Он постучал пальцами по столу. Отбивают семена по ночам. Успокаиваются они, когда растение будет отбито трижды. После этого наступает пора скупщиков.
Он убрал пальцы со стола.
– Отдельные группировки покупают коноплю приблизительно у двадцати крестьян. Пыльца с фрагментами растений вывозится на побережье и прессуется в лепешки. В таком виде гашиш можно хранить сколь угодно долго.
Он отпил пива и посмотрел на Аннику.
– Что ты знаешь о гашише?
Анника отхлебнула воды.
Они собирались, чтобы покурить коноплю на полях за Хеллефорснесом, и курили ее. Свен всегда курил гашиш в чистом виде, Сильвия Хагторн смешивала ее с табаком, а Роланд Ларссон набивал смесью отцовскую трубку. Анника всегда думала, что это очень противно – курить трубку, пропитанную слюной старика. Эффект самой конопли ей тоже не нравился. На вкус она была жесткой и грубой, как кора.
– Я знаю, что гашиш курят, – сказала она и заглянула в блокнот.
– Из первой выбитой пыльцы готовят гашиш высшего качества. До Швеции он не доходит, его раскупают по дороге. К нам прибывает гашиш третьего сорта, из пыльцы, которую выколачивают в третью очередь.
«Вот почему гашиш на меня никогда не действовал», – подумала Анника.
– Как доставляют гашиш в Европу? – спросила она.
Никлас Линде поерзал на стуле и прижался ногой к бедру Анники.
– Гашиш вывозят из Марокко через два маленьких порта – Надор и Асила. Происходит это в феврале и марте, – сказал он.
Анника кивнула, ощущая сухость во рту. Ногу она не отодвинула.
– В последнее время контрабандисты используют быстрые лодки, как они их называют.
Анника с жадностью выпила стакан воды.
– Быстрые лодки – это на самом деле быстроходные баржи, оснащенные тремя или пятью моторами мощностью по двести двадцать пять лошадиных сил. Половина судна загружена горючим, половина – наркотиком. Судно движется настолько быстро, что может уйти даже от вертолета. Уже в море они дозаправляют судно и могут плыть дальше – до самой Барселоны.
Никлас Линде протянул вперед руку с мобильным телефоном, а вторую руку положил на колено Анники. Она посмотрела на дисплей и едва не задохнулась от удивления. На дисплее шел захватывающий фильм. Был виден довольный, уверенный в себе темнокожий человек, стоявший у штурвала огромной лодки, несшейся в открытом море. Ветер развевал волосы человека. Оператор, кем бы он ни был, перевел камеру с рулевого на море и сделал панорамные кадры, повернув камеру на 360 градусов. Лодка неслась по морю с умопомрачительной скоростью. На носу стояли бесчисленные квадратные ящики, на корме сотня бочек с горючим. Камера вернулась к темнокожему человеку, и экран погас.
– Этот тип недолго радовался, – сказал Никлас Линде, убрав мобильный телефон. – То, что ты видела на носу, – это три тонны гашиша. И рулевой и оператор уже сидят в тюрьме в Гранаде.
Он снял руку с ее колена.
Анника рассмеялась.
– Евросоюз заключил сделку с марокканским правительством, – сказал Кнут Гарен. – Государство вмешалось и обработало ядохимикатами миллионы гектаров конопляных плантаций. Как ты думаешь, что это принесло семьям, жившим на продаже гашиша? Правильно, они лишились хлеба насущного. И что же они стали делать?
Он развел руками и откинулся на спинку стула.
Анника поняла, что вопрос был задан для усиления драматического эффекта, и терпеливо ждала ответа.
– Плантации были уничтожены, – сказал Кнут, – но все остальное осталось без изменений.
Он снова подался вперед.
– Вся инфраструктура: персонал, покупатели, продавцы, транспортные средства, лодки, автомобили, контейнеры, контактная сеть, дистрибьюторы… так что же они теперь делают?
– Они стали перевозить и продавать что-то другое, – предположила Анника.
– Они стали перевозить и продавать кокаин, – сказал полицейский. – Марокко и Западная Сахара стали транзитными маршрутами поставок кокаина, и именно здесь, где мы сейчас сидим, находятся ворота к заказчикам. Весь кокаин поступает с плантаций в Южной Америке, и почти весь этот груз проходит через юг Испании на рынки Европы.
– Сколько груза удается конфисковать?
– Приблизительно десять процентов от общего его количества, в среднем девяносто килограммов в день. По грубым расчетам, ежедневно через Испанию в Европу поступает около одной тонны кокаина.
– Боже! – воскликнула Анника и сделала запись в блокноте.
Кнут Гарен наклонился к ней.
– Знаете, какая самая большая проблема наркодельцов? – спросил он.
Анника молча посмотрела на него.
– Какая? – спросила она наконец. – Подкуп таможни? Поиск кадров контрабандистов? Создание новых рынков?
Кнут покачал головой:
– Да, все это трудности, но самое трудное – это куда-то деть всю наличность.
Анника недоверчиво посмотрела на полицейского:
– Это трудно? Потратить денежные знаки?
– Да, отмывание денег – это самая сложная задача. И мы должны сделать ее еще сложнее. Именно поэтому проводят такие семинары, как сегодня.
Полицейский доел лук и посмотрел на часы.
– Ну, мне пора в Гранаду. Ты довольна?
Анника перелистала свои записи. Ее интересовало еще многое, но полицейский спешил по делам, а она сильно устала, и голова уже соображала довольно плохо. Она улыбнулась норвежцу:
– Огромное тебе спасибо. Ты вел себя просто по-рыцарски. Мне осталось только спросить совета относительно людей, у которых я хотела бы взять интервью. Например, я хочу поговорить с адвокатом Хокке Мартинеса…
– Этим вопросом занимался я, – сказал Никлас Линде. – Мы обсудим это позже.
– Замечательно, – сказал Кнут Гарен и поднялся из-за стола. – Ну, значит, я вас покидаю.
Он расцеловал Аннику в щеки и пошел к выходу.
– Догадываюсь, что счет придется оплатить мне, – сказала она.
Фотограф Лотта пребывала в состоянии, близком к истерике. Она звонила Аннике, наверное, сотню раз, но с ее мобильным, видимо, что-то случилось, так как он упорно не желал устанавливать соединение. Всякий раз в трубке раздавался голос, говоривший по-испански нечто нечленораздельное.
– Надо набирать плюс сорок шесть до набора мобильного номера, а потом еще набрать ноль перед прямым номером, – сказала Анника.
Лотта возмущенно воззрилась на Аннику:
– Ты думаешь, я больная на голову? Понятно, что сначала надо набрать код страны. Ты хотя бы смотрела на свой мобильный?
Анника порылась в сумке и вытащила телефон, установленный на режим handfree.
– Н-да, – сказала она, – прошу прощения.
– Как ты вообще могла бросить меня там одну? – спросила Лотта. – Мы же должны писать статьи вместе.
– Относись к этому спокойно, – сказала Анника и отключила мобильный. – Ты не пропустила ничего важного, мне надо было просто подготовить почву для работы. Ты что-нибудь сняла?
– Что там было снимать? Это вычурное тяжеловесное здание? Или «живописные» окрестности?
Она всплеснула руками, чтобы показать продуваемое ветрами пространство вокруг зала конгрессов, ревущее шоссе и огромные заводские корпуса на заднем плане.
– Нам надо сесть и подумать, как организовать завтра интервью с несколькими людьми, – сказала Анника. – С каким-нибудь подпольным торговцем наркотиками, со специалистом по отмыванию денег и со шведкой, ведущей великосветский образ жизни…
Лотта уставила в Аннику удивленный взгляд.
– Мне с тобой очень трудно, – сказала она. – Сначала пришлось встать в несусветную рань, а потом ты куда-то исчезаешь. Я хочу поехать в отель, распаковать вещи и поесть.
Анника посмотрела на стоявшую перед ней женщину, на гриву ее светлых волос, обиженное выражение лица, длинные ноги и угловатые плечи.
– Распаковать вещи? – переспросила она.
Она вспомнила мудрые слова Андерса Шюмана: каждый должен сам выбрать свою войну. Они должны вернуться домой в субботу. Значит, остается всего два дня на то, чтобы начать и закончить серию статей.
– Да, конечно, – сказала Анника. – Езжай. Отель «Пир» находится в Пуэрто-Банусе, ты увидишь его с шоссе.
Она сунула мобильный телефон обратно в сумку.
– Что такое? – спросила Лотта. – Ты со мной не поедешь?
– Мне надо переделать еще кучу дел.
– Но…
– Надо надеяться, что сегодня мне удастся взять интервью у одного шведского контрабандиста, который сейчас сидит в тюрьме в Малаге. Кто-то из нас должен об этом позаботиться. Давай договоримся так: встречаемся завтра за завтраком в отеле в восемь часов.
Лотта хотела что-то сказать, но Анника уже отвернулась и пошла к машине Никласа Линде. Это был уже не БМВ, а небольшая копия «ягуара».
– Это твой фотограф? – спросил полицейский и с интересом посмотрел на Лотту.
– Нет, – ответила Анника, открывая дверь машины. – Это не мой фотограф, это фотограф «Квельспрессен». Можешь нанять ее, если хочешь.
Он весело засмеялся.
– Я предпочитаю репортеров, – сказал он и сел за руль.
Анника махнула Лотте рукой, когда они проезжали мимо парковки.
Движение было плотное, временами приходилось стоять в пробках. Никлас поднял стекло и включил кондиционер. Термометр в салоне показывал температуру снаружи: двадцать девять градусов.
– Здесь всегда такая жара? – спросила Анника, чувствуя, как под грудями под футболкой собирается пот.
– Да, такая погода продержится до октября, – ответил он. – Летом за полгода обычно не выпадает ни капли дождя.
Яркий солнечный свет начал тускнеть, окрашиваясь в розоватые тона. Анника сняла темные очки и посмотрела на море.
– Что-нибудь прояснилось в деле Себастиана Сёдерстрёма?
Никлас наморщил лоб.
– Ты знаешь, что пришли результаты вскрытия? – спросил он и мельком взглянул на нее. – Вскрытия грабителей?
Анника покачала головой.
– Они умерли не от газа, а из-за угнетения дыхания, вызванного передозировкой морфина.
Анника посмотрела на загорелые до черноты руки полицейского.
– Передозировки морфина? Они были морфинистами?