енератор, пока температура в хранилищах жидкого кислорода и метана не поднялась. Если хранилища взорвутся — о возвращении на Землю можно забыть. Набрать не менее пятидесяти галлонов воды для оранжереи и электролизёра. И не сдохнуть при этом.
Сун не отзывался. Берт прошел к компьютеру станции и увидел, что телеметрия скафандра китайца пишет нули. Жёлтая макака не только переговорник, но и телеметрию выключила. Прикалывается, сука, но у него воздуха осталось минут на двадцать. Спасу, а потом проломлю ему башку, решил американец, прихватил запасной баллон и двинулся в направлении, откуда сигнал пришёл в последний раз.
Снова, во много тысяч чёрт знает какой раз, под ногами песок, перед глазами красноватые холмы и редкие песчаные смерчики. В жилом модуле остался незавершённым ремонт установки фильтрации вторичной воды. В следующий раз, думал Берт, если когда-нибудь ввяжусь ещё в одну дурацкую авантюру, попрошу в напарники русского. Говорят, они отремонтируют что угодно при помощи кувалды и какой-то матери. Вроде, для этого им нужна водка? Про русских надо уточнить.
А Суну уже не был нужен ни напарник, ни другой полёт, ни даже возвращение на Землю. Он лежал на спине, равнодушно глядя неподвижными глазами в марсианский зенит. Впервые за два месяца без гримасы боли. Рядом валялись контейнеры со льдом, которые он не донес до станции какую-то милю. Китаец неделю не дожил до прибытия земного корабля.
Стыдно сказать, но первой мыслью Берта было, что по пути домой не придётся ни с кем делить объём капсулы. Лучше полтора месяца пробыть в одиночестве, чем слушать осточертевший голос с мерзким акцентом. Потом спохватился. В сущности, Сун был неплохим парнем, не заслужившим такой ранней и мучительной смерти.
Оставшись один, астронавт похоронил своего напарника тут же, в расщелине. Извлёк из скафандра, разгрёб песок и опустил туда тело. Скоро оно ссохнется, мумифицируется. В холодной и крайне разрежённой атмосфере не выживают даже черви, которые поедают трупы на Земле. А у Берта появился запасной скафандр, хоть и столь же изношенный, как собственный.
Утешало одно — «Драгон-33» выходил на околомарсианскую орбиту. Снова можно было поговорить нормально, не ожидая по десять-двадцать минут, когда придёт ответ. В новом корабле четверо, да и сам планетолёт — не чета прежним. За прошедшие два года конструкторы довели до ума и обкатали машину с термоядерной силовой установкой. Теперь активное вещество, придавая реактивную тягу, разогревается не до тысяч, а до многих миллионов градусов. Жаль, это чудо техники не опустить на Марс, да и на любое небесное тело, которому предстоит оказаться обитаемым. Жёсткая ионизация в месте посадки не только заразит поверхность на мили вокруг, но и сделает опасным выход экипажа на грунт.
Поэтому «Драгон», собранный на земной орбите, останется нарезать круги вокруг Марса, а к обитаемой станции спустится посадочный модуль. Придётся усилить его головную часть пустыми ракетами от посадочного блока Берта и Суна, заправить баки метаном и кислородом. Получится двухступенчатая ракетная установка, способная вывести на низкую орбиту и пристыковать модуль с человеком к «Драгону». Для старта с Марса не нужно таких огромных носителей, как на Земле. Тяготение почти втрое меньше и сопротивление атмосферы незначительное. Поэтому стыковка произойдёт всего в восьмидесяти милях над красными холмами. Астронавт перейдёт в возвращаемую на Землю часть установки, а доставившая его на орбиту головная часть ракеты, сработав последний раз, мягко опустит вниз грузовой контейнер, удвоив припасы второй экспедиции.
Берт слушал бодрые голоса сменщиков, которые знали о том, как нелегко пришлось их предшественникам, но ещё не прочувствовали и не впитали в себя всё это на эмоциональном уровне.
В чём-то им проще, рассуждал марсианский ветеран. Растения в оранжерее уже большие. Надо лишь до конца восстановить герметичность, а материалы для этого они везут. Ещё не понимают, что слово repair или remonte — в экипаже француз — станет проклятием и обозначением основного содержания их жизни в ближайшие два года. Да ещё весь лед вокруг выработан, а восстанавливается он медленно. ЦУПовцы рассказывали, что для добычи льда на Марс едут две буровые установки, которые разместятся милях в четырёх от оранжереи. Что ж, дорогие коллеги, удачных вам ежедневных променадов по четыре мили в одну сторону.
Берт начал готовиться за двое суток до посадки сменщиков. Он старался в одиночку сделать всё, что мог, урывая для сна час или два. После прибытия начнётся аврал. Чем быстрее они соберут взлётный комплекс и он пристыкуется к межпланетному тягачу — тем лучше: уж очень короткое полётное окно, когда Земля и Марс близко. Если провозиться хотя бы лишний день, «Драгон» потратит гораздо больше времени, догоняя голубую планету, чья угловая скорость намного выше марсианской.
Посадочный модуль прибывал ночью. На фоне многозвёздного неба Берт увидел вспышки его искрящих двигателей. Модуль шёл точно на маяк, установленный в четырёхстах ярдах от станции, — ближе опасно, а дальше — сложно тянуть шланги заправки.
— Красиво идёте, парни!
— Готовь ковровую дорожку, Берт, — откликнулся второй пилот. Первый был слишком занят посадкой, чтобы отвлекаться на пустопорожний трёп.
Астронавт, более пятнадцати лет отдавший НАСА, с точностью до долей секунд знал, что произойдёт дальше. В трехстах ярдах над поверхностью тормозные двигатели, переходя в форсированный режим, выплюнут длинные шлейфы огня и постепенно сбросят скорость снижения до семи футов в секунду. В шести футах над точкой посадки полыхнут бустеры тормозной системы, модуль мягко качнётся на опорах и замрёт. Системы надёжные и многократно дублированные, посадка останется штатной, даже если не сработает треть направленных вниз ракет. И всё равно Берт волновался, до хруста сжимая в скафандре хрупкие кулачки.
Сердце ёкнуло и упало вниз, когда ни на трёхстах, ни на двухстах ярдах не включился форсаж. Чтобы хоть как-то замедлить падение, пилот в отчаянии запустил бустерные ракеты.
Почва дрогнула под ногами Берта. Сквозь пыль рванули вверх огненные языки — сдетонировала топливная смесь. Он инстинктивно упал вперёд. По скафандру и многострадальной поверхности станции с оранжереей застучали мелкие камушки, выбитые из Марса чудовищным ударом.
Единственный живой человек на планете лежал ничком. Он не мог заставить себя встать. В случившееся невозможно было поверить.
Медленно, словно тяготение стало не 0,38, а два земных, Берт поднялся. На месте катастрофы оседала пыль. Пожар потух, как только выгорел кислород в баках. Столь же медленно астронавт побрёл. Можно уже не торопиться. Рейс, на который у него куплен билет, отменили. До следующего попутного дилижанса два с лишним года.
Передав в ЦУП фото обломков, Берт запросил спустить ему контейнер, пристыкованный к «Драгону». Пусть даже кораблю придётся пройти в тысяче ярдов над станцией, обдав её радиацией — хуже всё равно уже не будет. Ответа ждал долго, будто Марс находился не в противостоянии с Землей, а с противоположной от Солнца стороны.
«Сожалеем. Осуществить мягкую посадку контейнера технически невозможно. Он будет оставлен на высокой орбите. „Драгон“ уходит к Земле. Держитесь».
И всё. Велеречивое послание про образцы грунта было раз в пять длиннее. Колонист понял, что в его выживание до нового полётного окна никто не верит. Главное, что не верит он сам.
Больше от нездорового любопытства, чем ради конкретной пользы последний марсианин полез внутрь обломков посадочного модуля. На ночном небе красная звёздочка прочертила траекторию выхода к Земле. «Драгон» покидал Марс без Берта…
— Мамочка!
Только дети и собаки так радуются, когда кто-то приходит. Они излучают волны беспредельного счастья. Взрослые люди, даже влюблённые, реагируют сдержаннее.
Элен обняла сына и, прижав его к груди, затянутой в комбинезон с эмблемой компании «Марсианские оранжереи», вошла в комнату.
Пятилетний малыш подпрыгивал от возбуждения. Несмотря на тоненькие ножки с малоразвитыми мышцами, в тяготении Марса он прыгал так высоко, что ему позавидовал бы профессиональный земной спортсмен.
На мониторе светилась Марсопедия. Элен догадалась, что сейчас на неё обрушится поток ста тысяч почему, на которые ребенок не нашёл ответов в Сети. Лучше бы с ним занимался отец, но у того вторая смена.
На её удивление, вопросы оказались достаточно взвешенными. Муж забыл включить детский фильтр, и Джонни полазил по ресурсам, не предназначенным для малышей.
— Мама, я нашёл дневники и запись переговоров первых колонистов Марса! Самих Берта Гринберга и Суна Бяо!
Элен улыбнулась. Именами первопроходцев названы все важнейшие достопримечательности Марса. Потом, слушая запись переговоров, нахмурилась. Крепкие словечки, которыми астронавты обменивались в частных разговорах, были явно не для детских ушей.
— Мама, получается, они ненавидели наш Марс и больше всего хотели вернуться на Землю? Как же так? Ведь на Земле ужасно…
— Не забывай. Марс тогда ещё не был благоустроен, и жить на нём было практически невозможно. Особенно когда мистер Гринберг, оставшись один, два года боролся за жизнь, используя обломки разбитого космического модуля.
Малышу не верилось.
— Я знаю его историю. Он выжил, улетел на Землю и умер там через неделю. Видишь, на Марсе ему было лучше.
— Гринберг был очень болен. Пойдем лучше завтракать.
Джонни колупал клейкую кашу с подсластителем, которая была стандартной синтетической едой. Из миллионного населения Марса денег на натуральные продукты хватало всего у сотни человек. Но сегодня Элен купила малышу необычный десерт, который был доступен большинству землян. Она, во многом себе отказывая, экономила полгода, и сейчас аккуратно раскрыла подарочную упаковку. Взору потрясенного малыша предстало самое настоящее свежее румяное яблоко…