– Это и правда очень забавное место, – сказала Лотта, с улыбкой подходя к полицейскому.
– Никогда, – ответил Линде Аннике. – Но я нашел для вас подходящую девушку. Она говорит, что согласна рассказать о себе в газете, чтобы предостеречь других.
– Очень хорошо, – сказала Анника и заставила себя улыбнуться. – Тысяча благодарностей.
– Идемте, чтобы я успел завезти вас в отель.
Лотта подошла к машине первой и уселась на переднее сиденье рядом с Никласом Линде, которому принялась восторженно рассказывать о том, как отлично она прочувствовала эту убогую среду внутри склада, о жестких тенях и разбитых инструментах.
Анника сидела на заднем сиденье и пыталась справиться со своими чувствами.
Другие обязательства.
Понятно.
Но что она, собственно говоря, ожидала?
Что он переедет к ней в ее квартиру на Агнегатан?
Она посмотрела в окно. Мимо проносились ворота, заборы и крыши домов.
«Нет, – подумала она. – Он не должен переезжать ко мне, но он должен был провести со мной те ночи, что я пробуду здесь».
Потом ее посетила самая опасная мысль: «Я не понравилась ему в постели».
Она закрыла глаза, попыталась вразумить и утешить себя.
«Мне было хорошо, и это самое важное. Он может думать что ему угодно. Я ни в чем не раскаиваюсь».
– Что скажешь ты, Анника?
Она перехватила его взгляд в зеркале.
– Что? – спросила она.
– Согласна ли ты с тем, что искусство более действенно, чем журналистика?
Она снова посмотрела в окно.
– На этот вопрос невозможно ответить, – сказала она. – Что значит «искусство действеннее…»? Это то же самое, что спросить: «Какова отличительная черта рыб?» – и ответить: «Они не умеют кататься на велосипеде».
Никлас Линде от души расхохотался.
– Я имела в виду, что искусство создает переживание, а газетные статьи лишь описывают эти переживания у других, – сказала Лотта.
– Это пустой разговор, – сказала Анника. – Ты хочешь сказать, что люди никогда не испытывают переживаний, когда читают газеты или смотрят по телевизору новости? Например, когда читателю сообщают о том, что ребенка убили газом? Или о том, что бесследно исчезла девочка-подросток? Или о том, что где-то свергли диктатора и народ получил демократию?
– Я имела в виду совсем другое, – обиженно возразила Лотта.
– И что ты имела в виду? Что нас больше трогает изображение ржавой циркулярной пилы, чем сообщение о ребенке, задохнувшемся от фетанила на полу у двери маминой спальни?
В машине наступила оглушительная тишина. Анника слышала только свое частое дыхание.
«Господи, – подумала она, – я снова делаю что-то не то. Я встреваю в какие-то идиотские споры вместо того, чтобы говорить о своих проблемах. Должно быть, у меня что-то не в порядке с головой».
– Прости, – сказала она. – У меня сегодня страшно болит голова.
– Здесь в Испании есть неплохие таблетки, – сказал Линде. – Хочешь, остановимся у аптеки?
– У меня в номере есть лекарство, – буркнула Анника.
Лотта часто моргала, стараясь удержать слезы. Никлас был явно раздражен.
Они проехали арену для боя быков, оставив ее слева, и Анника разглядела внизу знакомое шоссе. Слава богу, скоро они приедут.
К подъезду отеля «Пир» они подъехали молча.
– Свистни мне перед тем, как ехать, – сказал он и улыбнулся ей через открытое окно.
Анника закрыла заднюю дверцу и заставила себя улыбнуться в ответ.
Лотта, не глядя на Аннику, сразу поднялась к себе в номер.
«Ну, как знаешь», – подумала Анника и снова вышла на улицу, прошла мимо старого универмага, поднялась к гавани и зашла в «Макдоналдс». Придется ей снова вечерами сидеть и голодать в опостылевшем номере. Она купила четверть фунта сыра с морковью и минеральную воду и села за стол у окна.
Здесь было тихо и уютно. Несколько испанских подростков маялись у кассы. Две хорошо одетые пожилые испанки о чем-то говорили над своими пончиками. За столом напротив сидел мужчина в костюме, белой рубашке и галстуке. С ним был десятилетний мальчик в коляске. Ребенок явно страдал церебральным параличом. Руки и ноги его были неестественно искривлены и постоянно непроизвольно подергивались. Анника пыталась не смотреть на него, но это было трудно, потому что он сидел прямо напротив нее, и она принялась есть сыр с морковью и пить воду.
Отец в костюме тихим ласковым голосом разговаривал с сыном по-испански, кормил его картошкой и держал стакан с напитком и соломинку так, чтобы ребенок мог пить. Ребенок пытался что-то говорить, и отец, очевидно, хорошо его понимал, потому что одобрительно смеялся его словам.
Открылась дверь, и в зал вошли элегантная женщина и девочка лет пяти. Женщина окинула зал взглядом и расцвела улыбкой, увидев отца с сыном в коляске. Она прошла прямо к столу, ведя за собой девочку. В другой руке она держала пакеты с логотипами «Дольче и Габбана» и «Версаче». Она подошла к столу, поцеловала мужа в губы, а мальчика в щеку и что-то сказала. Все четеверо засмеялись, в том числе и мальчик в коляске.
Не понимая, что делает, Анника встала и пошла к выходу. Она натыкалась на столы и стулья, оставляя на ногах синяки, но не чувствовала боли, потому что вся боль была в груди.
В мире столько любви, ее надо просто уметь принимать. Но что делает она сама? Ведет патетическую войну со всем и вся, одержимая мыслью победить, сделать все правильно, блистать и добиться признания.
Навстречу ей, звонко переговариваясь, шли молоденькие англичанки с пакетами «Зара» в руках и с нашлепками от солнца на носах. Анника смахнула слезы тыльной стороной ладони и, опустив голову, пошла к «Английскому двору». Остановившись у входа в универмаг, она посмотрела на отель. Нет, она не хочет сидеть там одна и ждать, пока ей кто-то позвонит.
У меня другие обязательства.
Анника огляделась и вспомнила, что за углом расположено маклерское бюро Рикарда Мармена. Может быть, оно еще открыто?
Она пошла направо, обогнула британский книжный магазин и увидела свет в окне бюро. Она дернула дверь, но та оказалась заперта. Анника подошла к витрине, сложила ладони лодочкой и сквозь них заглянула внутрь.
В конторе было пусто, но на столе горела настольная лампа, а компьютер был включен.
Она постучалась в стекло костяшками пальцев.
Из двери задней комнаты показалась голова Рикарда Мармена. Он что-то сказал, но Анника не услышала, что именно.
Он исчез, но спустя мгновение снова появился с ключом в руке.
– Анника Бенгтзон, наша любимая представительница шведской прессы! – сказал он, распахивая дверь. – Добро пожаловать!
Анника широко улыбнулась и обозначила поцелуи в обе щеки.
– Чем мы можем помочь тебе сегодня вечером? – спросил Мармен.
– Ты, случайно, не продаешь здесь новую жизнь? – спросила она, заходя в контору.
– Но, дорогуша, мы не продаем ничего другого. Мечты и новая жизнь – это наша специальность. Ты задумала что-нибудь особенное? Мраморный пол или виноград на террасе? Четыре ванных с видом на море?
Она рассмеялась, и вместе с этим смехом к ней вернулось дыхание жизни. Она опустилась на один из стоявших у стола стульев. Под столом лежал толстый слой пыли, окно было замызгано до неприличия. Мармен снова запер дверь и сел на другой стул.
– Итак, что тебя не устраивает в теперешней жизни?
Анника посмотрела в пол и решила пропустить этот вопрос мимо ушей.
– Я приехала сюда, чтобы написать о торговле наркотиками и отмывании денег, – сказала она, – так что пока у меня все хорошо. Серия статей выйдет под общим заголовком «Кокаиновый Берег».
– Звучит интригующе, – одобрил Рикард Мармен. – Хочешь стакан вина?
Анника покачала головой.
Рикард Мармен, несмотря на это, встал, вышел из комнаты и вскоре вернулся с двумя стаканами и бутылкой красного вина.
– Ты просто обязана составить мне компанию, – сказал он. – И как же у нас обстоят дела с кокаином?
Мармен налил вино в оба стакана.
– Мне осталось еще кое-что написать до возвращения домой, – вздохнула Анника.
– Тут я ничем не смогу тебе помочь. С наркотиками никогда не имел дела. И с наркоторговцами тоже. Твое здоровье!
Он выпил вино, закрыв глаза.
Анника немного пригубила из своего бокала. Вино показалось ей кисловатым. Она отставила стакан.
– Как идут дела? – спросила она.
– Раньше они просто стояли, а теперь покатились под гору, – ответил Рикард. – При ипотеке от покупателей требуют предоплату в пятьдесят процентов наличными, даже если получено разрешение на строительство. Такое могут себе позволить только наркобароны, и, хотя их, конечно, много, они не могут заполнить весь рынок. Цены упали, и люди выжидают, не желая пока продавать. Я уже подумывал об открытии посреднической конторы, хотел заняться арендой. Люди сейчас сдают дома и квартиры в ожидании лучших времен…
Анника прервала это словоизвержение.
– Наркобароны платят наличными? – спросила она.
– Да, чего у них в избытке, так это купюр. Ты должна написать об отмывании денег? Так вот, для того чтобы построить большой и дорогой дом, надо сделать грязные деньги чистыми.
Анника посмотрела на сидевшего перед ней человека. Собственно, удивляться тут было нечему.
– Так ты знаешь, как здесь отмывают деньги?
Рикард Мармен натянуто улыбнулся:
– К сожалению, у меня самого никогда не было грязных денег, которые надо было отмыть. Но механизмы работы денежных стиральных машин – это не тайна за семью печатями.
– Ты не расскажешь мне о них?
– Что ты хочешь знать?
Анника достала из сумки блокнот и ручку. Рикард Мармен долил вино в свой стакан.
– Они покупают только недвижимость? – спросила она.
Маклер кивнул.
– Законы с каждым годом ужесточаются. Ты уже не можешь, как раньше, пританцовывая, прийти в банк с мусорным мешком долларов. Полиция будет там прежде, чем ты успеешь сказать: «Хочу открыть счет». Банки и финансовые учреждения обязаны немедленно сообщать в полицию о таких случаях. В каждом случае надо доказать законность происхождения этих денег.