яца на сбор доказательств и завершение судебно-медицинских исследований. В последние годы подготовка к судам усложнилась, поэтому с 2005 года срок продлили до 140 дней, и даже в эти рамки укладываться трудно. Это правило необходимо для того, чтобы обвиняемые не томились в тюрьме в течение долгого времени до суда. Большинство из них после предъявления обвинения содержалось под стражей, в отличие от Ирландии, где более распространено освобождение под залог даже за тяжкое преступление. Хотя человеку под залогом приходится соблюдать строгие правила, он все же находится на свободе и, вероятно, не спешит скоро оказаться в суде. Человек невиновен, пока не доказано обратное…
Система Великобритании и Ирландии скорее враждебно настроенная, в отличие от европейской, «любопытствующей» системы правосудия, где у дела может быть две и более версий: сторона обвинения представляет свою версию, а сторона защиты от лица обвиняемого оспаривает доказательства.
Сторона обвинения воспроизводит картину преступления, используя фотографии, указывает, где и как жертва была ранена или убита. Затем представляются обстоятельства, приведшие к смерти: кем была жертва, что делали участники событий, куда пошли и что случилось. Свидетелей просят рассказать суду только то, что они слышали и видели сами: правило, которое исключает доказательства «с чужих слов». Свидетельские показания – непростое дело даже для экспертов. На месте свидетеля ты стоишь один. Многие до этого вообще не бывали в суде. Многие в первый раз выступают в суде по делу об убийстве. Люди, бывает, выглядят ошеломленными: не об этом они думали, когда выходили с друзьями пропустить по стаканчику.
Неважно, вызвали вас в суд как свидетеля обвинения или защиты, нужно придерживаться фактов и не делиться собственными умозаключениями по делу: в суде это вызовет ужас, а милый адвокат, следуя за вашими словами, превратит их в сущий кошмар. К сожалению, из-за того, что до начала суда иногда проходит много времени, воспоминания могут помутиться, и предоставленный собственным мыслям свидетель не вспомнит правильно или перепутает что-то в событиях конкретного дня. Всегда лучше признаться, что вы не помните, чем придумывать, даже в попытке помочь. Обычно сразу после происшествия полиция записывает ваши показания, и они могут пригодиться в суде, чтобы освежить вам память. Хорошие честные люди порой слишком сильно стараются помочь, но в суде не время и не место для подобного. Существует другой тип свидетелей: те, кто намеренно врет и путает следствие. С ними будет разбираться суд. Правда рано или поздно откроется.
Некоторым свидетелям нравится стоять у трибуны в центре внимания, когда суд ловит каждое их слово. Однажды меня попросили явиться в суд в определенное время, чтобы дать показания. Когда я приехала, меня попросили подождать, так как суд все еще не отпустил одного из свидетелей. Я села на скамью, не слишком-то заинтересованная в словах гражданских. Мужчина описывал стороне обвинения, чему стал свидетелем в ночь происшествия, и очень меня поразил: он был уверен, говорил точно и ясно о том, что видел и слышал. Его речь меня увлекла. «Какой надежный свидетель», – подумала я тогда.
Адвокат защиты поднялся с места и приступил к перекрестному допросу свидетеля, который, с его собственных слов, являлся очевидцем смертельного происшествия. Адвокат пытался найти хоть какое-то несоответствие или толику сомнения в словах молодого человека.
Свидетель оставался непреклонным относительно того, что видел и слышал. Все шло довольно хорошо, пока молодой человек не почувствовал надобность приукрасить свой рассказ. Не сами действия, которые поспособствовали смерти жертвы, но предполагаемый «разговор», который у убитого состоялся с обвиняемым, – молодой человек добавил пару ругательств.
Меня это не смутило, поскольку я из Глазго, и у нас в повседневной речи брань является нормой. Но когда речь идет о том, что один человек угрожает другому, уровень опасности становится значительно выше. Согласитесь, фраза: «Этот чертов дождь уже достал» звучит не так уж и страшно в сравнении с «Я, черт возьми, тебя прикончу»? Разумеется, сторона защиты зацепилась за изменение акцента в предполагаемой беседе жертвы и преступника. Свидетеля спросили, почему эта часть диалога не звучала ранее в суде и не значится в его первоначальных показаниях, на что тот дал слабый ответ: «Не знаю». Достоверность его показаний оказалась под вопросом, а сам он стал ненадежным свидетелем. Придерживайтесь фактов.
Теперь, когда мы добрались до той части судебного заседания, где у нас есть более или менее точная версия событий, приведших к смерти, пора представить вам свидетелей, которые объясняют улики, касающиеся причины смерти (судмедэксперты), и то, как обвиняемый связан с жертвой и местом преступления (криминалисты).
Судмедэксперты-танатологи объясняют улики, найденные при вскрытии, каждую рану, неважно, насколько она мала, и рассказывают, от которого ранения наступила смерть.
Эксперту разрешено высказывать мнение о том, как травма появилась на теле, например, был это удар рукой, ногой, падение или удар предметом. При этом всегда проводится перекрестный допрос, в дело вступает адвокат защиты. Иногда это необходимо для уточнения некоторых фактов, иногда – потому что обвиняемый предоставляет несколько иную версию событий и адвокату нужно убедиться, что его версия правдоподобна.
Иногда у стороны защиты имеется собственный эксперт, у которого может быть иное мнение относительно обстоятельств и даже причины смерти. Чаще такое случается, если смерть произошла от ударов по голове. В таких делах травмы могут быть сложными, как и объяснение того, как они были получены.
Я отчитываюсь только перед судом, и все же я должна быть уверена в том, что мои показания беспристрастны. Мое мнение может благоприятствовать той или иной стороне процесса, но я не могу подгонять факты под дело. Когда улики не поддерживают сторону обвинения, я обязана объяснить это присяжным, так как именно в их руках исход дела – они полагаются на улики.
Кроме того, в мои обязанности не входит делать сенсационные заявления: факты должны говорить сами за себя. Сторона обвинения порой может описывать обстоятельства смерти в таких терминах, как «агрессивное нападение», но я стараюсь не использовать подобные слова. Я всегда помню о том, что в зале суда находится семья погибшего. Мы никак не защитим их от того факта, что их любимого человека больше нет в живых, но в наших силах избежать излишнего драматизма или ненужных подробностей.
Было у нас одно дело, в котором молодого человека жестоко избили, он умер от травм головы. Пять человек предстали перед судом как причастные к его смерти. Я считала, что тяжелые травмы были нанесены тупым предметом. Кожа на голове была повреждена в нескольких местах, череп серьезно пострадал, мозг был в гематомах и вытек из головы. Я держалась фактов и описала травмы, какими бы страшными они ни были. Судью потрясли мои слова.
– Череп раскололся на мелкие кусочки?
– Да, ваша честь, оскольчатый перелом черепа, как будто паззл.
– И осколки впились в мозг?
– В результате ударов мозг серьезно пострадал, – поправила я.
На этом моменте адвокат защиты попросил судью отложить рассмотрение дела, поскольку его клиенту стало дурно. Подозреваю, тошнило большую часть сидевших в зале суда. Когда мы вновь собрались, адвокат защиты сообщил судье, что один из его клиентов признал вину. Полагаю, молодой человек испытал такой же шок от описания травм, что и судья. Остальные обвиняемые не признали вину, и суд продолжился. Я могу лишь надеяться, что тот молодой человек осознал свой поступок и смог реабилитироваться в тюрьме.
Я не юрист и никогда не стремилась им стать, но некоторым людям кажется, будто я должна иметь определенные знания о системе правосудия. Жаль разочаровывать, но опасно быть одновременно и в лагере судмедэкспертов, и в лагере законников. Мы из разных стай, и роли у нас тоже разные.
Судебный патолог верен суду, независим и непредвзят, в то время как адвокаты выбрали стороны – обвинения или защиты – и верны своему клиенту: государству или лицу, обвиняемому в преступлении.
Так как моя роль – объяснить суду, что случилось с жертвой и какова причина смерти, мне приходится общаться с обеими противоборствующими сторонами.
В Шотландии стороны обвинения и защиты беседуют с судмедэкспертом до судебного процесса по отдельности, чтобы понять, что именно, по мнению судмедэксперта, произошло и поможет или навредит эта информация стороне обвинения или защиты. Для меня это не имеет никакого значения: я не защищаю и не обвиняю, я в суде лишь для того, чтобы «говорить правду, только правду и ничего, кроме правды» о том, как погибла жертва и почему я считаю, что это убийство.
В Ирландии беседы с адвокатом менее формальны, часто они напоминают быстрый разговор во время судебного заседания, непосредственно перед тем, как я занимаю место для дачи показаний. Поэтому крайне важно, чтобы мой отчет о вскрытии был детализирован и понятен: каждый должен уловить и разобрать основные детали. А также необходимо, чтобы все дела и последующие отчеты перепроверялись хотя бы еще одним человеком. Это гарантия того, что будут исключены небольшие ошибки вроде случайно названной левой стороны вместо правой при описании ран, проверены грамматика и правописание. А еще того – и это имеет большее значение, – что будут перепроверены выводы о вскрытии, чтобы финальный отчет содержал только факты, был точен и выдержал проверку судом.
Когда после 13 лет дачи показаний в шотландском суде я попала на судебное заседание в Ирландии, меня поразило, что мои показания не подверглись сомнению, суд принял их безоговорочно, коротко поблагодарил и отпустил меня.
Мне следовало облегченно вздохнуть, но я встревожилась, ведь я всего лишь человек, а люди совершают ошибки.