жащий компании „Осака“ Хоу Жучжи сможет быть соперником мэра?»
— Вот так и вышло, — дрожа от страха, договорил Четвёртый дядя. — Я каждый вечер ходил со своим старшим братом в отель «Виктория». Старший брат тратил деньги не считая. Он спросил меня как-то, откуда деньги. Я ему сказал, что дала старшая невестка. Нет, нет… я сказал, что дала барышня Сун. Старший брат очень растрогался, он всё время повторял: «Яньфан — хорошая, Яньфан — хорошая!» Я догадался, что барышня Сун хочет снова пленить сердце моего брата.
Всё так и случилось. Ван Сысы ушла к мэру Лю. А господин Хоу? Он тут же перебрался в «Императорский» отель, помирившись с Сяодир.
Вот и вся история моего отца и Сун Яньфан. Все труды моей матери пошли прахом. В конце концов Сун Яньфан отняла у неё моего отца.
Что же заставило отца уйти к Маленькой? Почему искренняя любовь моей матери совершенно не тронула его сердце? Неужели все мужчины сами стремятся к падению?
А мать решила покинуть эту семью. Она надумала уехать к сестре, живущей далеко в городе Датуп в провинции Шаньси. Сестра, зная, что мать несчастлива, уже много раз приглашала её приехать в гости.
Моя бабушка, конечно, всячески её отговаривала. Но мать уже всё решила, и никто не мог заставить её отказаться от этого решения. В конце концов моя бабушка согласилась, но с одним условием:
— Езжай к сестре, поживи там какое-то время, но детей не увози. Твой старший сын — это старший внук нашей семьи, мы его никуда не отпустим. Две твои дочери избалованы, они не смогут жить в чужом доме. Из детей ты можешь взять с собой только малыша. Пока в семье остаётся твоя плоть и кровь, ты не бросишь эту семью. Наша семья виновата перед тобой!
Мы прожили в Датуне в провинции Шаньси три года. Потом мать заболела и уже не встала. Когда мне было тринадцать лет, она умерла. У её постели был только один я…
— Сяодир победила. Я проиграла! Сынок, отомсти за меня!
Я помню слова матери, помню до сих пор.
(Повесть была опубликована в журнале «Проза» («Сяошо») № 1 за 1996 год.)
Перевод Л.Г. Казаковой
Ван АньиИСТОРИЯ ЛЮБВИ В САЛОНЕ ПРИЧЁСОК
Этот маленький салончик открылся во временном павильоне, пристроенном к стене соседнего здания, и занимал часть тротуара. Чуть поодаль находился шумный перекрёсток. Хозяином нового заведения стал тридцатилетний парикмахер с севера провинции Цзянсу, прежде работавший в салоне красоты напротив. Возможно, он и не являлся уроженцем Цзянсу, а просто из-за своего ремесла научился кое-каким диалектным словечкам. Ведь это была визитная карточка парикмахеров, которых сразу оценивали как исконных мастеров, передающих своё искусство из поколения в поколение. В придачу к особому выговору у молодого человека были снежно-белая кожа и жёсткие, чёрные как смоль волосы. Ему нравилось носить чуть отпущенные виски с выровненными кончиками на деревенский лад, что выглядело несколько по-хулигански. Правильные черты, чёрные брови, ясные глаза, европейские веки, прямой нос придавали его лицу честолюбивый вид.
Среди мужчин подобный облик считался несколько романтичным, но на самом деле выдавал человека из глубинки. В своём кругу обладатели такой наружности считались любителями потрепаться, часто они обсуждали те же темы, что и женщины. А мелодичные, нарочитые янчжоуские интонации ещё больше приближали их к типу женщин-болтушек.
Манера держаться весьма забавно сочеталась с их крепким телосложением. Большие руки этих парикмахеров, белые и мягкие, как у женщин, выглядели удивительно эротично. Такими их сделали тёплая вода, бальзамы и средства по уходу для волос, свою роль сыграла и работа с волосами клиентов, особенно клиенток. Взяв ножницы, парикмахеры начинали играть на публику, их руки порхали то вверх, то вниз, пока под чикающие звуки ножниц небрежно падала очередная прядь. Когда зажатая в руке расчёска только начинала приподнимать волосы, ножницы уже были тут как тут, отчего движения казались несколько хаотичными. После того как сумасшедшая стрижка заканчивалась, темп сбавлялся: волосы тщательно расчёсывались, и раскрытые ножницы надолго замирали у самых их кончиков. Говоря иносказательно, сперва такой парикмахер был «стремительным, как убегающий заяц», затем «спокойным, как невинная девушка».
Что же касается конкретно этого человека с севера провинции Цзянсу, хозяина салона, то он вовсе не казался словоохотливым. Да и его наряд был уже не такой, как прежде, теперь на нём красовался чёрный пиджак, несколько мешавший привычным движениям. Возможно, причиной перемен стал новый статус, не позволявший ему более уподобляться простым и ветреным парикмахерам. К тому же для него это был первый собственный бизнес, что держало его в напряжении и заставляло быть серьёзным.
Хозяин взял на себя стрижку и укладку, а для мытья головы нанял двух молоденьких девушек, которые также обслуживали клиентов, желающих сделать завивку. С появлением этих девиц в его заведении сразу стало шумно. По всей вероятности, обе они прибыли из южной части провинции Аньхой. Их выговор практически не отличался от его манеры говорить, тенденция произносить некоторые звуки с понижением интонации приближала девиц к выходцам с севера провинции Цзянсу. Но для речи этих девушек были характерны грубые, резкие звуки, что являлось их основным отличием.
Одной из девиц было двадцать с небольшим, другой — почти тридцать лет. Они казались удивительно похожими друг на друга. Скорее всего, такое впечатление создавалось из-за одинаковой манеры одеваться. Обе носили короткие взъерошенные стрижки, волосы в творческом беспорядке обрамляли их большие круглые лица, что создавало впечатление напускной небрежности. При этом взгляд у них был прямым, они смотрели на людей бесстрашными глазами провинциалок. И даже если в их облике угадывались какие-то изящные черты, их скрадывало туповатое выражение лиц. На обеих были надеты обтягивающие трикотажные кофточки, одна зелёного, другая розового цвета, с воротничками, отороченными нейлоновой оборкой, и свободными, подхваченными манжетами рукавами. Гардероб девиц дополняли джинсовые капри с небольшими разрезами по бокам. На ногах у каждой красовались кожаные туфли на танкетке с круглыми носами и поперечными ремешками. Облегающая одежда считалась тогда ультрамодной, но эти девицы выглядели так, как будто нацепили на себя наряды на размер меньше. Они были физически весьма развиты, и их мышцы выпирали наружу сквозь одежду.
Если приходили одновременно два клиента вымыть голову, девицы начинали действовать абсолютно синхронно. Стоя с прямыми спинами позади кресел, девицы первым делом наносили на волосы посетителей шампунь. Одной рукой они, словно замешивая тесто, взбивали стойкую пену, после чего обеими руками начинали мять, пропускать сквозь пальцы и вытягивать волосы по всей длине. Казалось, они учились у одного и того же мастера. Двигая плечами и руками, они принимали одни и те же позы. Девушкам нравилось заниматься волосами и при этом глядеть в зеркало прямо в глаза своим клиентам, да так проникновенно, точно они пытались разузнать их сердечные тайны. Поглазев, они поворачивались друг к другу, чтобы перекинуться словечком. Разговаривали они очень громко, смеялись тоже во весь голос, в общем, вели себя развязно. Владелец салона их разговоры никогда не поддерживал, он молча думал о чём-то своём. Иной раз это расслабляло девиц, и они проделывали свои движения больше для видимости, а не так, как следует. В такие моменты клиент начинал подавать голос:
— Что ты поверху руками водишь, нужно хорошенько массировать.
Получившая выговор девица обиженно оправдывалась:
— Посетитель до вас жаловался на мои острые ногти!
Клиент не сдавался:
— Да какими бы острыми твои ногти ни были, всё без толку, машешь руками по воздуху.
Тогда хозяин наконец вставал со своего места, подходил к клиенту и брал дело в свои руки. А что же девица? По-прежнему делая обиженный вид, она отходила к раковине, смывала с рук пену, а потом усаживалась на раскладной стульчик у стены. При этом всем своим видом она давала понять, как кстати выдалась передышка.
Эти девушки уже научились хитрить.
В заведении часто коротали время зеваки, живущие неподалёку. Когда им было нечего делать, они забегали сюда просто посидеть. А приходящие по делу посетители думали, что они ждут своей очереди, поэтому, едва приоткрыв дверь, спрашивали, долго ли ждать. Боясь упустить клиента, им поспешно отвечали:
— Свободно, свободно!
Большинство этих зевак составляли женщины. Одни попутно занимались вязанием, другие просто сидели. И хотя они нигде не работали, вид у всех был утомлённый, да и одеты они были как-то неопрятно, как будто отправились сюда, только встав с постели. Может, эти женщины и не устали, а просто интимная обстановка салона опутывала их липкой паутиной, отчего они неизбежно выглядели неприбранными.
На самом деле иногда случалось, что какие-нибудь растрёпанные замарашки, недавно сидевшие здесь и болтавшие, в один момент преображались до неузнаваемости. Сделав макияж, сменив одежду, надев туфли на высоких каблуках, они, не оборачиваясь, цокали мимо салона, спеша на свидание. А через какое-то время, обогатившись впечатлениями, снова появлялись в салоне с видом женщин, всё повидавших на своём веку. Они вспоминали, как прошлой ночью играли в мацзян, рассказывали про мухлёж во время игры, ссору и полученный выигрыш. Или же обсуждали свадебное застолье, как выглядели жених и невеста, наряды присутствующих, роскошь стола, подношения каждого из гостей. Тем самым они словно сжигали без остатка серенаду ночных впечатлений. Кроме того, они обсуждали колебания на рынке акций, перепалки хозяина и персонала из соседнего заведения, разного рода события из жизни переулка, скупость и щедрость только что обслуженных клиентов.
Две девушки — помощницы хорошо ладили с подобными посетительницами, узнавали от них много нового. Если же попадался какой-нибудь придирчивый клиент, то те женщины выступали в качестве миротворцев. И как-то даже было странно, почему такие опытные дамы приходят в эту забегаловку — неужто поддерживать знакомство с аньхойскими девицами? Дело в том, что здешние горожанки только на первый взгляд казались надменными, на самом деле им было без разницы, кто какое положение занимает. Будучи жительницами мегаполиса, они любили оживлённую атмосферу и больше всего