несчастья она зашла в детскую, все еще сиявшую свежей краской стен и полов, усевшись там в одиночестве. Она воображала себе крошечную девочку, лежавшую в колыбели, издавая полные довольства, хотя и бессмысленные звуки, или плача от голода, одетую в нарядное платьице и в малюсенькие вязаные носочки. Представляла, как она сосет ее грудь. Раздумывала, в какой ванночке было бы удобнее всего мыть ребенка. Причем видения порой делались настолько живыми, что слезы сначала наворачивались на глаза, а потом стекали по щекам. Она рыдала, но никто не смог бы услышать ее всхлипываний.
Именно в таком плачевном состоянии застал ее Мак, ненароком вошедший в детскую. Во время вчерашней грозы обломки веток и камни попали в камин через трубу, и он склонился к очагу, чтобы очистить его. Ее слез он старательно не замечал.
– Я чувствую себя такой несчастной, – первой заговорила Лиззи.
Он не прервал своей работы, но отозвался без особой ласки в голосе:
– Это едва ли принесет вам пользу.
– Странно, но я почему-то ожидала от вас слов сочувствия, – горестно прошептала она.
– Вы не можете провести остаток своих дней, сидя в детской и заходясь в рыданиях. Люди вокруг нас постоянно умирают. Остальным нужно продолжать нормально жить.
– А если я не хочу? Для чего мне теперь эта жизнь? Для кого мне влачить дальше жалкое существование?
– Вот только постарайтесь обойтись без излишней патетики, Лиззи. Она противоречит вашему истинному характеру.
Он сумел повергнуть ее в шок. Никто не осмеливался разговаривать с ней так недобро со времени трагических родов. Какое право имел Мак усугублять ее горе?
– Вы не должны общаться со мной в таком тоне, – без обиняков заявила она.
Но Мак снова изумил ее, словно вдруг обозлившись. Он отбросил щетку, схватил Лиззи за обе руки и рывком заставил подняться из кресла.
– Не надо мне внушать, что я должен делать, а чего не должен, и диктовать мне мои права, – сказал он.
Мак выглядел таким сердитым, что она даже начала опасаться каких-то насильственных действий с его стороны.
– Оставьте меня в покое!
– Вас слишком многие люди предпочли оставить в покое, – почти рявкнул он, но отпустил ее.
– И что же, по-вашему, мне делать? – спросила Лиззи.
– Все, что заблагорассудится. Садитесь на корабль, отплывающий в Европу, и отправляйтесь жить с матерью в Абердине. Заведите любовную интрижку с полковником Тумсоном. Сбегите через границу штата с каким-нибудь непутевым негодяем. – Он сделал паузу, глядя на нее пристально и жестко. – Или… Решитесь наконец остаться верной женой Джея и родите от него еще детей.
Эта реплика удивила ее.
– Но мне казалось…
– Что вам казалось?
– Ничего.
Она уже давно питала твердую уверенность, что Мак влюблен в нее, не зная лишь, насколько сильно его чувство. После неудавшегося праздника для работников он прикасался к ней и гладил по волосам с нежностью, которую трудно было бы определить иначе, чем словом «любовная». Он поцелуями сушил слезы на ее щеках. А в его объятиях проявлялось нечто значительно большее, чем просто сожаление.
Да и в ее собственной реакции на его ласки содержалось не только стремление к сочувствию и состраданию. Ее тянуло прижаться к его крепкому телу, хотелось ощущать скольжение его губ по своей коже, и вовсе не потому, что так она отчасти утоляла жалость к себе самой.
Но все эти эмоции померкли после несчастья с младенцем. В ее сердце воцарилась опустошенность. Она больше не поддавалась страстям, давая волю только огорчению и даже стремясь стать еще более несчастливой.
Она теперь стыдилась своих прежних желаний. Любвеобильная жена, соблазнявшая стройного молодого лакея, была распространенным персонажем многих комических романов и пьес.
Но, разумеется, Мака никак нельзя было себе представить в роли тощего молодого лакея из дешевой комедии. Постепенно она пришла к выводу, что он был самым замечательным мужчиной из всех, кого она встречала на своем жизненном пути. Хотя прекрасно знала, насколько он самоуверен и порой дерзок. Его мнение о важности собственной персоны выглядело в ее глазах чрезмерно раздутым, и именно оно навлекло на него столько неприятностей и проблем. Но помимо воли она восхищалась тем, как он неизменно восставал против любой тиранической власти – от шахты в Шотландии до табачной плантации в Виргинии. А страдал он чаще всего потому, что вступался за кого-то другого.
И все-таки Джей оставался ее законным супругом. Он был слабоволен и часто откровенно глуп, беззастенчиво лгал ей, но она вышла за него замуж и чувствовала обязанность хранить верность ему.
Мак продолжал пристально смотреть на нее. Интересно, какие мысли бродят в его голове? – подумала Лиззи. Ей показалось, что он имел в виду себя, когда небрежно предложил как один из вариантов будущей жизни: «Сбегите через границу штата с каким-нибудь непутевым негодяем».