Барбро жестом пригласила Аннику войти. Сама она осталась стоять у входа, опираясь рукой о косяк.
– Спасибо, – сказала Анника, – дальше я разберусь сама.
Барбро помедлила, потом повернулась и ушла, закрыв за собой дверь.
Анника осталась стоять спиной к закрытой двери. Справа была ванная, слева небольшая кухонька. Вся квартира состояла из одной-единственной комнаты, в которой было слишком много мебели. Мягкая, обитая кожей мебель, небольшой письменный стол, книжные полки. Узкая кровать упиралась изножьем в мини-кухню. Мебель выглядела голой и неуместной на светло-желтом линолеуме. Пахло пылью и полиролью.
Женщина с длинными седыми волосами стояла у окна и сжимала пальцами костыль. Кажется, она не заметила прихода Анники.
Та громко откашлялась.
Никакой реакции.
– Госпожа Линдхольм? – громко произнесла Анника. – Ханнелора? Меня зовут Анника Бенгтзон. Я приехала поговорить с тобой.
Женщина обернулась и бросила на Аннику короткий удивленный взгляд.
– Чего тебе здесь нужно? – спросила она совершенно нормальным тоном и снова повернулась к горшку с геранью.
– Я хочу поговорить с тобой об Астрид и Сив, – объяснила Анника.
Руки женщины заметно дрогнули. Она обернулась. Анника заметила, что в руке женщина сжимает коричневые листки герани. Она окинула комнату рассеянным взглядом. Женщина была поразительно красива.
– Астрид здесь? – спросила она.
Женщина говорила без малейшего немецкого акцента. У нее был сёрмланский выговор, как у Анники.
– Нет, – сказала Анника, – Астрид здесь сейчас нет. Может быть, мы присядем?
Ханнелора Линдхольм помедлила.
– Мне надо сначала выбросить этот мусор, – сказала она и пошла на кухоньку в углу комнаты.
Анника сняла куртку, положила ее и сумку на пол возле двери, а потом села в кресло.
– Когда придет Астрид? – спросила старуха и с надеждой вперила в Аннику взгляд.
– Астрид сюда никогда не придет, – сказала Анника и откинулась на спинку кресла. – Лучше расскажи мне что-нибудь о ней.
– Где она?
Анника внимательно посмотрела на сидевшую против нее женщину. Она была высокая и худая. Спина согнулась под бременем лет, но плечи остались прямыми. Волосы были хорошо вымыты и аккуратно расчесаны. У старухи были яркоголубые глаза, удивленные, как у фарфоровой куклы. На щеках играл старческий румянец.
Она ходила по квартире на Бондегатан и звала Давида, несмотря на то что ей раз за разом говорили, что он умер. Не было никакого смысла говорить об этом Ханнелоре, тем более что она сразу же об этом забудет.
– Она на Солнечном Берегу, – сказала Анника, и сказала сущую правду, ибо трупы не летают.
Ханнелора Линдхольм, выпрямившись, сидела на большом диване.
– Она хорошо там прижилась, – сказала она. – У нее, кажется, маклерское бюро?
– Да, да, – подхватила Анника.
Ханнелора скрипуче рассмеялась:
– Астрид – смелая женщина. Она всегда впутывалась в самые опасные истории.
Она улыбнулась и кивнула в подтверждение своих слов.
– На что же отваживалась Астрид? – спросила Анника.
Ответ не заставил себя ждать:
– Прыгнуть с высокого сеновала и ездить верхом на диких зверях. – Ханнелора рассмеялась своим воспоминаниям. – Она помешанная.
Смех утих. Анника ждала, но старуха больше не смеялась.
– Где Астрид прыгала с сеновала? – спросила Анника.
На лице старухи отразилось безмерное удивление.
– Как где? Конечно же в Гудагордене. Она была там, когда я приехала. Она единственная, кто был приветлив со мной. – Она перегнулась через стол и понизила голос: – Астрид очень хороший и добрый человек, она всегда защищала слабых и пугливых. Она не Девочка-тролль.
Анника удивленно моргнула. Старуха действительно была совершенно не в себе. Может быть, стоит задать ей вопросы попроще?
– Ты можешь что-нибудь рассказать о себе? – попросила она.
Ханнелора подняла глаза вверх и громко произнесла, заполнив комнату гремящим голосом:
– Я живу во дворце. Во дворце над облаками. Я танцую в Dia Halle перед всеми зверями.
Она подняла руки и сделала несколько грациозных движений, закрыв при этом глаза. В ней появилось что-то колдовское, словно она в этот миг существовала в другой реальности, в каком-то ином мире, не в шведском доме для престарелых, а в другом времени и в другом измерении. Анника долго смотрела на нее и уже начала отчаиваться.
– Где твои родители? – спросила она.
Женщина оцепенела и открыла глаза.
– Мне нельзя говорить об отце и матери.
В глазах ее появился страх.
– Почему?
– Мне запретили дядя Гуннар и тетя Хельга.
Старуха скрестила руки на груди, засунув под мышки ладони.
– Мне ты можешь об этом рассказать, – сказала Анника.
Женщина подобрала под себя ноги и съежилась на диване. Потом энергично тряхнула головой.
– Он бьет меня, если я начинаю говорить об отце или матери.
– Кто?
– Дядя Гуннар.
Голос ее стал бесцветным и монотонным, она говорила, глядя перед собой в одну точку.
– Я приехала в Швецию на белых автобусах, которые граф Фольке Бернадотт и Шведский Красный Крест великодушно выделили для спасения гонимых, – монотонно произнесла она.
– Но это же неправда, – возразила Анника.
Ханнелора Линдхольм метнула на нее быстрый взгляд, но ничего не сказала.
– Тебя заставили лгать, но зачем?
Женщина жалко заморгала. Было такое впечатление, что она вот-вот расплачется.
– Потому что отец был офицером, – сказала она тонким прерывающимся голосом.
– Офицером? Немецким офицером во время войны?
Ханнелора кивнула.
– Что это было за место – дворец, в котором ты танцевала? Это и в самом деле дворец?
Старуха снова кивнула.
– Бергхоф, – так же тихо сказала она.
Анника отпрянула. Она не очень хорошо знала историю, но видела почти все серии мини-сериала «Банда братьев».
– Но это же резиденция Гитлера в Баварии, – сказала она. – Его называли «Орлиным гнездом».
Ханнелора обхватила руками колени, наклонилась и спрятала лицо между ног.
Анника внимательно смотрела на эту женщину, на мягкие седые волосы, растекшиеся по коленям. Руки судорожно обхватывали колени, на белой коже выделялись синеватые вены и светло-розовые ноги.
Ханнелора Линхольм не была еврейкой, поняла Анника. Она никогда не сидела ни в каком концлагере. Наоборот, она была дочерью нацистского офицера, настолько высокопоставленного, что его семья посещала Бергхоф. Ее еврейское происхождение было задним числом придумано людьми, которых она называла Onkel и Tante[11]. Кто они? Анника не знала немецкого языка, но догадывалась, что это обозначение какого-то родства. Были ли Гуннар и Хельга дальними родственниками, взявшими себе девочку после войны? Наверное, они думали, что будет красивее и благороднее взять на воспитание несчастную жертву, пережившую кошмар концлагеря, чем дочь высокопоставленного нацистского офицера.
Но зачем она дала сыну чисто еврейское имя – Давид Зеев Самуил? Для того чтобы психологически загладить вину?
Или, может быть, имя выбирал господин Линдхольм? Ведь он был уверен, что женился на еврейке…
Женщина принялась покачиваться из стороны в сторону.
Анника неловко поерзала на кресле.
– Расскажи мне о Сив, – попросила она.
Ханнелора Линдхольм мгновенно выпрямилась, расправила плечи и опустила руки. Взгляд ее прояснился, она в упор посмотрела на Аннику.
– Сив здесь? – спросила она.
– Нет, – ответила Анника, – она в Сёрмлане.
Старуха, казалось, была довольна ответом. Она утвердительно и немного тревожно кивнула.
– Сив грешна, – сказала она.
– Почему? – удивилась Анника.
Ханнелора заговорщически наклонилась к Аннике:
– Она соблазнилась. Она искренне верит в Бога, и Царствие Небесное, и во все, что проповедовал Onkel Гуннар. Когда я попала в Гудагорден, Сив всерьез верила, что она – ангел, потому что ей все время говорила об этом Tante Хельга. Какая глупость!
Она печально покачала головой.
Анника задумчиво смотрела на старуху.
У Ханнелоры не было никаких проблем с воспоминаниями о детстве. Она словно застряла в нем. То, что она сейчас рассказала, вероятно, было правдой.
Девочки выросли вместе на какой-то усадьбе, вероятно в Сёрмлане, потому что Ханнелора говорила с тем же произношением, что и Анника. Они делили друг с другом детство и все его переживания и опыты. Что-то связывало их настолько сильно, что их отношения сохранились, когда они повзрослели.
– Что происходит в Гудагордене? – спросила Анника, напряженно ожидая реакции старухи.
Ханнелора Линдхольм недоуменно моргнула:
– Происходит?
– Когда ты уехала оттуда?
Ханнелора так стремительно вскочила с дивана, что едва не опрокинула этот хрупкий предмет мебели. Она вернулась к окну и снова принялась обрывать листья с герани.
Вопрос ее доконал. Анника подошла к старой женщине и взяла ее за руку.
– Пойдем сядем на диван, – предложила она, – и поговорим о Сив и Астрид.
Кукольные глаза в упор уставились на Аннику.
– Астрид здесь? – спросила Ханнелора.
Анника отвела старуху к дивану.
– Я хочу поговорить о Торстене, – сказала Анника.
– Торстена здесь нет, – сказала Ханелора, и глаза ее потускнели.
– Его нет, я знаю, – согласилась Анника. – Он в Марокко. Что он там делает?
Ханнелора принялась разглаживать юбку. Губы ее шевельнулись, но она ничего не сказала.
– Торстен часто ездит в Марокко? Что он там делает? Ты знаешь об этом?
Ханнелора принялась напевать что-то монотонное и неразборчивое, наверное, по-немецки.
– Ты не хочешь говорить о Торстене? – спосила она. – Он причинил тебе боль?
Ханнелора прекратила петь.
– Торстен не вернулся домой, – сказала она. – Он уехал на ферму и не вернулся назад.
Анника почувствовала, как встают дыбом волосы у нее на затылке.