Он положил на тарелку кусок мяса.
– Ты никогда не гладишь по шерсти, всегда говоришь, что думаешь. Мне никогда не нравилось с тобой спорить, но с годами я стал умнее.
Она не ответила.
Томас жарил мясо и отрезал куски. Жарил и отрезал.
Сама она наелась закуской.
Огонь под каменной плитой постепенно угас.
Пришел официант и унес пустые тарелки.
Никому из них не хотелось ни десерта, ни кофе. Томас попросил счет и расплатился картой, которую Анника раньше не видела. Он расписался в чеке своей обычной размашистой подписью и оставил десять евро чаевых.
– За тебя расплачивается государство, папочка? – спросила Анника.
– Ну нет, – ответил он. – Никто не желает попасть на зуб «Квельспрессен».
Она рассмеялась.
– Это моя личная карта, – сказал он. – У нас есть еще общая карта для всяких совместных расходов, путешествий и так далее…
Анника отвернулась и стала смотреть в темноту. Ей было глубоко наплевать на их совместные счета.
Он почувствовал ее реакцию и растерялся.
– Знаешь, я думаю, мы хотим слишком многого.
Ей стало холодно, вечер был прохладным. Хорошо, что она надела свитер.
– Пойдем? – сказала она.
– Может, мы где-нибудь выпьем? – предложил он. – Где-нибудь у гавани?
– Думаю, не стоит, – ответила она. – Я очень устала.
Они вышли из ресторана и пошли на парковку. Она была почти пуста.
– Ты скучаешь по мне? – спросил он. – Ну хотя бы иногда.
«Все время, – подумала Анника. – Каждый день, каждый час, каждую минуту. Я все время ощущаю свое одиночество. Или мне это только кажется?»
Она вздохнула.
– Я не знаю, – сказала она вслух. – Не так сильно, как раньше. Вначале было очень плохо. Когда ты ушел, во мне образовалась какая-то черная пустота, как будто ты умер.
Она остановилась у машины.
– Наверное, для меня было бы лучше, если бы ты умер, тогда моя скорбь имела бы, по крайней мере, причину.
– Я не хотел причинять тебе боль.
– Об этом надо было думать раньше, – сказала она.
– Я знаю.
Они сели в машину и молча поехали по улицам Новой Андалусии. Небо было темным и беззвездным, к вечеру с Атлантики набежали тучи.
– Такая же ночь была, когда убили семью Сёдерстрём, – сказала Анника. – Было облачно, но холоднее. Им было тепло в их доме.
– Может быть, все-таки выпьем? Пива или кофе?
– Лучше пива, – сказала Анника.
Они остановились у отеля «Пир» и пошли к гавани.
На улицах гавани клубились толпы народа. Они не спеша посторонились, пропуская «ламборгини». Ряды баров и дискотек изрыгали на темную улицу музыку и яркий свет.
Томас направился в бар «Синатра».
– Давай лучше пойдем на пирс, – предложила Анника.
Ей не хотелось сталкиваться с Никласом Линде и его девочками.
Они прошли по пирсу до волнолома. Дул холодный ветер, Томас застегнул пиджак и поднял воротник. Анника засунула руки в карманы джинсов. Они шли рядом, не прикасаясь друг к другу.
– Сейчас я думаю, что многое надо было делать по-другому, – сказал Томас, стараясь перекричать ветер. – Я совсем не думал о последствиях. Я думал только о твоем упрямстве, непонимании, ограниченности чувства.
– И она стала наилучшим выходом, – с горечью произнесла Анника. – Ты получил возможность уйти в «тихую гавань».
Он кивнул, поднял голову, но не посмотрел на Аннику. На юго-западе светился африканский берег.
– Я тоже наделала много ошибок, – продолжила она, – и тоже раскаиваюсь. Но я совершенно уверена, что мы могли бы преодолеть все это, если бы обратились за помощью.
Теперь он взглянул на нее.
– Ты думаешь, еще не поздно? – спросил он.
Она не поверила своим ушам, ветер обдал ей лицо морскими брызгами.
– Не поздно? – как эхо повторила она.
Он коснулся ладонью ее щеки и поцеловал в губы.
Вначале Анника оцепенела. Его губы были мягкими и холодными. Она почувствовала, что ей заложило нос и стало трудно дышать. Она опустила голову и вытерла нос. Он снова поцеловал ее.
– Идем, – тихо сказал он.
Он взял ее за руку, и они пошли назад, к свету набережной.
Она шла за Томасом, пальцы их сплелись в плотный клубок, и ей показалось, что они никогда прежде так не держались за руки. Впрочем, она, наверное, просто забыла. Она приблизилась к нему и сжала его руку трясущимся указательным пальцем.
Они миновали гавань и подошли к отелю. Улицы здесь были пусты, здесь не было баров и дискотек, а холод прогнал людей с улицы.
У стойки портье никого не было, из комнатки за стойкой доносился звук работающего телевизора.
Они быстро прошли вестибюль и вошли в лифт. Анника нажала кнопку четвертого этажа, а Томас погладил ее по волосам. Она покосилась на свое отражение в зеркале, когда Томас целовал ей мочку уха.
Она закрыла глаза.
В номере было темно. Томас включил свет и обернулся к Аннике.
– Я хочу посмотреть на тебя, – сказал он. – Чтобы убедиться, что я тебя помню.
Не фантазирует ли он? – подумала Анника.
Она сняла свитер и футболку. На ней был красный бюстгальтер, она купила его для праздничной одежды, которую, впрочем, никогда не носила.
Он положил руки ей на плечи, обласкал ей руки, обнял груди.
Так он делал и раньше, знал, что ей это нравится.
Она принялась медленно, пуговицу за пуговицей, расстегивать на нем рубашку. Потом она подняла голову и посмотрела ему в лицо.
Его глаза… Ах, как же она любила эти глаза!
– Знаешь, – прошептал он, – меня все время тянет к тебе.
«Меня тоже, – подумала она. – Каждый раз, когда вокруг наступает тишина, каждый раз, когда я остаюсь одна, меня тянет к тебе».
Он расстегнул ее бюстгальтер и бросил его на пол. Потом расстегнул джинсы и обнял за талию.
– Ты похудела, – сказал он.
«Ты ошибаешься, – подумала Анника. – Просто София толще меня».
Она стянула с него рубашку и бросила на пол. У него появился животик. Она положила руки на его пупок и задержала их там на мгновение. Она всегда так делала. Кажется, никогда и не было по-другому.
Он уснул, лежа на спине, вытянув руки вдоль тела. Анника не спала, она лежала, положив голову ему на плечо, и смотрела в темноту.
Анника рассчиталась за свой номер и за номер фотографа, подписала счет и, подняв с пола дорожную сумку, вышла на улицу.
Несколько минут она в ожидании постояла на тротуаре. Воздух был еще холодным, солнце до сих пор не выкатилось из-за Сьерра-Бланки.
Ее рейс вылетал в десять часов, рейс Томаса – без четверти четыре.
Он отвезет ее в аэропорт, а потом вернется в Парадор, собирать свои вещи.
Ей казалось, что ничего странного или необычного между ними не произошло и никогда не происходило.
Развод был просто страшным сном, плодом расстроенного воображения. Все было как всегда, они вернутся домой, заберут детей и поедут домой, в Кунгсхольм. Надо будет все выстирать, купить молока. Родители мужа ждут их на озере и…
Ей вдруг стало трудно дышать. Невидимый обруч сдавил грудь, шум улицы погрузился в какую-то вату и стал приглушенным. Она нащупала сумку и, дрожа, села на нее, хватая ртом воздух.
Рядом остановился автомобиль Томаса.
– Как ты? – спросил он, подбежав к ней. – Тебе плохо?
Она слабо отмахнулась.
– Нет, все нормально. У меня просто атака. немного повело. Но это пустяки.
Она посмотрела на него.
Утром они не стали заниматься любовью. Томас не принял душ. Он не стал чистить зубы ее щеткой. Такое нарушение гигиены давно ему не снилось.
Он тревожно взглянул на нее фантастическими синими глазами, взял за руку, помог встать и бережно довел до машины. Открыл дверцу, усадил на сиденье и пристегнул ремень безопасности. Потом сходил за ее сумкой и положил ее в багажник. Аккуратно и тщательно закрыл его. Наконец, он сел за руль, посмотрел на Аннику и улыбнулся. Волосы падали ему на лоб, ворот рубашки был расстегнут.
Она усилием воли заставила себя улыбнуться в ответ.
– Я ни в чем не раскаиваюсь, – сказал он.
Пока не раскаиваешься, подумалось ей.
– Я тоже, – сказала она.
Они поехали.
Шоссе было почти пустым. На платную дорогу, кроме них, не свернул ни один автомобиль. Они молчали. Томас сосредоточенно смотрел на дорогу, а Анника прощалась с морем. Африку было не видно, в воздухе висела туманная мгла.
До аэропорта они доехали за полчаса.
Сейчас она выйдет из машины, поцелует его и на неверных ногах пойдет в здание аэровокзала «Пабло Руис Пикассо». Автоматические двери закроются за ее спиной, и сказка кончится.
Будут взлетать самолеты, будут принимать багаж, таксисты будут заламывать немыслимые цены. Потом она приедет в квартиру на Агнегатан, а он последним паромом отправится в Ваксхольм, в деревенский дом своих родителей, где его ждут София и дети. Дети встретят его напряженным ожиданием, а София теплом и воркованием.
Дверца машины была чуждой и незнакомой. Как она ее откроет?
Она ощутила неприятный запах залежалых чулок и подняла голову. Они проезжали мимо пивоваренного завода «Сан-Мигель», расположенного у самого аэропорта.
Они почти приехали.
Томас свернул к воротам с надписью «Выход». Здесь царили хаос и обычная вокзальная суета. Охранник в небесноголубой форме указал им свободное место для парковки в нескольких метрах от дверей терминала.
Анника тяжело вздохнула.
– Тебе лучше?
Она кивнула. Посмотрела на Томаса. Черты его лица разгладились и посветлели. Он любит ее, она была теперь в этом уверена.
– Я прекрасно себя чувствую, – сказала она и отбросила с его лба прядь волос, светлых волос, которые он никогда не причесывал.
Наклонившись, она поцеловала Томаса так легко, что он почти не почувствовал прикосновения ее губ.
– Я помогу тебе донести сумку, – сказал он.
– Не надо, – запротестовала она, но он уже вышел из машины, открыл багажник и вытащил оттуда ее сумку.
Она вылезла из машины, ощущая свинцовую тяжесть в ногах, взяла сумку. Томас поцеловал ее в лоб.