прим. «Семь дней ада») и продолжив в Германии, Франции, Бельгии, с кульминацией на первом для Metallica открытом европейском фестивале Aardschok в Голландии – 11 февраля, за которым последовало выступление на бельгийском фестивале Poperinge. Тур имел заметный успех у публики; группа была изумлена тем, что их музыку знают многие ревностные фанаты Venom. Джефф «Мантас» Данн вспоминал свой первый концерт в Цюрихе как кадры из фильма «National Lampoon’s Vacation (прим. «Каникулы» 1983 года). Metallica совершенно обезумела в первый вечер». Когда они разбили окно, чтобы поговорить с кем-то из фанатов, «промоутеры были готовы убить их за ущерб, нанесенный концертной площадке». И закончилось все тем, что парни спрятались в гримерке Venom, «как маленькие кролики, пойманные в луче света».
Определенно Venom считали, что протянули руку помощи Metallica, не только представив их большой публике во время их первого путешествия по Европе, но и легализовав их через связь с уже популярной группой на ключевом этапе их ранней карьеры. Конрад «Кронос» Лант до сих пор считает, что этот факт в истории Metallica несправедливо недооценивают. «Мы всегда стремились помогать другим группам, – сказал он позже Малкольму Доуму. – Если бы мы все делали только так, как нам удобнее, Metallica никогда бы не выступала на разогреве». Но по прошествии лет Metallica «почему-то совершенно забыла о том, что мы их поддержали в шоу 1983 года на Статен-Айлэнд и подарили им целый европейский тур. Нам не нужна медаль за это, ребята. Мы просто хотим, чтобы вы говорили так, как это было». Согласно барабанщику Venom Тони «Abaddon» Брэю, дело было не только в том, что Metallica получила известность благодаря связи с Venom. «Я готов поклясться, что [Джеймс Хэтфилд] внезапно начал ходить так же, как Кронос», – сказал он в 1996 году, встав и изобразив знаменитую манеру Хэтфилда расхаживать расслабленной походкой. В том же интервью Лант утверждал, что Кирк Хэмметт научился играть благодаря Джо Сатриани на ранних песнях Venom, таких как Die Hard. И многозначно закатывал глаза, как будто это все объясняло.
За выступлениями с Venom последовал первый тур Metallica в Великобритании; они были вторыми в концертном списке, зажатые между The Rods (с тремя альбомами, но живущие сейчас исключительно за счет своей репутации) и первой канадской командой, заявляющей себя в жанре трэш-метал, под названием Exciter, чей дебютный альбом Heavy Metal Maniac, выпущенный на лейбле Shrapnel за несколько месяцев до этого, был доступен в Британии только по импорту. Зная, что ни одна из этих трех групп не сможет возглавить британский тур самостоятельно, новый агент Metallica в Великобритании Нил Уорнок из The Agency сделал ставку на привлекательность пакета из трех команд, собрав вместе очень амбициозный лист концертных дат, кульминацией которого должно было стать выступление в лондонском Hammersmith Odeon. Хукер говорит: «Это показывает, где мы были в тот период, ведь The Rods были тогда хедлайнерами». Однако в последнюю минуту пришлось отменять тур из-за низких продаж билетов, компрометирующих все предприятие. Трэш-метал как установившийся жанр музыки, возможно, только начал получать признание в Kerrang! а остальными он все еще воспринимался как маргинальный. Однако в этот раз европейские фанаты опередили кривую. По инициативе Хукера группа поехала сразу на свое финальное шоу с Venom в Бельгию, в Копенгаген, где они отрабатывали свой новый материал на репетиционной базе Mercyful Fate. Через неделю они были в Копенгагене на студии Sweet Silence Studios, записывая свой новый альбом.
Спроси Маршу Z сейчас, почему Metallica поехала записывать свой второй альбом в родной город Ларса Ульриха, и она ухмыльнется и скажет: «А ты думаешь почему?» Но на самом деле были действительно веские причины для того, чтобы Metallica записывалась в Копенгагене. Первое и самое главное – это расходы. Поскольку группа жила в неиспользуемых помещениях этажом выше студии, им не надо было платить за отель. Во-вторых, они могли воспользоваться навыками двадцатишестилетнего совладельца студии Флемминга Расмуссена, продюсерская работа которого над альбомом Rainbow 1981 года под названием Difficult to Cure, также записанным на этой студии, очень нравилась Ульриху. Нацеленные на то, чтобы не допустить таких же ситуаций, как с Kill ‘Em All, каждый день они сражались за свое мнение; они решили, что сами сделают альбом с «технической помощью» Расмуссена.
Будучи женатым мужчиной с четырехлетним сыном, Расмуссен представлял для Metallica лучший из миров: он был достаточно молод, чтобы понимать, откуда они происходят с музыкальной точки зрения, он был экспертом в студийной работе, чтобы помочь им достичь желаемых результатов. Богатое музыкальное прошлое от рока до джаза, фольклора и поп-музыки позволило Расмуссену быстро работать и говорить с группой на одном языке – буквально на языке Ларса. «Мы всегда общались на датском, когда были вместе», – говорит он сейчас. Это позволяло им «разговаривать так, чтобы никто нас больше не понимал». Однако в то время как работа в Копенгагене полностью устраивала Ларса, говорит продюсер, «я не думаю, что остальные ребята были так увлечены этим». Они впервые покинули Америку, и тур по Европе был для них таким откровением: странная еда, непонятное пиво, другие языки, переезды из одного странного места в другое каждый день. Но теперь, когда они были изолированы в этой большой переоборудованной фабрике так далеко от дома, как они еще никогда не были, спали днем и работали ночью, веселье быстро закончилось. Это была тяжелая работа. Зима, темная и холодная, не позволяла бодрствовать настолько долго, чтобы гулять по Копенгагену, за исключением периодических вылазок за пивом Elephant в соседний бар.
Работа в студии начиналась в семь вечера и длилась до четырех или пяти утра, с перерывом на еду в районе полуночи. Флемминг признает, что поначалу музыка казалась ему необычной. «Я мало слышал такого в Дании. Но мне понравилось. Вообще я думал, что это даже гениально». Единственной проблемой было то, что Джеймс терялся без своего гитарного усилителя, модифицированного Marshall, который украли из взломанного грузовика на концерте в Бостоне в январе. Воры обчистили весь грузовик, оставив только три гитары. Расмуссен вспоминает: «Никто не знал, что с ним произошло. И мы начали искать усилители Marshall по всей Дании и приносить их в студию; а Джеймс с ними долго возился». Продюсер потворствовал своим новым клиентам. Однако он не намеревался воспроизводить тот «достаточно дешевый» гитарный звук, который был на Kill ‘Em All. В конце концов, Джеймс нашел усилитель, который ему понравился, и Расмуссен говорит: «Мы более или менее создали его гитарный звук с нуля». Для Флемминга это было источником гордости, поскольку, по его мнению, Джеймс был лучшим музыкантом в группе. «Джеймс – музыкант мирового класса. Возможно, он самый сильный ритм-гитарист, которого я когда-либо встречал. Я был действительно впечатлен». Что касалось чисто музыкального видения «с художественной точки зрения, возможно, это был Клифф», хотя «Ларс и Джеймс всегда командовали».
Единственными действительно слабыми сторонами в техническом плане, как и в Kill ‘Em All, были вокал Джеймса и барабаны Ларса. Расмуссен вспоминает: «Джеймс не особенно увлекался пением. Но мы записывали по чуть-чуть, накладывали два трека, и он хорошо звучал на записи. И по мере работы он становился все более уверенным. Я пытался, как мог, стимулировать в нем эту уверенность, потому что считал, что у его голоса хорошая энергетика и хороший характер, и я думал, это очень вписывается в их музыкальный стиль. И тот факт, что он старался, знаешь, мне очень нравился». Гораздо большей проблемой были сложности с барабанами Ларса. «Я думал, что он абсолютно бесполезен», – говорит сейчас Флемминг. «Помню, первое, что я спросил, когда он начал играть, было: «Все начинается со слабой доли?» – А он такой: «Что такое слабая доля?» Черт побери! Дело в том, что Ларс был новатором, и вся его игра на барабанах основывалась на барабанных сбивках. Это было его особенностью. Все «раз и два» в промежутке – он никогда не обращал на них внимания. Он даже никогда не думал о том, что происходит между барабанными брейками. Я все еще думаю, что он великий барабанщик сам по себе, потому что некоторые вещи, которые он делает, – абсолютно невероятные. Но тем не менее мы еще с одним парнем, который был его туровым барабанным техником (еще один парень по имени Флемминг [Ларсен], игравший на барабанах в датской метал-группе под названием Artillery), начали рассказывать ему про [доли]. Что они должны быть равными по длительности между этим ударом и этим ударом, и ты должен считать до четырех, прежде чем снова вступить… [Потом он смог играть] действительно хорошие брейки, которые никто даже не думал играть в те времена». Он останавливается и затем добавляет: «Не могу представить, как они должны были звучать вживую в тот период. Он очень сильно ускорял и замедлял темп, играя исключительно по наитию».
Ларс остался невозмутим. Как он позже сказал мне: «Все произошло так, как будто через пять минут после того, как я начал играть на барабанах, мы с Metallica уже отправились в путь, и колеса закрутились. Внезапно мы начали записывать демо, а потом поехали в тур и вот уже сделали первую запись, поиграв вместе всего полтора года… и вдруг у нас уже есть альбом, а мы еще толком играть не умеем. И мне пришлось брать уроки игры на барабанах, а Кирку ездить к своему Джо Сатриани». Более того, «мы потратили годы на то, чтобы доказать себе и всем окружающим, что умеем играть на своих инструментах, ты понимаешь. Послушай те брейки, которые я делаю, и как Кирк играет эти безумно сложные вещи… Когда мы начинали в 1981 году, двумя самыми значимыми группами в Америке были Rolling Stones и AC/DC. Я четко помню, как мы сидели у Джеймса дома и обсуждали: «Самые ужасные барабанщики в мире – это Чарли Уоттс и Фил Радд! Послушай, это же ужасно! Дайте мне Иэна Пейса и Нила Перта». И так в следующие восемь лет я играл вещи Иэна Пейса и Нила Перта, чтобы доказать, что могу играть…».