Перед началом спектакля, до того как надеть театральные костюмы, актрисы заходили в ложу поприветствовать своих покровителей. Во-первых, чтобы лично поблагодарить за то, что они пришли на спектакль, во-вторых, чтобы продемонстрировать всем зрителям собственную значимость. Так было принято. Когда Сяо Яньфан поднялась в бельэтаж, она сначала пошла в первую ложу поблагодарить мэра Тяньцзиня, сказала несколько слов и вышла. Подняла голову и увидела нас.
— О, это же господин Седьмой! — с этими словами она подошла к нам.
— Здравствуйте, барышня Сун! — Теперь уже Седьмой не называл её «младшей женой брата», они уже не были родственниками, вот он и обращался к ней «барышня Сун».
Толкнув дверь нашей ложи, Сяо Яньфан вошла, непринуждённо улыбнулась, как будто мы никогда не были с ней связаны. Она артистка, мы всего лишь зрители. Вот и всё!
— О, как ты вырос! — совершенно неожиданно обратилась она ко мне. И не успел я отстраниться, как она погладила меня по голове. До сих пор у меня мурашки бегут по телу, когда я это вспоминаю!
— Давно хотелось побывать на вашем спектакле, мисс Сун, да всё никак не могли выбрать время. Сегодня пришли первый раз. У вас всё хорошо? — сказал Седьмой дядя, глядя в сторону Хун Цзю.
— Дома всё в порядке? — спросила мисс Сун и взглянула на меня: — Твои сёстры здоровы?
Я понимал, что её интересует Четвёртая. Дядя, конечно, тоже понял и тут же сказал:
— Всё хорошо, Четвёртая уже учится в третьем классе, она по-прежнему лучшая ученица!
— Да, прошёл уже год, у меня всё хорошо, но я иногда скучаю… Ну ладно, всё это уже прошлое!
Тут Маленькая захлюпала носом и вытерла слёзы. Однако очень скоро она как ни в чём не бывало улыбнулась.
— Ну, господин Седьмой, смотрите спектакль и передайте привет моей приёмной матери. Скажите ей — как только у неё будет свободное время, пусть приходит послушать оперу. Эта ложа всегда будет в её распоряжении!
Вслед за этим она прошла в третью ложу, о чём-то поговорила с Хун Цзю, попрощалась и отправилась к себе за кулисы.
Только теперь Седьмой дядя обратился к Хун Цзю:
— Вы ведь господин Хун Цзю?
Сначала Хун Цзю даже не поверил, что мой дядя обращается к нему, какое-то время он колебался, а потом, увидев, что вокруг нет посторонних, испуганно встал, несколько раз поклонился Седьмому дяде и представился:
— Моя фамилия Хун, по счёту я Девятый. Я не заслуживаю, чтобы меня называли «господин». Разрешите спросить: вы ведь Седьмой господин из дома Хоу?
— Не достоин! Не достоин такой чести, — мой Седьмой дядя тоже произносил слова, предписанные этикетом. — Давно слышал ваше прославленное имя, но не представлялось случая познакомиться с вами лично. Очень, очень жаль!
— Седьмой господин! Вы слишком преувеличиваете мои заслуги! Вы из богатого, учёного дома, а я, Хун Цзю, простой грубый человек, мне и в голову не приходит заводить высокие знакомства. Сегодня если бы вы со мной не заговорили, то, убейте меня, я бы ни за что не посмел обратиться к вам. Я бы побоялся оскорбить вас! — в смятении говорил Хун Цзю и даже встал с места.
— Просто я обычно очень занят, а то бы я давно нанёс вам визит, чтобы поблагодарить за то, что вы выручили Четвёртого господина дома Хоу… — Седьмой дядя хотел сразу намекнуть о своём деле.
— А что? У Четвёртого господина какие-то проблемы? — Хун Цзю нарочно сделал вид, что он вообще ничего не знает о делах Четвёртого.
— Прошлый раз Четвёртый проигрался, у него не было выхода… — дядя упорно переводил разговор на то происшествие…
Но, к его возмущению, Хун Цзю по-прежнему делал вид, что ничего не помнит. Он долго моргал глазами, но так и не сознался.
— Если бы прошлый раз вы не помогли ему, то наша семья очень бы пострадала! — прямо сказал Седьмой дядя.
— Седьмой господин, вы ошибаетесь! Когда это я помогал семье Хоу? Вы преувеличиваете мои возможности! Вы ошибаетесь! Я вообще ничего не знаю о карточном проигрыше Четвёртого господина, тем более я ему не помогал. Как можно? Немыслимое дело! Невозможно! Никак невозможно! — отпирался Хун Цзю и качал своей чёрной головой.
— Да, наш Четвёртый никуда не годится! В прошлый раз с таким трудом всё уладили, так он снова взялся за старое… На этот раз его похитили и требуют, чтобы семья заплатила за него выкуп. Деньги мы, конечно, отдадим. Но они сегодня отрезали ухо, завтра собираются отрезать нос. Чтобы собрать девяносто тысяч, надо ведь какое-то время… — говорил мой дядя словно сам с собой, не обращая внимания, слушает его Хун Цзю или нет. Наконец тому это надоело и он прервал дядю:
— Верните деньги, и дело с концом, а ухо, нос-это всё ерунда! Они ненастоящие.
Боже, оказывается, могут прислать ненастоящие нос и ухо, чтобы попугать. Теперь мне понятно! Если кто-то впоследствии пришлёт мне ухо или нос, я сначала дам это понюхать какой-нибудь собаке. Если это настоящие, то она их утащит! А если не настоящие, то она есть не будет. Помашет хвостом и уйдёт.
VIII
Когда Четвёртый дядя вернулся домой, он заперся у себя и не выходил. Бабушка велела:
— Скажите Четвёртому, чтобы сидел у себя и ни к кому не заходил здороваться! Полный крах!
Проигрыш Четвёртого пустил по миру всю семью. Хотя это ещё нельзя было назвать крайней бедностью, но нам приходилось трудно. Первым признаком обнищания стала ликвидация общей бухгалтерии, ведь общего капитала теперь не было. Без общей бухгалтерии большая семья Хоу фактически распалась, каждый жил своей малой семьёй.
Второй признак обеднения семьи Хоу — увольнение всех слуг и служанок. Картина, когда они покидали дом, была ещё более печальной и трогательной, чем когда уходила Маленькая. Они все громко рыдали, заходили в каждую семью попрощаться, а когда доходили до ворот, громко кричали:
— Когда вернётся старший господин, пусть нас возьмут обратно!
Мать отвечала согласием, а сама при этом беззвучно рыдала…
Конечно, как говорит пословица, тощий верблюд всё равно жирнее овцы, пусть семья Хоу разорилась, но всё-таки она по-прежнему держала марку. Две мои старшие сестры, как и раньше, учились в средней школе, что в то время было непростым делом. Мой старший брат учился в элитной средней школе. Расходы на обучение всех троих были весьма значительны. Чтобы снизить эти расходы, мать решила начать с меня. Что это значило? Перевести меня в другую школу. Вместо элитной школы, в которую я ходил, перевести меня в обычную общественную школу. Я был не против. Мне уже давно надоело торчать в элитной школе. Ученики и ученицы этой школы, как зачумлённые куры, выпендривались друг перед другом, а если кого-то толкнёшь, то начинают вопить, как будто их пырнули ножом. Я давно уже их всех ненавидел, пусть катятся к чёрту! Теперь я от них ухожу!
Только что делать с моей сестрой Четвёртой? В те времена девочек не брали в общественные школы. Была, правда, одна такая школа, куда брали девочек, но она располагалась очень далеко от дома, и мать боялась отпускать сестру одну. Ничего не поделаешь, придётся её оставить в элитной школе!
Однажды мать позвала мою сестру и с большим огорчением сказала ей:
— Хотя наша семье обеднела, но мать вас не обидит. На еду и на жизнь нам хватит. Но кое от чего придётся отказаться. Вы знаете, что в доме больше нет рикш, их всех уволили. Придётся вам ходить в школу пешком.
Сестра замолчала, но не кивнула головой в знак согласия. Мать и сама всё понимала. Ученики частных школ ходили на уроки не для того, чтобы учиться, а скорее чтобы похвастаться друг перед другом богатством своей семьи. Эти маленькие зверёныши начинали уже утром по дороге в школу сравнивать, кто во что одет, на ком какая обувь, у кого какой ранец, у кого какой мячик. И самое противное — они ещё сравнивали, у кого какой рикша, какие слуги сопровождают рикшу, а некоторые уже были за гранью сравнения: они приезжали на автомобилях. Важен престиж! Поэтому отсутствие рикши было для моей сестры обиднее, чем слова о том, что она дочь наложницы. Хотя сестра ничего не сказала, мне было совершенно ясно, о чём она думает.
Итак, в нашей семье произошли большие перемены. Эти перемены больше всего пошли на пользу именно мне. Перейдя в общественную школу, я сразу поумнел. Я понимал всё, что объяснял учитель, и в конце года после экзаменов занял первое место. Мать порадовалась:
— Посмотрите на него! Бедность пошла ему на пользу. Если бы он ещё год проучился в той школе, то стал бы полным идиотом!
Мать ещё не знала, что в общественной школе я тоже окажусь полным идиотом. Ну это, конечно, произошло позже…
Учась в общественной школе, я стал очень жалеть своих бывших одноклассников. Уроками их особенно не загружали, а развлечений хватало: то тебе весенние каникулы, то общие праздники, то примерка формы, то праздник школы. Короче, из них всеми способами выжимали деньги. Моя сестра всё это понимала, но вынуждена была участвовать в общих мероприятиях. Что же поделаешь? А деньги? Деньги она просила у матери.
Честно говоря, в этом отношении я был немного недоволен матерью. Четвёртая не была её родной дочерью. Зачем нужно было тратить на неё так много денег? Много раз мать ездила за деньгами для Четвёртой в дом к своей родной матери. А потом ей ещё приходилось проводить разъяснительную работу с другими детьми: вы мои родные дочери, вас можно немного обидеть, а Четвёртая мне не родная, если её обидеть, то что скажут посторонние люди? Мать, ты снова шьёшь одежду для Четвёртой? Ну а мы будем носить старую, сойдёт и так! Пусть она по-прежнему наряжается, корчит из себя барышню! Но смотри, мать, не ошибись! Как говорится, знаешь лицо, не знаешь сердце. Домашние собаки, когда дом обеднел, жмутся к дому, а дикие собаки разбегаются! Мать говорила — поменьше болтайте. Главное — это хорошо учиться. Посмотрите на эту малышку, вашу сестру, вот это воля. Когда у нас были деньги, она не училась, а развлекалась. А теперь старается изо всех сил, значит, из неё выйдет толк!
Из кого выйдет толк, это ещё неизвестно! Что касается меня, то я считал, что если бы наша семья не обеднела, то я, наверное, научился бы плохому, очень плохому. Может быть, кого-нибудь привёл в дом… Трудно сказать…