янул девицу за собой.
Мы прошли несколько подворотен, закоулков и узких улочек и через добрых полчаса быстрого марша оказались в забегаловке с экзотическим названием «Каприччо», куда я не заглядывал с отроческих лет и теперь с легкой грустью наблюдал перемены, которые неумолимый бег времени оставил на изысканном некогда интерьере и на постоянных посетителях. Я не спешил начинать разговор, выжидая, пока до нас доползет черепашьим шагом официантка с прической и макияжем а-ля шестидесятые. За это время Серая Мышь успела воспользоваться туалетом: я милостиво ее туда отпустил, зная, что окон в кабинках все равно нет, а дверь у меня под наблюдением.
— Привет, малыш, что заказываем? — поинтересовалась с интимной хрипотцой официантка, добравшись наконец до нашего столика.
— Пиво? — спросил я Серую Мышь.
— Кофе, — ответила она.
— Два эспрессо, — повернулся я к официантке. Та с минуту сражалась с ручкой и блокнотом, наконец кивнула и поплыла дальше.
— Ну и о чем вы хотите поговорить, пан… — Серая Мышь сделала паузу.
— Сякий. Робаль Сякий.
— Это ты прикончил того беднягу?
— Сама знаешь, что не я, иначе зачем было стирать с ножа отпечатки пальцев? Могу только догадываться, кого ты выгораживаешь. А вот как тебя зовут, догадаться не могу. Если скажешь свое настоящее или даже вымышленное имя, это здорово облегчит нам разговор.
— Ирмина. Сокращенно — Ина, — произнесла она, смерив меня острым взглядом.
Мы замолчали, увидев официантку, которая летела в нашу сторону, отчаянно жонглируя подносом.
— Спасибо вам большое, хотя коньяк мы и не заказывали, — проговорил я.
— Коньяк — это мне, — объяснила официантка. — Вместо чаевых. Ты что-то имеешь против? — Я поспешил сказать, что нет. — С вас семнадцать злотых. Кредитки не принимаем. — Пока я выгребал монеты, официантка осушила рюмочку. — Вот ведь, мать твою, ни гроша лишнего, — заявила она, пересчитав деньги. — Ну и скупердяи. — И удалилась.
— У меня осталось полчашки кофе, а у тебя только окурок на дне, — сказал я Ине. — Может, поменяемся?
— Я, пожалуй, закажу что-нибудь покрепче, — решила она.
При мысли о предстоящем общении с официанткой ко мне вернулась память. Я вытащил из кармана мерзавчик с настойкой и протянул своей спутнице. Она отказалась, и тогда я сам, чтобы доказать чистоту намерений, сделал солидный глоток. Серая Мышь понаблюдала за мной пару минут и, убедившись, что чувствую я себя не просто хорошо, а даже лучше прежнего, просветлела и взяла у меня рябиновку.
— Классно, — одобрила она, отхлебнув из бутылки, и благосклонно на меня посмотрела. — Ну и что ты хотел мне сказать?
— Будем говорить прямо. Оба мы, чего уж скрывать, ищем одну и ту же книгу. Оба хотели ее сегодня заполучить, но кто-то нас опередил. Кроме того, не подлежит сомнению, что мы конкуренты. Не знаю, на кого работаешь ты, да это и не важно. Я в любом случае намерен сохранить имя заказчика в тайне. За соответствующую цену я в состоянии вообще о нем забыть, равно как и о том, что мы с тобой встретились при столь подозрительных обстоятельствах. — Я умолк, дав ей возможность спокойно поразмыслить над моими словами.
— Ты хочешь сказать, что готов выйти из дела? — спросила она.
— Ровно наоборот. Хотя это ничего не изменит: не я — так другой. Но я намерен раздобыть эту книгу и очень скоро это сделаю. Вопрос только в том, кому я ее отдам.
— Ты мерзкая продажная свинья, — заявила девушка.
— К тому же не слишком дорогая, — заверил я ее.
— Боже, во что я ввязалась! — простонала она. — Два трупа, пропавшая книга, а теперь еще и ты. И зачем, зачем? Ведь он меня даже не замечает!..
Ина достала бумажный платочек и зарыдала в голос, обливаясь слезами и хлюпая носом, а когда немного совладала с этим паводком, влила в себя изрядный глоток рябиновки, чтобы восстановить уровень жидкости. Я воспринял это оптимистически, полагая, что теперь ее проще будет смягчить. Серая Мышь интерпретировала мой взгляд как предложение дружбы и плеснула рябиновки мне в кофе, чтобы я (как она заявила) не остался внакладе, потому что (добавила она), если она присосется к бутылке, то (она обезоруживающе улыбнулась) не остановится, пока не увидит дна. Когда Мышь наконец успокоилась, из ее уст полился поток горьких слов, откуда я надеялся выловить жирных форелей — нужные мне факты.
— Я знаю, что мало кому кажусь привлекательной, — начала она. — Полностью отдаю себе в этом отчет. Я всегда умела сдерживать свои чувства, чтоб не страдать попусту. И у меня это очень даже неплохо получалось, пока я не встретила Его… Нет, лучше, наверное, начать с того, что я секретарша экстра-класса. Свое дело делаю идеально, но претендую на большее. Только какой шеф захочет каждый день лицезреть огородное пугало? — Она вздохнула и отпила глоток. А глоток у нее был — ого-го какой! — Работу я искала недолго. Сразу наткнулась на издательство «Гарцовник-эдиторс» и обрела там тихую гавань. Издательство маленькое, семейное, обслуживает только одну авторицу. Но работы у меня все равно много: директор вообще не разбирается в прозе жизни, а его мамаша, будучи там всем понемногу и никем конкретно, испытывает болезненную робость перед техническими новинками — так она называет все, что появилось после тысяча девятьсот шестидесятого года, включая людей. Я с самого начала видела, что работа эта унизительная. Я ведь прекрасно понимала, кому служу: Халина Ментиросо — оптовая производительница ширпотреба, сочинительница бесплодных иллюзий… Сначала я думала уйти оттуда, как только подышу себе другое место, — продолжила она после очередного глотка. — Но все больше убеждалась, что фирма держится на мне одной, и только это гарантирует спокойствие ее владельцу. А скоро я выяснила, почему такой умный, тонкий и достойный мужчина выпускает в свет такую пошлятину. Он делает это только для того, чтобы ни духовно, ни материально не зависеть от мирских забот и сосредоточиться на единственном, что для него реально важно: на создании шедевра. Часами сидит у себя в кабинете, а из-за запертых дверей слышится яростный стук по клавиатуре, прерываемый лишь звуком его шагов, когда он отодвигает кресло и ходит, ходит от окна к окну. Я старалась ему ненавязчиво помогать и надеялась, что когда-нибудь он это заметит. А ведь я могла бы делать гораздо больше. Могла бы снять с его плеч бремя повседневности, завязывать ему галстуки и подавать носки, стирать рубашки и мыть тарелки, вытирать пыль и вытряхивать пепельницы, оплачивать счета и подавать рекламации, ловить и записывать на маленьких желтых карточках его гениальные мысли.
— Но у него ведь была жена, — бестактно заметил я.
— Жена не стена, если это любовь, — с достоинством парировала Ина. И тут же добавила, проницательно на меня поглядев: — Ну да, понятно. Ты, наверное, думаешь, что это я ее прикончила?
— Во всяком случае, тебе это было бы на руку, — осторожно заметил я.
— Теоретически — да, — ответила она. — Что уж тут говорить: я по Халине не плакала. Думала, Славек воспримет ее смерть с облегчением. Я же знаю, как они друг друга ненавидели. Их объединял общий бизнес, а все остальное — разделяло. Но Славек будто сломался. Он уже даже не пишет. Часами расхаживает по кабинету, стоит то у одного окна, то у другого, смотрит в стену, пьет кофе чашку за чашкой, ворчит на маму, теребит подбородок… ведет себя так, будто полностью потерял почву под ногами.
— Из-за «Шоу лжецов»?
— Это единственное объяснение!
— Но тебе он этого не говорил?
— Мы обсуждаем только рабочие вопросы, — ответила Ина. — Он… он меня вообще не замечает. Я хотела что-нибудь эдакое для него сделать, показать, что он может на меня рассчитывать в любой ситуации, невзирая на последствия…
— И поэтому стерла с ножа его отпечатки пальцев?
— Я пришла, чтобы забрать книгу. Но он оказался проворнее. Надеюсь, ему удалось… Книги там уже не было, ты ведь ее не нашел. Иначе мы бы с тобой тут не сидели, верно?
Я кивнул. Внезапно мне кое-что пришло в голову.
— Там в общежитии была одна женщина… Налетела на меня в коридоре. Это от нее ты спряталась в кухне?
— Это была его мамаша. Она меня не выносит, травит… Не хотелось, чтобы она меня там увидела.
— Одного понять не могу. Откуда вы узнали, что у Мая должна быть рукопись? Откуда вы вообще про нее узнали?
— В такой фирме, как наша, ничего не скроешь. Я, совсем того не желая, подслушала несколько разговоров с параллельного аппарата… Халина пару раз звонила Славеку. Спрашивала, решил он уже что-нибудь или нет. Какие-то дурацкие были разговоры, странные. С недомолвками. Трудно было что-либо понять. Но потом позвонил еще Пальмистер, Лонгин Пальмистер, старый друг Славека, и сказал, что если они не сделают этого вместе, то пусть Славек и не думает, что сумеет выпустить книгу. Мамаша Славека сидит в комнате рядом с его кабинетом, там тонкая картонная стенка, и все слышно. После того разговора она его напрямую спросила, что означают эти звонки, ну и он кое-что ей рассказал. Хотел успокоить. Обещал, что все уладит и все будет хорошо. Но она же мать, а мать не обманешь. Она только еще сильнее разнервничалась, хотя и не подавала виду. И я тоже. Поэтому, когда сегодня этот паренек позвонил в издательство со своим предложением, мы решили помочь Славеку, каждая на свой страх и риск. Славеку еще надо было пойти в банк. Этот Май потребовал какую-то неслыханную сумму наличкой. Мамаша вышла сразу после Славека, а я еще позже. Я знала, что все равно ее опережу. Будь хоть пожар, хоть потоп, она ездит только на общественном транспорте, так как имеет право на бесплатный проезд. Я думала, успею раньше Славека, но… что поделаешь, я езжу на такси, а у него своя машина. Не удалось мне его уберечь от бессмысленного преступления. — Она всхлипнула.
— Не расстраивайся. Может, оно и не бессмысленное, — утешил я ее и надолго задумался. Чем-то меня напрягла эта беседа Пальмистера с Гарцовником. Что-то тут не сходилось. Но я никак не мог собраться с мыслями. Почувствовал вдруг, что в зале страшно душно, и спросил у Ины, нет ли у нее подобного впечатления.