оли.
И не причинил.
Я чувствую себя так, словно меня сейчас вырвет.
– Я сожалею о том, что случилось с вашей дочерью, – говорю я женщине.
Она берет мою вторую руку. Я смотрю в ее глаза и вижу, что теперь в них появился новый свет.
– Вы мой шанс, – говорит она. – Шанс загладить вину. Я рассказываю вам это потому, что знаю – даже через день уже может быть слишком поздно. Я не смогла помочь своей девочке, но я могу помочь вам. Вам нужно бежать от него.
– Это невозможно.
– Вы очень хорошо умеете убеждать себя, – говорит она. – Убеждать во лжи.
Во мне поднимается злость. Я вырываю свои руки. Она – женщина. Она знает, что у меня нет никакого сколь-нибудь реального выбора, особенно с ребенком. Какую жизнь я могу дать своему мальчику без отца, как я могу отнять у него мужчину, которому он по праву принадлежит? И Тимми мог бы смягчить его характер. Так много детей трудных родителей хотят поступить правильно со своими собственными детьми. Я знаю, что я этого хочу. Я знаю, что Митч этого хочет.
Митч – не ее зять. История Лоррейн – не моя.
– Я вижу, что вы пытаетесь отделить мою историю от вашей, но это не так, – произносит женщина.
– Вы меня не знаете, – произношу я. – Вы не знаете моего мужа. Кроме того, у меня нет денег. Нет вещей с собой. И у меня на руках сын. Мне некуда идти.
– В самом деле? Некуда? Вы могли бы остаться у меня, если бы пришлось. Всем есть куда идти.
Я знаю: Шейла говорила, что будет мне рада, но что потом? Не могу же я оставаться в ее крохотной квартире в нескольких кварталах от Митча. Он найдет меня. У меня нет ни одежды, ни личных вещей. Я накопила немного денег, но их надолго не хватит. И есть еще Тимми. Какая женщина заберет ребенка у отца? Ни один суд в этом мире не встанет на мою сторону, особенно против ветерана войны.
Тимми забирается ко мне на колени и начинает сосать большой палец. Он так устал. Как я хочу свернуться калачиком рядом с ним и проспать весь этот ужасный день. И все те, которые последуют за ним.
Девять минут.
– Мне нужно идти, – говорю я. – Мне очень жаль. По поводу всего.
Женщина отворачивается от меня, ее плечи сникают. Она чувствует, что потерпела поражение, но я не могу ободрить ее.
Я лезу в карман, бросаю целый доллар на стойку и встаю с Тимми на руках. Мне кажется, что Тимми слишком тяжелый, но я нахожу силы донести его до дверей «Ойстер Бара». В глаза мне бросается циферблат.
Семь минут.
Грудь так сильно сжимает, что я не могу дышать и боюсь, что лишусь чувств. Я ставлю Тимми на пол, прислоняюсь к стене и стою так, пока не прихожу в чувство. Затем беру Тимми за руку, и мы идем в главный вестибюль.
Я поднимаю глаза к созвездиям на потолке. Здесь, в большом пространстве, гораздо легче дышать. Я иду в сторону лестницы, где сидели влюбленные, но те уже ушли. Из всех сложностей сегодняшнего дня именно их исчезновение чуть не заставляет меня сбежать. Я снова гляжу на большой свод. Задаюсь вопросом, почему они раскрасили его в цвет морской волны вместо голубого или синего, и все же почему-то мне кажется, что цвет идеален. Он похож на небо перед летней бурей или на отражение звезд в Карибском море.
В вечер нашего знакомства мы с Митчем прогуливались у реки. Казалось, звезды светились через свое отражение на извилистой поверхности и превращались в мерцающих в ночи светлячков. Он поймал одного из них и показал мне. Когда он раскрыл руки, светлячок перелетел ко мне на платье, и Митч протянул руку, чтобы смахнуть его. Светлячок улетел. Он задержал руку на моей ключице, а через секунду, все так же не убирая руки, он поцеловал меня.
Затем были прогулки после моих вечерних выступлений. Весь остаток лета он смотрел, как я пою по пятничным вечерам. Молодые влюбленные танцевали под мои песни. Мы не могли обнимать друг друга, когда я была на сцене, поэтому я обычно смотрела ему в глаза, а он пристально смотрел на меня в ответ так, что я чувствовала себя заколдованной. Жаль, что я не поняла тогда, что он смотрел так не из-за любви, а из-за одержимости. Он хотел обнимать меня не для того, чтобы поделиться со мной частичкой себя, а для того, чтобы единолично владеть мною.
– Жду не дождусь, когда мы поженимся, – говорил он, прижимая меня к себе на скамейке у реки. Ветви ивы нависали над нами, словно черные вены в ночи, и перешептывались своими дрожащими листьями вокруг нас. – Ты тогда сможешь заботиться обо мне. Мне всегда хотелось, чтобы за мной кто-нибудь присматривал.
При этих словах мое сердце разрывалось от жалости к нему. Я знала, что он потерял своих мать и брата и что у него был жестокий отец, военный, которого он уважал и боялся. Я поняла его слова неверно. Я думала, он говорил о том, чтобы я окружила его своей любовью. Я не знала, что на самом деле он подразумевал то, что я должна была отказаться от своей собственной жизни ради того, чтобы ждать его, обслуживать его, быть готовой исполнить любые его желания и прихоти…
В нашу первую брачную ночь он дрожа вцепился в меня.
– Наконец-то ты там, где хочу я.
В эту ночь я впервые услышала угрозу в его словах. Почему я раньше этого не слышала? Из-за того, что я отчаянно пыталась сбежать от своей юности? От тени моего отца? Если бы я только знала, что все это было мелочью по сравнению с тем, что меня ожидало.
Меня накрывает новая волна паники, когда толпа солдат вываливается из нижнего этажа вокзала. Боже, неужели они приехали раньше?
Пространство вокруг нас заполняется людьми. Одеколон и лосьон после бритья, пот и тепло. Приветствия, слезы, поцелуи, объятия.
Внезапно возле меня появляется та женщина и шепчет мне на ухо:
– Ты должна уходить. Прямо сейчас.
– Но мальчик? Его отец…
– Именно поэтому ты и должна. Ты хочешь вырастить такого же, как его отец?
Вот она. Вся суть. Я касаюсь шрама на лбу и чувствую, как что-то рождается внутри меня. Я должна уйти, если не ради себя, то хотя бы ради Тимми.
– Вот, – говорит она, всовывая мне в руку какую-то бумагу. Я опускаю глаза и вижу банковский конверт. – Тут немного, но это то, ради чего я сегодня приезжала в город. Это выплата по наследству от моего последнего мужа. Он твой. Возьми. Это поможет тебе уехать отсюда, хоть и не особенно далеко. – Она видит мое сомнение и засовывает его мне в сумочку. – Сейчас же!
Я не размышляю. Я поднимаю моего мальчика и двигаюсь сквозь толпу, не отрывая глаз от верхней площадки лестницы, ведущей на Вандербильт-авеню. Я проталкиваюсь через людскую массу. Они меня не остановят. У меня есть сила, о которой я раньше и не подозревала.
Четыре минуты.
Я взбираюсь по ступенькам, прижимая к себе Тимми. В кармане, словно мешок с камнями, лежит письмо Митча. Я останавливаюсь на секунду на верхней площадке, выбрасываю письмо в мусорную корзину и, повернувшись, оглядываю вестибюль.
Одна минута.
Женщина все еще стоит там, улыбаясь мне сквозь слезы. Она машет мне, чтобы я уходила, но тут я вижу его.
Митча.
У меня перехватывает дыхание. На его лице какая-то новая, незнакомая мне, открытость. Его глаза полны радости и нетерпения. Его взгляд мечется по лицам в толпе; он взволнован и озабочен. У него новая стрижка, и я представляю, как провожу пальцами по его волосам, ощущаю их мягкость. Я думаю о том, как он гладит мои шрамы, целует созвездие из них. Я чувствую, что моя смелость куда-то уходит. Мои руки трясутся под весом Тимми.
А затем он замечает меня. Его лицо озаряется.
– Джози!
Он бросается сквозь толпу. И тут я замечаю, что у него в руках – букет красных роз.
Я отрываю от него взгляд и бегу.
«Толкай», – гласит надпись на двери. Я поворачиваю туда с Тимми на руках, обегаю, едва не сбив мужчину, который толкает дверь внутрь и буквально вваливается обратно в Центральный вокзал.
Я на улице. Я бегу вперед. Пар от люков расходится в стороны, словно занавес, и я бросаюсь к краю тротуара.
Меня чуть не тошнит, пока я стою в очереди к такси. Я поворачиваюсь и смотрю на двери безумным взглядом. Боже, он может выйти из них в любую секунду!
Я бегу на угол, где останавливаются такси, и на ходу хватаю ручку одного из них. Я вбрасываю внутрь Тимми, не дожидаясь остановки, и запрыгиваю туда сама. Называю ошарашенному водителю адрес дома Шейлы, но перед нами останавливается большой грузовик, преграждая путь.
Я в исступлении смотрю на дверь, но там только незнакомцы. Пока таксист сигналит, я открываю сумочку, куда женщина засунула банковский конверт, и вижу, что там шестьдесят долларов – достаточно большая сумма для меня. Еще там есть квитанция с ее именем – Мэри Хагерти. Возле нее – пробка, которую прислала мне мама.
Земля обетованная.
Я снова поворачиваюсь в сторону дверей. Появляется Митч с налитым кровью лицом.
Он осматривается по сторонам, а затем обнаруживает нас.
– Водитель, пожалуйста! – умоляю я.
Водитель выкрикивает ругательства, высунувшись из окна, но все же начинает медленно объезжать автофургон. Митч бежит к такси с мольбой и оторопью в глазах, что делает его лицо беззащитным. У меня внутри появляется тень сомнения. Может быть, я должна остаться. Может быть, в этот раз все будет по-другому.
Мои глаза снова опускаются на букет в его руках.
– Езжайте! – кричу я, и такси резко подается вперед.
Я крепко прижимаю к себе Тимми. Он, должно быть, так растерян, но не произносит ни слова.
Мы отъезжаем от Центрального вокзала. Я не хочу оборачиваться, но не могу ничего с собой поделать. Я уже не могу различить Митча сквозь грязное окно. Вижу лишь пар, поднимающийся от люков, толчею пешеходов, торопящихся на работу, домой, к новым горизонтам. Я размышляю, где буду спать сегодня ночью, следующей ночью. Размышляю, что я скажу Тимми.
Но я знаю, что поступила правильно. Мой последний взгляд, брошенный на Центральный вокзал, – конец одной истории и начало другой.
А на грязном тротуаре перед вокзалом лежит букет красных роз.