– Aqui.
Он обстоятельно выбрал нужный ключ и отпер два замка двери – один на уровне плеч, второй на уровне пояса.
– Sesenta minutos, – сказал он и открыл дверь.
В их распоряжении был час.
Окон в камере не было. Пол был выкрашен в тот же цвет, что и в коридоре, но стены были темнее, более серого оттенка. Анника оглядела камеру и не сразу заметила заключенного, который в серой пижаме сидел на серой койке. Она заметила его, только встретившись с ним взглядом.
– С добрым утром, – сказала Карита, подошла к заключенному и протянула руку. – Меня зовут Карита, я переводчик, но, насколько я знаю, ты говоришь по-шведски?
Юхан Маноло Зарко Мартинес медленно и неохотно встал. Он вяло пожал руку Карите, но все время смотрел только на Аннику.
– Ты корреспондент? – спросил он.
Акцент выдавал в нем жителя иммигрантского предместья. Анника протянула ему руку. Парень пожал ее, с сомнением глядя Аннике в лицо.
– Мой адвокат сказал, что ты красивая, – сказал он. – Он тебя не видел, да?
– Жалко, что я тебя разочаровала, – улыбнулась Анника. – Думаю, что адвокат воспользовался неверными слухами.
– У вас нет с собой пива или еще чего-нибудь? Они не сильно придираются с обыском.
Карита села в изножье кровати.
Энергосберегающая лампа висела под потолком, и на лицо парня падали глубокие тени. Анника отвела взгляд и осмотрела камеру. Кроме койки, сидеть здесь было не на чем. В вентиляционное отверстие над дверью тянуло легким сквозняком. В камере было холодно, но холод этот был не таким, как в коридоре. Анника осталась стоять спиной к двери. Время, казалось, остановилось.
– Тебя зовут Юхан? – спросила она.
– Хокке, – ответил Хокке Зарко Мартинес и снова сел на койку в темный угол. – Но ты ведь не будешь писать, как меня зовут, да? Я не хочу, чтобы меня фотографировали для газеты. У меня в Швеции остались мама и сестра, знаешь об этом?
Анника внимательно пригляделась к этому человеку. Она знала, что ему почти двадцать шесть лет, но выглядел он значительно моложе. В его облике было что-то наивное, даже трогательное и, пожалуй, туповатое.
– Как ты хочешь, чтобы я назвала тебя в статье? – спросила она. – Ты должен выбрать себе имя.
Он насторожился.
– Любое имя?
Анника кивнула.
– Стальные яйца! – воскликнул он и визгливо расхохотался.
Анника внутренне вздохнула, ожидая, когда закончится этот истерический припадок.
– Может быть, подойдет Андреас?
Он перестал ржать и изобразил рвотный рефлекс.
– Нет, это имечко мне не катит.
Он принялся размышлять. Время шло.
– Я могу назвать тебя Бобби.
– Бобби не шведское имя, а английское. – Он с достоинством выпрямил спину. – Какого дьявола! Ты же сказала, что я сам должен выбрать.
– Шведское имя.
Он откинулся спиной к стене и сложил руки на груди.
– Фредрик, – сказал он наконец.
– Хорошо, пусть будет Фредрик, – согласилась Анника, недоумевая, почему Фредрик катит лучше Андреаса.
Хокке Зарко Мартинес опустил рукава рубашки и подобрал колени к подбородку.
– Ты знаешь, сколько я уже здесь просидел? Я рассказал, что должен был сопровождать груз в Стокгольм, чтобы суд начался поскорее, но они меня надули, сволочи. Я сказал, что хочу, чтобы меня перевели в Швецию, но теперь меня перевезут в провинциальную тюрьму в Альаурине-дель-Торре. Я знаю одного парня, он просидел там в ожидании суда три года. Ты должна помочь мне выбраться отсюда!
– Об этом ты должен поговорить со своим адвокатом, – посоветовала Анника. – Я не могу влиять на испанское правосудие. Я хочу взять у тебя интервью о том, как ты оказался здесь, для этого и пришла сюда.
– Мне нужны гарантии, – гнул свое парень.
– Какие гарантии?
– Что я буду отбывать срок в Швеции.
Анника покачала головой:
– Я не могу дать тебе таких гарантий. Единственное, что могу для тебя сделать, – это написать о тебе в газете, создать общественное мнение…
Он слушал Аннику, потом взмахнул руками.
– Да! – сказал он. – Это хорошо – создать общественное мнение, чтобы меня отсюда забрали. Здесь невозможо сидеть.
Анника облегченно вздохнула и села на край койки. Оставалось еще пятьдесят пять минут.
– Мы начнем с самого начала? – сказала она.
Она задала ему множество вопросов о его детстве, о том, как и в каких условиях он рос. Условия жизни его были не намного хуже, чем у многих. Третий этаж бетонной коробки в Шерхольмене, разведенные родители. В этом пригороде до сих пор жили старший брат, младшая сестра, мать и тетя. Он с удовольствием рассказал о школьных годах и о юношеской шайке, в которую входил. Они болтались по центру и по мелочи воровали в магазинах. Украденное продавали на блошином рынке в подвале шерхольменского торгового центра. Этот рынок работал по субботним вечерам. Брат, который был старше его на десять лет, занялся торговлей наркотиками уже в гимназии и сделал своего младшего братишку наркокурьером. Это была удачная карьера, но два месяца назад удача изменила Мартинесу.
– Я начал заниматься этим делом, еще когда не подлежал уголовной ответственности, – признался Хокке Мартинес. – Это было супер как клево. Меня не могли судить, даже если попадусь, но я всегда выходил сухим из воды.
– Как это получалось? Чем ты промышлял?
– Больше всего коксом. Это железная вещь, она всегда шла на ура.
Он произнес это с невероятно довольным видом.
– Но ведь во время поездок ты не ходил в школу?
Он недоуменно пожал плечами:
– Ну и что? Братец звонил в школу и говорил, что я заболел. Они и правда думали, что я очень хилый и болезненный.
Он довольно улыбнулся.
– Что говорила твоя мама? Что ты говорил ей?
Хокке Мартинес поморщился, в его взгляде появилось беспокойство.
– Я жил у папаши, а когда меня не было, он думал, что я у мамаши. Они друг с другом никогда не разговаривали.
Аннике стало не по себе. Она явственно представила своих собственных детей сидящими в камере без окон в какой-то чужой стране и так же объясняющими свое положение: я здесь потому, что мои родители не общались.
Она сменила тему, заметив, что голос ее стал хриплым.
– Как это происходило? Как ты встречался со своими шефами?
Он пожал плечами:
– Сначала этим занимался братец. Потом у меня появились контакты.
– Люди, которых ты знал, знакомые знакомых, или ты встречался с ними в бюро по трудоустройству?
Он широко улыбнулся, оценив шутку.
– Нет, никакого бюро по трудоустройству не было. Это были мои приятели. Все кого-то знали.
– Ты сам употребляешь наркотики?
– Нечасто. Почти нет, я больше люблю пиво.
Анника страшно жалела, что у нее нет с собой ручки и блокнота. От напряжения и стремления все запомнить болела голова.
– Ты всегда сопровождал грузы из Испании в Швецию?
– Не только. Я еще ездил в Голландию и Германию. Там рынок лучше.
– Ты помнишь свою первую поездку?
Он рассмеялся:
– Конечно, помню. С самого начала это было очень легко. Я поехал поездом, получил товар, положил его в спортивную сумку. В первый раз с лепешками было хуже. Трудно, когда чего-то не умеешь.
Анника недоуменно моргнула.
– Лепешками?
Парень наклонил голову и усмехнулся. В другой ситуации Анника сказала бы, что улыбка была просто очаровательной.
– Ты думаешь, что кокс выглядит как в фильмах? Такой белый порошок? Это вранье. Кокс твердый. Его везут в палочках, размером примерно в палец.
Он поднял левую руку, чтобы продемонстрировать размер своего товара.
У Анники занемела спина. Она откинулась назад и прижалась к бетонной стене.
– Мы тренируемся с виноградинами. Крупными виноградинами. Мы учимся проглатывать их целиком, не раскусывая и не раздавливая. Нас посадили в комнате отеля. Было нас восемь человек. Мы сидели там два дня и глотали. Потом начали глотать лепешки с палочками кокса.
Анника почувствовала, как к горлу подступает тошнота.
– Как же вы глотали лепешки, полные кокаина? И сколько же надо было глотать?
– Я знаю одного парня, он может проглотить до килограмма зараз. Но это мировой рекорд. Я глотаю полкило – это нормально.
– Это не опасно?
– Мы больше не летаем в Арланду. Там нас научились хорошо раскалывать. Ездим через Скавста или Вестерос. У меня всегда все проходило нормально, трясут в основном западноафриканцев.
– Я имею в виду, не опасно ли это для здоровья?
– Если глотать целиком, то нет. Опасность возникает, когда лепешку раскусывают.
– Тогда человек умирает?
Парень в ответ только улыбнулся.
– Но ты всегда доезжал до конца, – сказала Анника. – Как это получалось?
Улыбка исчезла мгновенно, словно парню дали пощечину.
– Кому-то же должно везти, – отрезал он и поджал губы.
– Никто тебя не встретил, когда ты приехал в этот раз, – сказала Анника. – Все твои компаньоны исчезли. Ты был последним, кого задержали. Почему ты не бежал? Ведь у тебя был шанс.
– В этом не было надобности, – пожал плечами он. – Люди должны уметь держать язык за зубами.
– Ты и в самом деле уверен, что никто тебя не выдал? – спросила Анника. – Ты не думал, что тебя прослушивают?
Он коротко рассмеялся. Его смех был больше похож на звериный рык.
– Это понятно, что прослушивали. Но по телефону никогда не говорят важных вещей.
– Но как ты получаешь задания?
Он промолчал.
– Ну, ты свое дело сделал? – задала очередной вопрос Анника. – Что потом? Зачем тебе возвращаться в Швецию?
– Но я же говорил вполне нормальные вещи. Я сказал то, что они уже и без меня знали! Я ничего не сказал про «Апитс». Они хотели, чтобы я все им рассказал, но я же ничего не знаю.
– «Апитс», – задумчиво повторила за ним Анника. – Это транспортное предприятие, которое владеет складами товара, так?
– Я ничего не скажу об «Апитсе» или колумбийцах. – Парень съежился в своем углу.
– Даже если это признание будет означать билет до Швеции? – уточнила Анника.