purusha (воплощение истинно, абсолютно и неподвижно мужского) — если, конечно, он хочет взойти по ступеням в область вечного[872]'. Возможно, именно поэтому мистически роль супруги или невесты небесного жениха вменена душе, которая имеет женскую природу, в том числе и у мужчины. В вишнуитском тантризме все несколько иначе — но это скорее исключение, чем правило — оно касается перемены полюсов. Женщину "обожают" как уже конкретное воплощение богини, как носительницу сверхчувственного, как всеозаряющую силу — поэтому она уже на этой стадии процесса находится справа.
Бенгальская рукопись, составленная Mohindra Mohan Bose[873]', содержит интересные детали о правилах подготовки к сексуальному ритуалу. Они включают очень длинный период воздержания и одновременно "питания желания", со строгой дисциплиной. Первая часть подготовки — мужчина "прислуживает" женщине, что во многом аналогично европейскому "служению даме"; при этом он спит с ней в одной комнате, у ее ног. По истечении четырех месяцев ему разрешается спать с ней рядом — причем она находится справа. Начинается период "обожания". Еще через четыре месяца они меняются местами — теперь слева она. Их взаимное желание возрастает, но телесной близости нет — она запрещается. Все происходит в рамках платонической любви. Доводится до совершенства техника утончения желания и одновременно самообладание обоих. В конце концов мужчина оказывается "в объятиях женщины" — происходит взаиморастворение флюидов, но без семяизвержения — с "опрокинутым в бесконечность" эротическим акме (пике).
Можно говорить о первых периодах всего цикла как об аскетизме sui generis (исключительном, беспрецедентном), а в конце процесса как о сверхаскетизме, отличном, впрочем, от чисто мистического экстаза. Так происходит в тантрическом буддизме, а также в школе Vajrayâna. Эти школы созерцают иной, отличный от ортодоксального, образ Будды — для них Будда прежде всего тот, кто победил Маrâ[874], божество земли и смерти, тот, кто достиг абсолютного озарения через овладение сверхъестественными силами благодаря сексуально-магическим ритуалам с участием женщин ("они суть божества, они суть жизнь" — гласит текст)[875]'. С другой стороны, секс — лишь одно из средств достижения нирваны, далеко не единственное. Особо следует подчеркнуть, что, согласно Vajrayâna высшее состояние mahâsukha, в котором Будда соединен со своей Шакти, иерархически стоит по ту сторону собственно нирваны и является внемировым экстазом. В этом суть доктрины "четвертого тела" Будды — mahâsukha-kâya — единого с Шакти: оно есть корень всего проявленного, а лица мистической пары — "цари" как имманентного (samsâra), как и трансцендентного (nirvâna). Последние категории обычно понимаемы как противоположные. Можно предположить, что речь идет даже о преодолении экстаза как такового, как excessus mentis(лат. — транс) в его пассивно-"мистическом" аспекте. Нечто подобное мы встречаем и в других течениях индийской метафизики. Например, в одном из текстов сказано: "Менталу не дозволяется вкушения счастья экстаза (samadhi[876]), но, посредством практики исключений следует освободить его от приверженности к такому счастью"[877]'. Так постепенно приоткрывается смысл того, о чем символически говорят упоминаемые нами школы. Если каждый мужчина несет в себе зерно Будды и таковым потенциально является, то же самое в отношении çakti можно сказать о женщине, а vidya или же "знание" в целом совпадает с понятием prâjna — "озарение", то женщина и есть то, что способно "пробуждать Будду в каждом мужчине". Как и дама сердца у "Адептов Любви" есть воплощение Жены Познания, спасительного Гнозиса и "Святой Премудрости", открывающей "возможное разумение" у любящего (см. § 47), тантрическо-буддийская женщина — живой символ prâjna (озарения) как глубинной основы жизни. Данные школы часто выражают любое мистическое становление как союз padma (лотос) и vajra[878] (скипетр) — это многозначные понятия, используемые как в доктринально-мистическом, так и в чисто сексуальном смысле. Они приблизительно могут означать соответственно первое — "Божественную матку Будды", второе — "скипетр" или "алмаз". В этом случае vajra — символ чистого, верховного и нерушимого принципа. С другой стороны, используются термины prajnâ и upâja, то есть первый — "озарение", а второй — "орудие", "средство", "способ". Их соединение в результате порождает "реализацию". Понятно, что все это в абстрактно-метафизической форме чистых смыслов выражает соединение женского и мужского начал, в том числе и в половом акте. Понятна магическая, онтологическая и аналогическая связь этих понятий с upâja и prajnâ[879]'. Исходя из ведущей роли мужского начала и "озаряющей" — женского в иерогамической символике, не будет ошибкой также вменение vajra фаллического смысла[880]. В целом же мы указывали на "магическую направленность всех подобных течений — когда говорили о смерти Беатриче и Рахили и о герметическом символизме инцеста.
Необходимо отметить, что, в конечном счете, результаты тантрических сексуальных практик и його-аскетического подъема kundalinî одни и те же. Совершенно очевидно, что в профанической любви, и даже в случаях юношеской гебефрении результат отчасти тот же самый — там происходит частичный подъем поясничной силы. Парафизическая физиология учит о центре yonishthâna по соседству с "местом покоя" kundalinî, в котором, словно символ союза Шивы и Шакти, отражается высшее соединение начал, имеющее место в области головного мозга. Порой делается вывод о возможности взаимопроникновения той и другой техники. Часто указывают, что любимая и желанная женщина есть внешне-видимое воплощение kundalinî-candâlî. В основном мастера тантры сходятся на том, что благодаря сексуальным практикам можно путем постепенных переходов достигнуть sahaja, высшего состояния "НЕдвойственности" по ту сторону "Я" и "НЕ-Я", однако удержать его очень трудно, и вот тут-то и требуется владение техникой, связанной с kundalinî и, соответственно, подробно разработанной в кундалини-йоге. Но отметим, что в чисто йогических кругах господствует предубеждение против сексуальных практик как таковых. Это косвенно подтверждают и тантрическо-буддийские тексты, рассказывающие об учителях, которые, пройдя через сексуальные практики и достигнув "озарения", после этого избегают женщин и ведут строгий образ жизни, равно как и проповедуют строгое воздержание.
Мы уже говорили, что практика чистой Кундалини-йоги может быть сопряжена с большими опасностями — безумием, болезнями и даже смертью. Это в еще большей степени относится к сексуальным практикам, особенно принимая во внимание природную направленность полового влечения на семяизвержение и деторождение. Контролировать и управлять описанным процессом крайне трудно. Подъем bindu (то есть как непосредственно семени, так и соответствующей ему тонкой сущности) может привести не к "освобождению", а напротив, к параличу сознания. Человеком овладевает безотчетный страх[881]'. Это так называемое "сексуальное отравление" организма — чтобы заболеть им, достаточно не суметь растворить в себе хотя бы часть полученных женских флюидов. "Интоксикация" наступает и тогда, когда трансмутация и перемена полюсов не произошла и простое желание продолжает господствовать. Человек становится "одержим демоном", он перестает контролировать себя и безропотно выполняет приказы властвующей над ним невидимой силы. Это и есть опасность так называемой "красной магии". Если высшие формы тантризма лишь используют секс как средство для совершенно иных целей, то "красная магия", напротив, привлекает потусторонние силы, используемые аналогично наркотикам, для обострения сексуальных ощущений и прежде всего для продления самого сношения и оргазма без соответствующих изменений психофизического состава организма в целом. Опасность всех практик тантрического типа — в занятиях подобными вещами.
Существует древнегреческий миф, как раз посвященный этому разрушительному разрыву — миф о тунике Несса. Деянира, стремясь привязать Геракла к себе любовью и желанием, послала ему великолепную тунику, пропитанную приворотным зельем; но оно же было и зельем смерти. Геракл, в жилах которого заиграло неугасимое пламя, почувствовал, что его отравили. Самоубийство Деяниры было бесполезно. Только жертвенное преображение огня, то есть сама смерть, могло спасти Геракла. И он был восхищен на Олимп, где и получил в супруги Гебу, вечно молодую. В этом мифе отчетливо видны его сущностные смыслы. Женское начало, растворенное Гераклом, пропитало его неутолимой и смертельной жаждой. И только подобное молнии олимпийское восхождение может быть оправданием и целью соития с женщиной.
Подобная ситуация описана в одном из романов Г. Майринка, связанного с тантрическими кругами и идеями. Герой пробуждал в себе силу богини, воплотившуюся в конкретную женщину (Асайю), и оказывается на грани утраты своей сверхприродной вирильности, символизируемой копьем, которое соответствует скипетру — vajra — восточных доктрин. Женщина, уже познанная физически, превращается в тонкий, источающий галлюцинации образ, вбирающий единство "ее глаз, ее тела, всего ее безжалостного бытия". Герой восклицает: "Отныне суккуб безраздельно властвовал над всеми моими органами восприятия. Отчаянная борьба моей души и разума с чувствами, отравленными мерзостным фантомом, ввергла меня в страшное горнило искушения, без всякого снисхождения заставив испытать на себе то, что отшельники и святые называют огненным крещением: когда человек, дабы снискать жизнь вечную, по собст