Арбат военный
Дом графа Апраксина на Знаменке (будущее Александровское военное училище). Чертеж фасада. Альбомы Казакова. Около 1800
Глава I. Отводная стрельница
Красное командование выбрало Арбатскую площадь сразу. Реввоенсовет и Наркоматы армии и флота поместились в доме Александровского военного училища на Знаменке. Училище основано в 1867 году на базе Сиротского кадетского корпуса.
Арбат есть продолжение Ваганьковской горы, с ее предместной цитаделью приблизительно в межах Пашкова дома. Нет лучше места для такого укрепления, чем над торговым перекрестком стратегических дорог и через реку (Неглинную) от города (Кремля), на равной с городом отметке высоты.
В отсутствие острога на Ваганькове трудно найти лучший военный образ или знак Арбата, чем кремлевская предмостная Кутафья башня на арбатском берегу Неглинной. Отводная стрельница, ворота изначальной улицы Арбат (Воздвиженки). Как эта башня, Арбат есть отводная стрельница Кремля.
А. М. Васнецов. В осадное сиденье. Троицкий мост и башня Кутафья
Москва сосредоточивалась, собиралась с силами в Арбате, когда ждала угрозы с Запада, включая северо– и юго-запад, или с юга. Враг мог идти Смоленской или Волоцкой дорогой, от москворецких перевозов – Дорогомиловского, Сетунского – и от Пресненского брода. Мог и от Крымского, где легче преодолевала реку конница, чаще всего татарская. Ваганьковская крепость, прикрывая брод у торга, пристреливала и замоскворецкие – юго-восточные и южные – дороги. Словом, Арбат, благодаря естественности бродов и искусности расположения мостов и перевозов, оборонял кремлевскую треть мира от двух других третей.
Когда же обращался против самого Кремля, то делался в его глазах передним краем, цитаделью внешних мировых долей. Так, например, арбатская опричнина была пародией на только что разгромленный Ливонский орден.
Совпавшее с опричниной в межах и по фасаду, арбатское пространство совпадает с ней и в средоточии, на нынешней Арбатской площади.
Во времена до Калиты на месте площади сошлись, пересекая Черторый, старая Волоцкая (новгородская) и новая Смоленская дороги, образовав особый загородный торг. В конце XVI века стена Белого города, взяв левый берег Черторыя себе подошвой, а сам ручей приняв за ров, перечертила перекресток, увенчав его Арбатскими воротами. Стрелка дорог на Волок и Смоленск, оставшаяся за воротами, ныне разводится угольным домом ресторана «Прага»; на Боровицкой площади это была бы стрелка Знаменки с Волхонкой.
Так боровицкий торг во времена от Долгорукого до Калиты распался на два: подкремлевский, позже окончательно остановившийся на Красной площади, – и занеглименский, арбатский, отъехавший по старой Волоцкой дороге, вдоль Знаменки. Арбатский торг стал дополнительным, опричным в точном смысле слова торгом города. Это расчерчивались и осваивались в глубину начальные холмы Москвы.
Цитадель Арбата стала загородным великокняжеским двором не позже 1445 года. Военный дух Ваганькова переместился вслед за духом торга, вглубь холма, на перекресток будущей Арбатской площади. Уже в 1453 году над перекрестком стояла церковь Бориса и Глеба, причастная военным ритуалам.
Как и Ваганьково, церковь впервые упомянута в связи с Василием II, который, стоя в ней вечерню накануне храмового праздника, узнал о смерти своего врага Шемяки. Называя имя храма и дату праздника, хронист мог намекать братоубийство.
Церковь Бориса и Глеба в Арбате. Фото из Альбомов Найденова. 1880-е
Через сто лет, с образованием Пречистенского сорока, Борисоглебский храм стал в нем соборным, то есть старшим для Арбата. Да и само название Арбат, записанное первый раз в 1475 году, другой раз, в 1493-м, оказывается урочищным определением Борисоглебской церкви: выгорел посад за Неглинной по Черторыю до Бориса и Глеба на Арбате. («На» может означать собственно улицу Арбат, нынешнюю Воздвиженку).
Военный ритуал Борисоглебской церкви описан хроникой событий 1562 года, когда Ливонская война переросла в войну с Литвой и Польшей за ливонское наследство и Иван IV дважды выступал в поход: «А шел царь и великий князь к Борису и Глебу на Арбат пеш за образы, а с ним царь Александр Казанской и бояре и дети боярские многие, которым с ним быти на его <литовском> деле; а со образы шел архиепископ Ростовский Никандр и архимандриты и игумены. И слушал царь и велики князь обедню у Бориса и Глеба на Арбате».
Другой раз царь с митрополитом Макарием, архиепископом Никандром и со всем воинством шел к Борисоглебской церкви за образом Донской Божией Матери, принесшей некогда победу над Мамаем. Царь с войском слушали обедню в храме и совершили в нем молебен о даровании победы. На следующий год у той же церкви царя встречали из взятого им Полоцка.
Глава II. В смуту
С преодолением опричного раздела земли Арбат и земское Кучково Поле могли не меряться своими силами, но вновь сложить их по количеству и знаку, по направленности, равно охранительной.
Смута востребовала эту сложность. Пожарский, в прологе освобождения сражавшийся у собственного дома на Кучковом Поле, в кульминацию 1612 года ратовал в Арбате.
Подойдя из Ярославля с ополчением, князь встал в пяти верстах от города, на Яузе (в своем Медведкове, быть может). Дорога его прихода не миновала бы в черте Москвы Кучкова Поля; но князь послал разведать Арбатские ворота.
Польский гарнизон в Москве ждал выручки от короля, стоявшего в Смоленске. Пожарский должен был поставить цитадель против Кремля и против внешней силы одновременно. Эту возможность доставлял один Арбат, всегда так, надвое, развернутый.
Князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Портрет XVII века
Острог Пожарского встал подле стен Белого города, рядом с воротами Арбатской башни. Он был окопан обводненным (видимо, из Черторыя) рвом. Едва успели укрепиться до подхода гетмана Ходкевича, который перешел Москву-реку у Сетуни.
В итоге семичасового конного и пешего сражения 22 августа в Арбате, перед соседними Чертольскими воротами, победа осталась за Пожарским. Гетман отвел войска на Поклонную гору Можайской дороги, а 23-го перенес свой стан к Донскому монастырю в Замоскворечье.
Тогда Пожарский перешел к церкви Ильи Обыденного, на высокий берег Остожья, то есть на москворецкую кромку Арбата. Оттуда можно было видеть и Замоскворечье, и оба брода, Крымский и Всехсвятский, и Кремль, и Белый город перед ним.
Остожье стало новой, пожарской версией предместного холма и отводной кремлевской стрельницы.
24 числа перед глазами князя в Замоскворечье состоялось новое сражение. Гетман был опрокинут Мининым и на другое утро бежал от Москвы.
Круговая панорама Москвы с храма Христа Спасителя. Фототипия «Шерер, Набгольц и К°». 1867. На первом плане – церковь Ильи Обыденного. Слева вдали – Крымский мост
1 ноября, после освобождения Китая и Кремля, Пожарский собирал свой полк у церкви Иоанна Милостивого на Кисловке. Сбор назначался для торжественного входа в Китай-город и совместного с полком князя Дмитрия Трубецкого молебна на Лобном месте. Милостивская церковь стояла близ Арбатских ворот, в черте Белого города, в нынешнем Малом Кисловском переулке. Из переулка иногда еще видны верхи Кремля, лежащего как будто ниже, и можно оценить военные достоинства малоприметной высоты среди Арбата.
Церковь была упразднена через два века, пострадав в пожаре 1812 года, причем престол ее перенесли в соседнюю Борисоглебскую.
На некогда церковном месте еще через сто лет поднялся Моссельпром. Его зубчатая башня участвует в ансамбле Арбатской площади, нечаянно припоминая военную историю участка, а тыл с рекламой Родченко и Маяковского глядит на сторону Кремля.
Арбат стал полем боя и тогда, когда Владислав польский подошел к Москве, пообещавшейся ему за восемь лет до этого неосторожной клятвой.
Ночью на Покров, 1 октября 1618 года, союзник королевича казачий гетман Сагайдачный приступил к Арбатским и Тверским воротам Белого города, причем близ первых захватил некий острог – былой острог Пожарского, быть может. Вылазка москвичей за стены, на сегодняшнюю улицу Арбат, перетекла в решающую схватку и принесла победу: королевич отошел от Москвы.
В мемориальном храмостроительстве новой династии память осадного сидения 1618 года отмечена раньше событий собственно Смуты. Это храмы во имя Покрова, и среди них придел церкви Николы Явленного на Арбате, близ места отражения поляков.
Как Сретенский монастырь распространил понятие о местности Кучкова Поля на север от Старых Полей, так церковь Николы Явленного задала вектор распространения военной ауры Арбата на запад от Борисоглебской церкви.
Недаром полагают, что в Никольском приходе родился Суворов и в храме стояла его крестильная купель.
Недаром путь Пьера Безухова, с кинжалом под мужицким кафтаном, 3 сентября 1812 года лежал «на Арбат к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело» – убийство Наполеона. Правда, «…ежели бы он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более 4-х часов проехал из дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль…»
Церковь Николы Явленного. Литография по рисунку Н. А. Мартынова. 1852. Изображена снесенная в 1846 году церковь XVI века
Накануне по Арбату вступал в Москву французский авангард. Маршал Мюрат, пишет Толстой, остановился «около середины Арбата, близ Николы Явленного <…>, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin»».
В 1930-е годы на месте снесенной Никольской церкви предполагали строить дом командного состава Красной армии: ведомство обороны располагалось по соседству, в бывшем Александровском училище.
Глава III. Дом-роман
Усадьба будущего Училища на Знаменке образовалась при Апраксиных, в исходе XVIII века, из трех кварталов. Конгломерат из множества строений с тремя дворами и с огромным главным домом представлялся домом-городом уже тогда. А при военных он казался огражденной крепостью благодаря глухой ограде вдоль бульвара и по Знаменке.
Эта ограда и создаваемое ею впечатление одни остались неизменны после перестройки дома Министерством обороны. Крепостное впечатление даже усилилось: за домом, в Колымажном переулке, появилась башня, перекликаясь с башней «Моссельпрома» через площадь. Перестройка шла в 1944–46 годах, знаменуя наступление Победы.
Дом Александровского военного училища. Фото конца XIX века
У Куприна в романе «Юнкера» есть все, что нужно знать об Александровском училище, родном писателю, и трудно вспомнить дом в Москве, описанный на большем числе страниц. Как дом-город, он обнаруживает средокрестную природу Арбатской площади, заимствованную у Боровицкой. А дому-городу нетрудно превратиться в дом-роман.
Московитость дома и романа такова, что юнкера втайне считают несправедливостью судьбы жизнь государя в Петербурге. Училище есть средоточие военного присутствия в столице невоенной. Новый образ военного Арбата, пересказ средневековой темы.
Вокруг Училища лежит Арбат интеллигенции. Но, кажется, интеллигентское теряет силу на пороге дома и романа. Арбат интеллигенции и дом-роман разделены стеной.
Однако эти два лица́ суть ли́ца одного. Старинное двуличие Арбата как предместного холма сказалось в пореформенные годы во взаимном отчуждении военного училища, на старой роли отводного укрепления Кремля, – и разлитой вокруг нее, держащейся за каждый дом интеллигентской фронды.
Интеллигенция располагала собственными цитаделями для сосредоточения фрондерства. Юнкеру Александрову, герою и alter ego Куприна, припоминается «тот бледный, изношенный студент, который девятого сентября, во время студенческого бунта, так злобно кричал из-за железной ограды университета на проходивших мимо юнкеров: «Сволочь! Рабы! Профессиональные убийцы, пушечное мясо! Душители свободы! Позор вам! Позор!»
Университет в его позиции на Моховой был обречен служить одним из лиц Арбата перед лицом Кремля. В природе Университета и в его архитектурной мимике смешались фронды Грозного и Герцена.
Дом Александровского училища (слева) на панораме Арбатской площади. Фототипия. Между 1901 и 1905. Фрагмент. Показаны фасад и двор по Пречистенскому бульвару. В остром ракурсе, – главный фасад по Знаменке
Сила, сосредоточенная в Александровском училище, той же, арбатской природы, но другого направления. Пока слова студента ей горох. Однако в противостоянии гражданском Арбат военный может повернуться и совпасть с Арбатом фронды. Так это было, без необходимости, в опричнину и, по необходимости, в исходе Смуты.
Интеллигентский же Арбат, чья боевая разрушительная сила рассредоточена пока что по квартирам и особнякам (бомбисты с мастерской были соседями Бориса Зайцева, а Горький привечал их сам), – этот Арбат рассчитывает овладеть и средоточием защитной силы. Овладеть во зло, как царь опричников, а не во благо, как Пожарский.
Разумеется, на внешнюю угрозу Арбат военный отвечает недвусмысленно. «Нет, не прав был этот студентишко, – думает сейчас Александров, допевая последние слова молитвы Господней. – Он или глуп, или раздражен обидой, или болен, или несчастен, или просто науськан чьей-то злобной и лживой волей. А вот настанет война, и я с готовностью пойду защищать от неприятеля: и этого студента, и его жену с малыми детьми, и престарелых его папочку с мамочкой. Умереть за отечество. Какие великие, простые и трогательные слова! А смерть? Что же такое смерть, как не одно из превращений этой бесконечно непонимаемой нами силы, которая вся состоит из радости.»
То говорит защитный центр Москвы, Кремля. Но ясность станет невозможной в 1917 году.
Глава IV. Октябрь семнадцатого
В семидневной московской обороне «белый дом на Знаменке», как называл свое Училище Куприн, стал центром белых сил. Вторым, формально первым, центром послужил Штаб округа в начале Пречистенки. Штаб, в свою очередь, был мышцей Комитета общественной безопасности, который заседал сперва в московской Думе, затем в Кремле под руководством городского головы.
В лучший свой час силы Февральского правительства взяли контроль над частью центра города, включая Кремль. Но только в худший час стало понятно, где помещался силовой и нервный центр белой Москвы: училище на Знаменке сдалось последним. Баррикады и окопы окружали дом-квартал, как ров – острог Пожарского.
Штаб округа можно считать аналогом Остоженского стана князя, проекцией военной силы к Пречистенским воротам от Арбатских.
Межи древних уделов и узлы земли разом явились на карте октябрьских боев.
С утра решительного дня 27 октября белый Арбат распространяется к традиционным точкам своего контроля: мостам Дорогомиловскому (Бородинскому), Крымскому, Каменному, а затем и дальше, к Москворецкому мосту и Красной площади.
Граница красного и белого колеблется между Никитской и Тверской, что в мирных обстоятельствах есть колебание границ Арбата. Знаком неустойчивости служит переход между противниками резиденции градоначальника на середине Тверского бульвара. Пространство южнее Никитской, древней опричной границы, беспримесно бело; дом Гагарина у Никитских ворот (на месте памятника Тимирязеву) выступает его северным бастионом. Западные бастионы суть Катковский (Николаевский) лицей и комплекс Провиантских складов, оба в конце Остоженки, у Крымского моста, и 5-я школа прапорщиков у Смоленской площади, на взгорье над Дорогомиловским мостом. Последний связывает город с Киевским вокзалом, на который ожидаются, но не приходят, верные части с фронта.
28-го юнкера захватывают на Мясницкой здание Почтамта с телеграфом и междугородным телефоном, а в соседнем Милютинском переулке – Телефонную станцию.
Оба пункта, стратегические в терминах нового века, принадлежат Кучкову Полю. Телефонная станция, многоэтажная, на высочайшем в городе холме, становится буквально крепостью. Ее наружность такова, как будто архитектор за тринадцать лет до революции предвидел ход событий.
Кучково Поле и Арбат соединяет цепь опорных цитаделей белых в долине нижнего течения Неглинной: «Метрополь» в пределах Старых Полей, Большой театр, Городскую думу, «Националь», Манеж.
Тем же днем красные роты 56-го полка, блокированные в Кремле, сдаются и расстреляны юнкерами.
Сдавшиеся не знали, что за кольцом белой блокады Кремля лежала мало сказать не усмиренная, но только что мобилизованная красная Москва. Что в ней разагитированы все казармы.
Телефонная станция в Милютинском переулке. Фото 1908
Новый Почтамт на Мясницкой. Фото 1912
Все, кроме Красных и Крутицких, в которых размещались не солдаты, а вторая юнкерская школа города – Алексеевское училище – и 6-я Школа прапорщиков. Училище соседствовало с бывшим Екатерининским дворцом в Лефортове и остальными помещениями трех Кадетских корпусов.
К слову, Кадетский корпус во дворце был местом воинского детства Куприна. Дворец – не дом-роман, но все-таки дом-повесть («Кадеты»).
Итак, белее всех в 1917 году Арбат. Но не интеллигентский, а военный, отводная стрельница Кремля. Когда врагом захвачен город, стрельница становится цитаделью контратаки. Такой Арбат, даже штурмуя Кремль, стоит на стороне Кремля.
Кроме того, Арбат стремится овладеть Кучковым Полем, защитное значение которого на революционном языке звучит как «почта, телеграф и телефон» и выражено языком архитектуры Телефонной станции.
Белыми островами в красном море поднялись Крутицы и дворцы Лефортова.
Крутицкие казармы занимали часть одноименного митрополичьего подворья, упраздненного при Николае I. Вся Крутица, высокий москворецкий берег ниже Краснохолмского моста, была в великокняжеской и царской собственности от начала княжества. Место Крутицкого подворья может быть преемственно от княжьей церкви или укрепления над москворецким перевозом. Соседний Новоспасский монастырь был переносом Спасоборского кремлевского придворного монастыря и оставался царским при Романовых, как место погребения Фамилии с XVI века. Место Новоспасского монастыря, древний Васильцев стан, было привычно к обороне со времени борьбы Шемяки и Василия II. Княжьим был и дальний монастырь Крутицы, Симонов, недаром приобщенный Грозным к опричному уделу. Упоминание о княжьей церкви Богородицы, что на Крутице, в завещании Ивана Красного относят к предыстории то Симонова, то Крутицкого подворья.
Между Симоновым и Крутицкими казармами лежат Арбатецкие улица и переулки – место старинного урочища Арбатец. Крутица есть еще один, меньшой Арбат. Первый по древности как княжеская собственность, второй из трех по счету, ибо есть еще Арбатец Малый. Становится понятна двойная уменьшительность последнего названия: Малый Арбатец (Воронцово) меньше и Арбата, и Арбатца на Крутице.
Лефортово Петра служило новым центром «государского прохлада», «летования», приватности в соседстве с новым центром силы в Преображенском и с полками новой армии – Лефортовским, Семеновским, Преображенским, впоследствии Измайловским. Приватный центр на Яузе был сохранен после Петра и обустраивался государями до Александра I. А постепенно оставляемый царями, оставался или снова становился центром вооруженной силы. Сначала Павел (кстати, учредивший казармы на Крутицах) отдал военным Екатерининский дворец. Именно в нем позднее разместятся два Кадетских корпуса из трех. Соседние с дворцом казармы, Красные, преобразованы из корпусов дворцовых служб, запечатлевших, в свою очередь, былое место Головинского дворца Елизаветы. Госпиталь в Лефортове от основания его Петром – военный. Лефортовский дворец оставлен Александром I для Военного архива и сохраняет это назначение. Третий дворец Лефортова, позже других покинутый царями, Слободской, по воле Николая I был занят Ремесленным училищем, ныне Высшим техническим, полувоенным по характеру своих работ.
Возможно, Петр на средней Яузе нащупал силовую точку, не замеченную древними царями. Павел и Павловичи проявили силу этой точки, одновременно с крутицкой и арбатской силами.
Еще сто лет спустя военное Лефортово, как и Арбат, нашло себе писателя и мифотворца в Куприне.
Юнкера сдают оружие у Александровского училища 3 ноября 1917 года
Итак, в 1917 году опричное, кромешное предстало белым.
Знаки нравственных предпочтений не будут сбиты, если помнить, что опричность, дополнительность географически нейтральна, а по временам, как в случае Пожарского, спасительна. Что собственно опричнина воспользовалась древним центром силы.
Кроме того, в Москве 1917 года Октябрь сражался с Февралем. Белой была Россия Февраля и Реставрации. Белой была поэтому Москва Арбата, где примирились на минуту два начала, интеллигентское и воинское. Городской голова Руднев и глава Штаба округа полковник Рябцев олицетворяли их союз. Полковник был эсер, однопартиец городского головы.
Псевдозаконная власть Февраля противостала незаконной власти Октября в отсутствие законной, которую они свалили вместе. Военная элита павшей законной власти поставила на меньшее из зол.
В отсутствие законной власти земля расходится по древним трещинам, и две неполноты, как новые опричнина и земщина, спорят за право распространить себя на целое.