– Я рада, что нравится.
– Очень, – закивал Колесников, – но садись перекусить.
– Ого, – произнесла Александра, глядя на тарелки с большими и нарядными бутербродами.
– Авокадо, половинка яйца, кусочек рыбки – и все это на рисовом хлебце. Второй бутерброд – масло, сыр, капля меда, виноградный джем, сушеный финик. Хлебец из ржаной муки. Чай с мятой.
– Слушай, ты где-нибудь этому учился? – совершенно серьезно спросила Архипова.
– Нет. Сам себя развлекал, когда остался один. Да и дочь хотелось побаловать.
– Ты молодец!
– Спасибо, – было видно, что похвала приятна Колесникову. – Извини еще раз, что выдернул из Кронштадта.
– Не переживай. Я тоже должна была тебя спросить. Тем более ты говорил, что придумал программу на все три дня.
– Конечно. Мне хотелось, чтобы тебе было интересно.
– У тебя уже получилось, – серьезно сказала Архипова.
Бутерброды были вкусными. Но Александра осталась голодной.
– Я все понял, – рассмеялся Сергей Мефодьевич, – но есть больше не дам. Иначе ужина не получится.
– Дай хоть шоколадку, – попросила Архипова.
– Конфетку, – коротко сказал Колесников и добавил: – Ты совершенно не приучена к дисциплине.
Архиповой это понравилось: вдруг оказался рядом кто-то, кто решил заняться ее воспитанием. «Неплохая игра, милая», – подумала она, но вдруг вспомнила, что в Москве ее ждет Станислав Игоревич Бажин, который предан ей много лет и заботится о ней по-настоящему, без всяких игр.
– Допивай чай, иди отдохни, выходим через полчаса.
– А ты?
– Что я? Я помою посуду и буду одеваться.
– А, хорошо. – Архипова удалилась в комнату и улеглась там на диван.
Через полчаса в дверь постучали.
– Не заперто, – откликнулась Архипова.
Дверь распахнулась, и она охнула. Перед ней стоял Колесников, но будто бы преобразившийся. Куда-то исчез прежний, слегка сутулый, немного «заброшенный» мужчина – и перед Архиповой оказался высокий, стройный в дорогом синем костюме человек. Под пиджаком – голубая рубашка с модным коротким воротником. Брюки в меру заужены, на ногах черные модельные туфли.
– И это ты?! – воскликнула Архипова.
– Нет, Каменный гость! – сказал Колесников.
– С ума сойти! Господи, да какой же ты красивый, элегантный, какой представительный!
– Ну уж… – едва ли не покраснел Сергей Мефодьевич.
– Я тебе серьезно говорю! Как можно было себя прятать в такую одежду, как прежде?!
– Не могу же я ходить так каждый день!
– Почему? Почему не можешь?! Ты проживаешь самое лучшее свое время! Дети взрослые, горести позади, воспоминания должны греть душу, здоровье есть, есть работа и средства! Чего ты ждешь? Почему не живешь?! Одежда, наряды, стиль – это тоже часть жизни!
– Ты удивительная, – улыбнулся Колесников.
– Я – нормальная, – отмахнулась Александра. Она не могла отвести глаз от мужчины, который стоял перед ней. Кроме того, Сергей Мефодьевич благоухал дорогой парфюмерной водой.
– И этот запах! – простонала она.
– Да это классика. «Дольче и Габбана». Девяностые, годы золотые и нищие.
– Класс! – только и вымолвила Архипова.
Вместо своего полупальто Колесников надел куртку-бушлат из синей шерсти. На шею повязал полосатый шарф.
– Знаешь, тебе очень все идет! И эти туфли.
– Я себе напоминаю средневекового феодала. Тогда носили пулены.
– Что?
– Пулены. Это такие башмаки с очень острыми носами. Их, между прочим, придумали польские модники тех времен.
– Да-да, и на картинах часто изображали. Но, прости, теперешняя мода весьма выдержана.
– Не знаю, после форменной одежды…
– Ну, это да. Хотя ты же уже штатский человек. Можешь себе позволить. Сейчас ты выглядишь великолепно. А шляпу носишь?
– Нет.
– А зимой? В Питере зимой и без головного убора?
– Иногда бывает.
– Хочешь, я угадаю? У тебя ондатровая шапка-ушанка.
– Не угадала. Волчья.
– Понятно. Тоже солидно.
– Разве плохо?
– Хорошо. Но я заметила, что в мужской моде есть два слабых места.
– Какие же?
– Головные уборы и сумки. И то и другое оставляет желать лучшего. Ничего для вас, бедных, не придумали.
Колесников сказал:
– Видишь ли, удачи с мужскими головными уборами обратно пропорциональны развитию прогресса. Чем дальше, тем хуже с шапками. Не могу не согласиться. А ведь касторовые шляпы – это было о-го-го! Из бобра делали. Из пуха бобрового.
– Из бобра?
– Да, но потом стали из зайцев пух щипать. Для бобров это было хорошо, для шляпников – плохо. Я бы сказал, ужасно!
– Почему?
– Заячий пух в работе тяжелый. Его химией надо было обрабатывать, а это сказывалось на здоровье. Шляпники работали, дышали парами, сходили с ума или умирали от отравления.
– Ого! – присвистнула Архипова.
– Вот, а казалось бы, просто шляпа. Но нам надо спешить, если не хотим опоздать!
Архипова промолчала – синий костюм и модная обувь произвели на нее впечатление. «Интересно, а как это он еще не женат? Как это его к рукам еще не прибрали? Красивый, непьющий, порядочный в важных вопросах, военный, работает, квартира, хорошая пенсия, хозяйственный, готовить умеет. Решительно не понимаю, почему еще холостой!» – размышляла она.
– Кстати, об одежде. Я решил, что буду жить скромно, неприметно. Не в смысле как миллионер Корейко. А просто – скромно. Для себя. Чтобы не понесло, как ту лошадь без поводьев.
– Да? – Архипова только теперь прислушалась к спутнику.
А Колесникова как будто подменили. Словно вместе с одеждой полностью изменился тон, жесты, темперамент. Рядом с Архиповой сидел не нервный и раздражительный человек, а спокойный, выдержанный, красивый мужчина, который решил довериться, решил быть откровенным.
– А твой характер тебе бы позволил пуститься во все тяжкие? – спросила вдруг Архипова.
– Думаю, нет. Но опасность есть всегда.
В этих словах проявился прежний Колесников.
– В любом случае у тебя же голова на плечах, а это как-то дисциплинирует.
– Почему ты до сих пор не вышла замуж? Ну почему ты одна? – вдруг спросил Сергей Мефодьевич.
Архипова растерялась.
– Знаешь, мне страшно, что в моей чистой квартире появится кто-то и нарушит порядок. Понимаешь? Я не хочу беспорядка. Ни в квартире, ни в жизни.
– И ты не боишься одиночества?
– Мне одной хорошо.
– Может, тебе кажется? Вот мне иногда кажется, что я сделал ошибку. Надо было жениться, пока не вошел во вкус холостой жизни.
– А что бы мешала тебе делать жена?
– Ничего не мешала. Но влияла бы на настрой. А настрой очень важен, когда занимаешься творчеством. Когда сочиняешь концерт или симфонию, нужно себя и ощущать соответственно.
Так Архипова поняла, что Колесников пишет не только песни, но и музыку. А еще поняла, что мечта стать музыкантом и композитором никуда не делась. Просто была задавлена практичностью.
– Погоди, – на всякий случай переспросила она, – ты говоришь о песнях, мелодиях? Так, для себя?
– Я о серьезных произведениях. Понимаешь, о симфонии, концерте для флейты и фортепиано.
– Ого! – она растерялась. Разговор на эту тему должен быть серьезным. Так, по дороге на мероприятие, это обсуждать нельзя.
– Сережа, давай я переварю все это? Ты упоминал о своем увлечении музыкой, но чтобы так серьезно обстояли дела…
– Я понимаю. Сам не хотел говорить, но это теперь часть моей жизни.
– Творчество – это очень серьезно, – произнесла с пафосом Архипова.
В Русский музей они приехали вовремя – слушатели только начали собираться. Архипова мельком взглянула на публику и сделала верный вывод:
– Люди солидные, но не всех интересует музыка. Главное – выйти в свет, чтобы заметили.
– Ну, мы с тобой не из их числа, – рассмеялся Колесников.
– Конечно, нет! Мы с тобой из числа ценителей! – сказала она.
Теперь рассмеялись оба.
Александре было очень приятно идти рядом с Колесниковым. Он фигурой, ростом, выправкой выделялся среди мужчин. «Господи, красавец какой внезапно мне достался!» – думала она, замечая, как женщины посматривают на ее спутника. Колесников же, казалось, не замечал этих взглядов. Сидел спокойно, и по его виду было понятно – он здесь ради музыки.
– А если бы я не приехала, ты бы с кем пошел? – вдруг шепотом спросила Архипова.
– Один, – совершенно не удивившись, ответил Сергей Мефодьевич.
– Брось! В такое место, на таких исполнителей? И один?
– Саша, перестань ерунду городить, – вдруг совершенно по-домашнему сказал Колесников. – Я же не спрашиваю, с кем бы ты гуляла по Питеру, если бы не я.
– Одна, – пожала плечами она.
Колесников лукаво на нее покосился, и они оба прыснули. Вокруг возмутились:
– Тише, пожалуйста!
– Тс-с!
– Прошу вас!
Этот концерт Архипова совершенно не запомнила. Она отметила, как прекрасно выглядит маэстро Спиваков, какая очаровательная солистка и какая милая первая скрипка. Она услышала знакомые звуки увертюры Верди, но все это были лишь эпизоды. Большую часть времени она разглядывала зал, сумерки Михайловского парка, картины и думала о том, как иногда причудлив путь событий. Только утром она обижалась на этого человека, возмущалась его черствостью, непониманием. Настолько возмущалась, что вдруг почувствовала равнодушие. «Как равнодушны мы бываем к грубым людям в трамвае. Наступили на ногу, не извинились, мы на секунду обиделись и… забыли!» – думала Александра под звуки скрипок. Она искоса посмотрела на Колесникова и обнаружила, что он весь поглощен концертом. Он не придуривался, а, казалось, полностью погрузился в звуки. «Любит он музыку, не придуривается. Интересно, что же он пишет?» – Архипова нашла руку Колесникова и сжала ее. Он не ответил, а чуть позже аккуратно высвободил ладонь.
Концерт был одноактным. Несколько небольших музыкальных произведений, рассказ маэстро о том, как возникла идея устроить такую встречу… Потом вышли спонсоры, что-то вручали солистам. Архиповой это было неинтересно, Колесников тоже проявлял нетерпение. Как только приличия позволили сорваться со своих мест, они оба бросились на улицу.