– Максим? Ты действительно вернулся?
Взгляд бомжа вдруг стал четким и ясным.
– У нас очень мало времени, Воронцов, – сказал он. – Несколько минут. Но пока еще время есть.
– Кто вы? – Я хотел дотронуться до него, но непроизвольно отдернул руку. В нем было… что-то большее, чем я.
Он едва заметно улыбнулся, уголками губ.
– Как все мы. Больше, чем кажусь другим, и меньше, чем думаю сам.
– Высший? – спросил я. С испугом и надеждой. Вспоминая, как мы с Миланой, посчитав Андрея всемогущим пришельцем, умоляли его помочь.
– Нет.
Андрей покачал головой.
– Если бы я стал Высшим… Нет, Максим. Я был… был поэтом. Средненьким поэтом… А еще…
Он сглотнул, будто ему очень не хотелось продолжать. Горько улыбнулся.
– Еще я был сыном Прежнего, отцом Прежнего и Прежним.
Мне показалось, что после короткого мига просветления он снова сошел с ума.
– Вы не волнуйтесь, – попросил я. – Мы сейчас пойдем…
– Прежним я был совсем недолго, – продолжил Андрей, не слушая меня. – И не главной личностью, частью… Максим, это правда.
– Тогда я ничего не понимаю! – признался я.
– Да что тут непонятного? – Андрей развел руками. – Мой отец – Прежний. Они живут обычной жизнью… частью себя, помимо всего прочего. Женятся, рожают детей… Я не знал, конечно. А потом, однажды, он объяснил. И предложил вобрать меня в себя. Меня и моего сына.
У меня даже лицо перекосилось, когда я это услышал.
– Да, мерзко, – сказал Андрей. – Но моему сыну понравилось. Он остался, а я не смог. Я просил, и меня отпустили.
– Просто отпустили? – поразился я. – Из Прежнего?
– Говорю же, он хороший отец, – сказал Андрей. – И сын хороший… был.
– Иван? – понял я.
– Он больше не мой Ваня, – Андрей поморщился. – Он стал частью Прежнего, тот носит его тело в нашем мире. Он даже внешне изменился, теперь похож на отца в молодости. Завтра пожелает – и станет другим. Мой отец тоже был лишь частью. А ядро личности, подлинный Иван, живет со времен Куликовской битвы. В нем около тридцати сущностей, Максим. Почти все из них мои родственники, предки. Он, знаешь, верит в семейные узы.
– Фу, – сказал я, вспоминая копошащийся комок сплавленных вместе тел, корень Мод. – Какая гадость!
– Зато меня отпустили, а не растворили в общем разуме, – сказал Андрей.
– Я бы с ума сошел от такого!
– Так я и сошел, – бомж улыбнулся. – Сознательно. Ну и алкоголь… помогает. Алкоголь и стихи.
Дождь шел все сильнее, но Андрей на миг стянул плащ, повел головой, будто черепаха, высунувшаяся из панциря, и снова укрылся. Пояснил:
– Плащ помогает.
– Он экранирует мысли, – сказал я.
– Да. Я почти ничего не помню и не умею, Максим. У меня забрали даже то, что дают Кандидатам. Только крепкая печень и зубы. Я особенно просил зубы, – бомж улыбнулся. – Боюсь стоматологов. Но мысли я слышу. Может быть, это оставили нарочно. Я слышу Прежних… как шум. Слышу лунное кольцо. Слышу внутренний голос Слуг. Слышу шепот Гнезд. Когда пьешь – шум тише…
Он помолчал, глядя на меня. Нахмурился.
– Когда скажу, ты побежишь. Так быстро, как сможешь. Ты успеешь. Я времени не хозяин, даже Прежние лишь придержать его могут, но я умею считать.
– Куда побегу, зачем?
– Поймешь. Ничего страшного, время еще есть.
– Чем я могу вам помочь? – спросил я.
Андрей тихо рассмеялся.
– Спасибо. Честное слово, обнял бы и расцеловал! По старому русскому обычаю, а не по нынешней моде. Только боюсь, от меня все-таки воняет… Но спасибо! Другой бы спросил, чем я могу помочь.
– А вы можете?
Андрей покачал головой:
– Не особо. И ты мне ничем не поможешь. Плащ твой сейчас верну. Но вначале кое-что скажу, запомни!
Я кивнул.
Андрей вновь на миг высунул голову из воротника и натянул плащ на макушку.
– С Прежним, с Иваном, дел не имей. То, что в нем хорошего есть, не для тебя и не для людей. Ни одного слова правды он не скажет.
– Я знаю.
– Хорошо, – Андрей кивнул. – Инсеку тоже не верь. Они одного поля ягоды, их мораль к нам не относится, мы для них – скот.
– И что тогда?
– Есть то, чего они все боятся. Больше, чем друг друга, чем прочих, дерущихся за смыслы.
Я хотел было сказать: «Высших?», – но промолчал. Но Андрей ждал, хоть и не задал вопроса напрямую. И я, подумав пару секунд, кивнул:
– Смысла.
– Да. Смысла, который позволит их победить.
– А такой есть? – спросил я и подумал о прозрачном кристалле в кармане.
Андрей пожал плечами и засмеялся:
– Кто ж его знает? Но они боятся.
– И все-таки?
Андрей вздохнул.
– Помнишь, как Слуг убивал? Я помню… помню, как они кричали внутри себя. Слышал их голоса.
– Я не убивал!
– Ты вернул им совесть, да. Но не обманывай себя, ты их убил так же верно, как если бы головы отрезал. А Прежние, Инсеки… все, кто идут к сингулярности, выбивая смыслы из других… что будет, если доказать им, что они – зло? Ведь зло никогда не признает себя злом, оно ищет оправдания, объяснения, доказательства своей правоты.
Я горько рассмеялся.
– Что, и у них совесть проснется? Прежние расплачутся, Инсеки зарыдают? «Ах, что ж мы делаем-то…»
Андрей осекся. С легким удивлением признал:
– Нет. Нет там уже совести, пожалуй. Даже у самых юных компонентов – нет. Но они боятся! Вот это помни!
Он опять высунул голову из-под плаща, вздохнул и принялся его расстегивать.
– Оставьте! – воскликнул я.
– Нельзя, Максим! Как голоса стихли, я вспоминать начал, а не надо людям такие вещи вспоминать, люди от этого портятся, – Андрей горько улыбнулся. – Либо с собой чего сделаю, либо… либо обратно в Прежнего попрошусь, на коленях поползу… Я же когда-то согласился, понимаешь? Лучше уж так…
Он посмотрел на памятник и забормотал, расстегивая пуговицу за пуговицей:
– Прощай, позабудь и не обессудь. А письма сожги, как мост. Да будет мужественным твой путь, да будет он прям и прост. Да будет во мгле для тебя гореть звездная мишура, да будет надежда ладони греть у твоего костра…
– Не надо… – попросил я. – Останьтесь!
– Да будут метели, снега, дожди и бешеный рев огня, да будет удач у тебя впереди больше, чем у меня. Да будет могуч и прекрасен бой, гремящий в твоей груди. Я счастлив за тех, которым с тобой, может быть, по пути…[4]
Мгновение он стоял в расстегнутом плаще, неловко вытаскивая руки из рукавов, смотрел на меня, и глаза его туманились, когда возвращался тот «шум», что он глушил алкоголем и стихами, – шум чужих мыслей.
– А теперь беги! – бросая мне плащ, сказал Андрей. – Домой беги!
Я машинально поймал плащ.
– Они идут… – прошептал бомж. И нахмурился, будто пытаясь осознать, о чем говорит.
Но я его уже не слушал.
Я бежал. Напрямик, перепрыгивая через бордюры и клумбы. Мимо качелей, мимо бронзовой девочки, несущей бронзовые цветы бронзовому поэту. Через Поварскую, по Скатертному, потом по Столовому – что-то во мне подсказало, что так будет чуть-чуть быстрее, словно в голове заработали компас и навигатор. Я не отдавал себе никаких приказов, но стал выше, ноги вытянулись так, что джинсы бы задрались до коленок, но чем хорош комбинезон из паутинного шелка – он принимает форму тела. Я не почувствовал, что стал быстрее, пока не увидел, как томительно-медленно ползет по переулку машина и едва различимо открывает рот водитель, когда я перепрыгиваю через капот.
Я был очень зол.
На Андрея – тоже.
Но на злость не оставалось ни времени, ни сил. Я подбежал к дому, увидел, что дверь подъезда распахнута и сорвана с одной петли, свисая тяжелым куском металла с оборванным цилиндром доводчика. Влетел в подъезд и тут же увидел консьержа Андреича, сидящего на полу у батареи. В руке консьерж сжимал сломанную дубинку, но глаза были открыты, и он шевелился – жив.
Надо же, как повторяется история.
Я прыжками понесся наверх.
И догнал незваных гостей на площадке второго этажа – бомж Андрей, бывшая часть Прежнего, и впрямь хорошо рассчитал время.
Хотя, если честно, я бы предпочел встретить эту компанию на улице.
Тут было трое Слуг и уничтожитель. Любят же Слуги эту неуклюжую боевую единицу… видимо, их привлекают устрашающий внешний вид, генераторы силового поля и невидимость.
Впрочем, я теперь прекрасно видел его и без поисковых очков.
Они все были ускорены, включая Слуг. Уничтожитель вскинулся на задние лапы, протянув ко мне четыре передние конечности. Я увидел, как в инфракрасном диапазоне замерцали кистевые импланты, генерирующие силовое поле.
Интересно, как человек, пусть даже преображенный, может управлять шестью конечностями? Надо будет спросить у какого-нибудь монаха…
Я взмахнул рукой и швырнул свернутый комком плащ в уничтожителя. Тот дернул одной конечностью, и мой верный спутник развалился на две части.
– Я по вам соскучился, – сообщил я, хоть и не был уверен, что на такой скорости мое горло издаст понятные звуки.
А потом выбросил левую руку вперед, мысленно впечатывая ее в грудь уничтожителя.
Его отбросило к стене, дом вздрогнул, под потолком с яркой вспышкой перегорела лампочка, во все стороны брызнуло красным и бурым.
Уничтожитель опустил мохнатую голову, посмотрел на свою грудь. Там зияла дыра в форме моей ладони.
– Ты сам выбрал, – сказал я без всякой жалости. Прыгнул к нему, схватил за кисти – и почувствовал, как втягиваю энергию излучателей в органы, которых у людей не было и быть не могло.
Уничтожитель пялился на меня огромными мутнеющими глазами. Такая рана не должна была его убить, но, похоже, я обесточил весь комплект имплантов, а без них ему было очень хреново. Я отпустил монстра, и он осел огромной нелепой грудой: здоровенная мохнатая голова, голое тело, тонкие конечности…
– Мы никого не хотели убивать! – выкрикнул один из Слуг.
Я повернулся к ним, замедляясь. Напасть они не пытались, видимо, трезво оценивали свои шансы. Двоих я не знал, а вот третий был мне хорошо знаком.