– Слушай, я очень расстроена. Не тем, что ушла от мужа, а тем, что пришлось вынести скандал. Хотя каждый их нас понимал, что это вопрос времени. Поэтому я и не хотела сегодня встречаться с тобой. Мне хотелось переехать, навести порядок в этом новом доме, в вещах, в себе.
– Но почему ты не сказала, что ищешь квартиру? Ведь это дело не одного дня! Значит, ты все скрывала от меня! Я для тебя не имею никакого значения! Ни я, ни мое мнение! Ты за моей спиной решала проблемы, которые касаются нас обоих…
– Сергей Мефодьевич, ты белены объелся, – рассмеялась Софья. – С какой стати мой развод касается тебя? И правильно ли я понимаю, что ты отговариваешь меня уходить от мужа? – усмехнулась Софья.
– Я тебя люблю, и меня касается все! – Голос Колесникова взметнулся к потолку. В минуты возмущения или душевного волнения Сергей Мефодьевич начинал говорить фальцетом.
Софья укоризненно на него посмотрела.
– Как же ты не чувствуешь, что можно говорить, а чего нельзя? Я только не понимаю, это душевная глухота или плохое воспитание!
– Ну куда нам?! Куда нам, лаптям, до городских штучек. Это же вы у нас тонкой душевной организации! – Колесников закусил удила. – И таким особам кажется нормальным, что женщина ищет квартиру и ничего не говорит об этом мужчине. Ты, наверное, уже ночевала в этой квартире?
– Я только сегодня ключи взяла у хозяйки. Поэтому и спешила сюда. Чтобы не опоздать на встречу с ней.
Колесников замолчал, словно в уме сопоставлял факты и то, что услышал от Софьи.
– И все же… И все же это все очень странно! – опять начал он возмущаться. – Очень странно. Ты мужу тоже ничего не сказала? Ты с ним вообще разговаривала? Он знает, что ты ушла от него? Или это только в твоей голове?
– Еще немного, и я тебя попрошу уехать, – тихо сказала Софья, – ты говоришь очевидные гадости. И подозреваешь меня непонятно в чем. Между тем отлично знаешь, что проблемы в моей семье начались давно. Задолго до тебя.
Колесников стоял перед ней. У него на душе было погано. Он понимал, что ведет себя некрасиво, но ничего поделать не мог: остановиться было сложно, не отпускала мысль, что его обводят вокруг пальца.
«Нае…ют ведь, нае…ют! Но где? В чем? – думал он, не стесняясь своей грубости. – Всего один день, а чего я только не передумал! Беременность – господи, дурак-то я какой! Новая квартира, развод с мужем! Мне очень интересно, как давно она этой хатой пользуется! Могла бы мне сказать. Нет же, ко мне приходила, трахались мы у меня. А это место берегла для кого-то другого. Вон какая обстановочка! Не чета моей «пенсионерской» – комод, диван-книжка… нет, конечно, у меня ремонт современный, и чисто, и бытовая техника… но тут даже стильно!»
Казалось, Колесникова больше всего задело именно это – некая гламурность новой квартиры Софьи.
– И все же… – Сергей Мефодьевич постарался говорить спокойно, – из-за чего ты уехала от мужа? Может, он тебя… так сказать… застукал с кем-то?! Соня, ты женщина общительная…
– Сергей, еще одно слово… – Соня почти плакала.
Колесников замолчал, но в голове крутились все те же мысли: «Ну, запасной аэродром. Для таких самостоятельных, как она, это нормально. Деловые встречи, так сказать. Она же ловкая, а значит, хитрая. Я мог даже ничего не замечать. А она… Вон даже Колю-сторожа охмурила. Спрашивается, зачем он ей нужен? А просто так. Такая у нее натура!»
Колесников чувствовал, что не может совладать со собой.
– Так, мне некогда. Я поехал. У меня полно дел. Будет время, – тут он как-то мерзко хихикнул, – позвони.
– Я тебя не поняла? – Софья встала. – Ты что, уходишь? Уезжаешь?
– Да, я же говорю, у меня дела в академии. Да и отвлекать тебя не хочу.
– От чего? От чего отвлекать? – растерялась Софья.
– От чего? – Колесников уже стоял в дверях. – От твоей личной жизни. От твоих недомолвок, секретов, странных квартир, неизвестно для чего снятых. Кажется, так естественно прийти и рассказать человеку обо всем. Остаться у меня. И вообще, сказать, что отношения с мужем очень плохие, что вы на грани развода.
– Я не привыкла делиться таким. Это проблемы, с которыми человек должен сам справляться.
Колесников уже взялся за ручку двери, но вдруг оглянулся и с чувством произнес:
– Я терпеть не могу двойной игры. Я считаю, что все и всегда надо говорить. А ты… ты могла тут… я не знаю… ты такая…
Софья молчала, только внимательно на него смотрела. Вокруг нее громоздились сумки, пакеты, коробки с обувью, лежала одежда, в пластмассовом тазике – ковшики, отдельно стояла корзина с посудой. Именно на нее и обратил внимание Колесников.
– Интересно, как давно здесь эти чашки?
– Какие? – не поняла Софья.
– Вот те, в корзине.
– А это имеет значение?
– Знаешь, в этой жизни по большому счету ничего не имеет значения. Но мелочи иногда бросаются в глаза и сами за себя говорят.
– Я тебя совершенно не понимаю.
– В два, даже очень больших чемодана, эта корзина с посудой не поместится.
Софья наклонила голову набок. Разозленный Колесников увидел в этом сходство с собакой. «Точно как какая-нибудь Муму! В толк не возьмет, о чем это человек говорит!»
– Ты хочешь сказать, что видел меня, уезжающую с чемоданом? Ты был на парковке? И ты не подошел? Но потом разыгрывал спектакли по телефону?!
Сергей Мефодьевич растерялся, но злость была сильнее. Он считал, что его водили за нос, обманывали, зачем-то пытались обвести вокруг пальца.
– Да какая разница, видел или нет! Факт, как ты себя повела! Знаешь, что написал Марк Аврелий?
– Кто?!
– Марк Аврелий. Он написал: «Все, что ты слышишь, – это мнение. Факты и истина заключаются в поступках». Мне нравится это высказывание. И сейчас я сужу по твоим поступкам.
– Мне кажется, что у тебя жар, бред и прочее, – Софья нашла свою сумочку, достала сигареты и закурила.
Колесников поморщился.
– Прости, но я в своей квартире, поэтому буду курить, где хочу и когда хочу.
– Да кто же тебе может помешать, – дернул плечом Сергей Мефодьевич.
– Интересно как получается. Просто загадка для психолога. Я даже несколько забыла о своих проблемах.
– Ты это о чем?
– Мне всегда казалось, что, если у человека проблемы или он попал в тяжелую ситуацию, ему необходимо сочувствие. Даже если этот человек в чем-то виноват или сам совершил ошибку… Это не важно. Важно, что тот, кто рядом, его поддерживает. Не ругает, не допрашивает, не устраивает сцен, а просто подставляет плечо. Ну, состраданием это называется, что ли.
Колесников все так же стоял у двери, слушал, а сам думал: «Ага, у нее любовники, съемная квартира, а муж должен терпеть. Она еще его в чем-то обвиняла! Конечно, и сейчас его она считает виноватым», – злобствовал Сергей Мефодьевич.
Он сам не мог понять, что это с ним происходит. С одной стороны, нет этой дразнящей и тревожной неизвестности: «беременна – не беременна». С другой стороны, снегом на голову обрушилось все остальное: уход от мужа, квартира, странное, на его взгляд, поведение Софьи. «В конце концов, какое мое место в этой истории?! – вдруг четко всплыл вопрос. – Что я должен делать? И чего ждут от меня?» Сергей Мефодьевич почувствовал, что наконец надо уйти.
– Софья, извини. У меня дела в городе. Я позвоню тебе, – он закрыл за собой дверь.
Он больше ей не звонил. Колесников почти сразу уехал в Обнинск. Заканчивал дела в академии наездами, объяснял все домашними проблемами. Ему шли навстречу – он был на хорошем счету. Ключи от квартиры, которую снимал, он запечатал в конверт и отвез в ячейку, чтобы оттуда их забрала хозяйка. Ему страшно не хотелось появляться в Коломенском. Боялся, что встретит Софью.
Еще он поругался с Колей-сторожем. С ним он столкнулся в тот самый день, когда вывозил свои вещи.
– Бежишь? – осведомился Коля.
– Куда? – не понял Колесников.
– Ну откуда я знаю, – пожал плечами сторож, – наверное, домой.
– Я не бегу, я уезжаю.
– С Софьей?
– При чем тут она?
– Ну, стало быть, бежишь, – с мрачным удовлетворением констатировал Коля и пошел в сторону своего домика.
– Ты чего ко мне пристал, – обозлился Колесников, – тебя сторожить поставили, а не воспитывать людей. Вот сторожи, не вые…ся.
– Ты, милый человек, язык-то прикуси. А то я не посмотрю, что офицерик. Впрочем, какой ты там… – с угрозой произнес сторож.
– Слышь, меру знай, а то… Не цепляйся… Предупреждаю… – Голос Колесникова опять сбился на фальцет.
– Да что ты сделать можешь?!
– Ты чего, Николай, белены, что ли объелся! Зачем мне хамишь?! – Колесников вдруг представил драку со сторожем и решил сгладить ситуацию.
– Хочу и хамлю! – Коля вдруг обернулся и пошел прямо на Сергея Мефодьевича. – Я так и знал, что ты ее кинешь, самодовольный козел.
– Да не твоего ума дело! Угомонись!
– Моего. Она жаловалась. Приезжала и плакала. Как уехала, ты ни разу ей не позвонил.
– Господи, Коля, да это… это… Понимаешь, это совсем все другое оказалось… Не оправдываюсь я, но, блин, с ней сложно… ты просто ничего не понимаешь.
– И с какого момента с ней сложно стало? – вдруг тихо и лукаво произнес сторож. – С какого?
Колесников промолчал. Он вспомнил, как Софья закурила тогда, в их последнюю встречу.
– Сигареты есть? – спросил он сторожа.
– Я трубку курю, – последовал неожиданный ответ.
– Трубку? Почему трубку? – по-идиотски поинтересовался Колесников.
– Думать помогает. Писать стихи. А еще девки клюют. Понимаешь, вроде сторож, дом на курьих ногах, – Коля кивнул на свой домик, – а глядь, я достаю дорогой табак, набиваю трубку. И все бабы наши.
Колесников серьезно посмотрел на сторожа, а потом расхохотался. Коля заржал, потом больно ткнул Колесникова в бок.
– Пожалеешь, дурень! Ох, пожалеешь.
Колесников только вздохнул.
Ехал он не спеша. «Коля этот, тоже мне, умник! Псих же, страдалец, никого краше своей коровы не видел, в Софью влюбился. Вот и лезет с нравоучениями». – Сергей Мефодьевич, хоть и рассмеялся на прощание, но «наезд» сторожу не мог простить. На душе было гадко. Не первый раз он в прошлом оставлял что-то недоговоренное, что-то незаконченное и что-то стыдное. Но, будучи человеком многое себе прощающим, всегда надеялся на время, которое избавит от воспоминаний. Чаще всего так и случалось. Но в этот раз что-то ему подсказывало, что история с Софьей не отпустит.