льную систему для поиска сходства. Должно быть несколько точек пересечения. Точное число зависит от того, в какой организации происходит опознание, но обычно точек от восьми до 16. Система довольно субъективная, и надежность результатов зависит от качества скрытого отпечатка, а также навыков, подготовки и опыта дактилоскописта. Человеческий фактор: всегда существует вероятность ошибиться и неверно опознать тело.
В последние десятилетия, с появлением обширных электронных баз данных, этот процесс – по большей части – стал автоматизированным. Автоматизированные системы идентификации по отпечаткам пальцев были разработаны для анализа скрытых отпечатков и поиска потенциальных «кандидатов», т. е. отпечатков, которые после исследуют дактилоскописты. В результате тело либо будет принадлежать человеку из базы, либо нет, однако порой система дает неубедительные результаты и достоверность доказательств зависит от качества и уникальности отпечатка.
В прошлом методы опознания с помощью отпечатков подвергались критике. В 1989 году в Лондоне, в Темзе, затонуло прогулочное судно «Маркиза». Погиб 51 человек. Все были молодыми. На поиск тел ушло несколько дней, и чем дольше они находились в воде, тем труднее становился процесс опознания. Коронер принял решение снять отпечатки пальцев и сравнить их с теми, что эксперты обнаружили на личных вещах дома у предполагаемых погибших. Снятие отпечатков пальцев с пробывших долгое время в воде тел оказалось трудным делом, поэтому было принято решение отрезать руки примерно у половины тел и доставить их в лабораторию. Руки должны были пришить к телам, прежде чем их передали бы семьям для захоронения. К сожалению, вернули не все руки, и семьям стало известно об этом значительно позже, уже в ходе процедуры дознания. Конечно, они были крайне возмущены. Судмедэксперты обычно стараются не калечить тела, но в то время к такому методу частенько прибегали.
К счастью, с тех пор методы усовершенствовались, и сегодня мы уже так не поступаем. Теперь мы можем снимать отпечатки даже с сильно разложившихся тел. В Дублине первым это сделал дактилоскопист Мик, работавший на полицейское управление. Ему удалось снять отпечаток пальца с «болотного тела»[24], доказав, что даже через тысячи лет после смерти возможно все.
Опознание по слепкам зубов – сравнение зубов погибшего с его стоматологической картой – более подходящая процедура, чем снятие отпечатков пальцев, в случае, когда смерть произошла от пожара или тело сильно разложилось.
Но стоматологическая работа не обязательно предполагает только сравнение. Этот метод требует опыта судебного стоматолога: важно определить, какие аномалии зубов имеются у погибшего и проводилась ли какая-то стоматологическая работа с ними. К сожалению, это не так просто, как составить стоматологическую карту умершего и обработать результаты в компьютерной базе данных. Такой не существует.
Опять же, нам нужно иметь хотя бы представление о том, кем был умерший, а затем выяснить, кто был его стоматологом. Скажите, ваша семья знает, кто ваш стоматолог? Когда вы в последний раз посещали стоматолога, тот составлял карту ваших зубов? Не все это делают, а даже если и делают, то ошибок не избежать, иногда карта бывает недостоверной. Некоторые стоматологи делают заметки только о собственной работе. А вы ведь бывали у разных стоматологов? У скольких? Даже имея всю необходимую информацию, судебный стоматолог не сможет опознать тело, скорее, он скажет, что доказательства не противоречат тому, что тело принадлежит конкретному человеку. Если зубной ряд уникален или есть рентгеновские снимки зубов, тогда он может дать более точный ответ.
Проблема, с которой мы столкнулись в Ирландии, заключалась в том, что некоторые люди с медицинскими картами, предполагающими бесплатные услуги стоматолога, периодически помогали своим родственникам, одалживая карту им. Поэтому возникало недопонимание, когда владелец карты вдруг умирал. Чтобы опознавать тела, мы обращались к стоматологу, однако, сопоставив записи и зубы, выявляли несоответствие. С зубами покойных, например, не проводилось столько манипуляций, сколько указано в карте, пломб оказалось меньше, а те зубы, которые значились, как удаленные, были на месте. Ситуацию обычно разрешает деликатная беседа с семьей. Они все расскажут, если им объяснить, что несоответствия не позволяют опознать тело и, следовательно, его нельзя вернуть семье.
В некоторых случаях опознание тела важнее причины смерти. Так бывает при военных конфликтах. Например, есть юноши и девушки, погибшие на войне. Причину смерти большинства из них мы знаем, но семьи хотят вернуть тела своих близких.
В конце 1980-х годов, задолго до того, как я начала сотрудничать с ООН, я встретила американского антрополога на судебно-медицинской конференции в Австралии. Наш профессор должен был ехать на эту встречу, однако из-за проблем со здоровьем не смог. Все уже было оплачено, поэтому мне предложили поехать вместо него. Боже, конечно, я согласилась! Когда еще мне выпадет такой шанс?
На конференцию приехало всего несколько человек из Великобритании, в том числе наш старший токсиколог и пара судмедэкспертов. Мы старались держаться вместе, как стайка потерпевших крушение в море, по пути подбирая всех заблудших и беспризорных. Так в нашей компании оказалась одна женщина-антрополог. Она работала на американское правительство и жила на Гавайях. Ее роль заключалась в оказании помощи при обнаружении останков американских военнослужащих, погибших на территориях конфликта за границей. Тогда я еще не знала, что несколько лет спустя буду заниматься тем же, помогая опознавать тела в братских могилах.
1990-е годы в Глазго выдались напряженными для судебно-медицинского департамента. В 1992 году было совершено 92 убийства, это примерно по два трупа в неделю. Коллег-криминалистов я видела чаще собственной семьи. В то время о войне в Югославии я знала лишь понаслышке, как и многие из нас; мне хватало беспокойства, как бы вернуться домой и не разорваться между семьей и работой. Мне приходилось работать с убийствами, самоубийствами и несчастными случаями, куда уж там волноваться о людях, погибших за границей. Это всегда были чужие проблемы… пока не стали моими.
Профессор Уотсон ушел на пенсию, его место занял профессор Ванезис. Он работал в Лондоне и был связан с британскими вооруженными силами, оказывая судебно-медицинскую помощь в делах о солдатах, погибших за границей. Даже если солдат умирает за границей, расследование все равно должно быть проведено. В то время в ходе конфликта погибло довольно много людей, некоторые – в дорожно-транспортных происшествиях, а другие покончили жизнь самоубийством. Будто мало у нас дел в Глазго, нужно еще и услуги миру оказывать. Несколько раз я побывала в Германии, где после Второй мировой установилось широкое военное присутствие, – такие поездки давали мне больше эмоций, чем посещение мест преступлений в районе Мэрихилл.
Профессор Ванезис также был членом организации «Врачи за права человека». Я знала о ней, но полагала, что она имеет дело с живыми людьми, пострадавшими в зонах боевых действий (она действительно занималась и этим тоже). Но при покровительстве ООН они вдобавок стали участвовать в расследовании военных преступлений невероятного масштаба в Руанде и бывшей Югославии. Внезапно эти войны стали и нашим делом. Мне вспомнились разговоры, которые я вела с той женщиной-антропологом в Австралии по поводу извлечения тел американских солдат в зонах конфликта, и немедленно согласилась вступить в организацию.
Я не политик. У меня простой подход к смерти: нужно расследовать ее обстоятельства, и если есть доказательства, что она была насильственной, необходимо принять меры, чтобы справедливость для погибшего восторжествовала.
Однако я не линчеватель, и не мне решать, кто прав, кто виноват: у любой истории всегда две стороны. Я могу лишь представить свои знания и объективные факты независимо от того, имею ли дело с одним телом, сотней или тысячей.
Моя первая поездка была в Тузлу, Босния, в 1996 году. Международная группа судмедэкспертов исследовала братские могилы, обнаруженные после войны. Я прилетела в Загреб, в Хорватию – страну, которая раньше была частью Югославии, – меня забрали в аэропорту и отвезли в штаб-квартиру ООН. Была всего одна проблема: я приехала, а мой багаж нет. Оформить туристическую страховку я не могла из-за характера своего путешествия. Впрочем, зная, что мне предстоит все время провести в морге и жить в скромных апартаментах, я ничего ценного с собой не брала. К тому же мне посоветовали не увозить одежду, в которой буду ходить, обратно на родину. Меня заверили, что сумка прибудет на следующий день, и мы поехали дальше по стране к Тузле. На следующий день багажа все не было, однако у ООН доставало своих дел, чтобы беспокоиться о потерянной сумке, поэтому мы решили, что все отправятся дальше на джипах, как и предполагалось, а я дождусь сумку и поеду следом на автобусе.
Мне дали инструкцию, где поймать автобус и где он меня высадит, но текст был написан на языке, которого я не знала. Я не слишком этому обрадовалась, но поднимать шум не хотела, поэтому махнула всем рукой и принялась ждать. Сумка не пришла. У меня не было другого выхода, кроме как попытаться сесть на нужный автобус на следующий день. Я понятия не имела, куда мы едем и далеко ли находимся от нужного места, только надеялась, что водитель не забудет сообщить мне, где выйти. Дорога заняла большую часть дня, и я испытала облегчение, когда наконец увидела одного из сотрудников ООН, ждущего меня на автобусной остановке в Тузле.
Судмедэксперты из Великобритании, США и Европы участвовали в миссии Международного уголовного трибунала в течение нескольких лет. Большинство из нас приезжало только на пару недель, выкроив их в счет отпуска, но в Тузле проживала группа американцев, в том числе пара патологов, довольно много антропологов и полицейских. Прибывшие судмедэксперты должны были помогать осматривать тела, найденные в братских могилах.