«Интересоваться чем-то», кроме собственно головокружительного старта тура, становилось невозможным. После того как в апреле закончился американский отрезок гастролей, они впервые переместились в Новую Зеландию и Австралию: это было началом самого длинного и изнуряющего отрезка всего Damaged Justice; в эти шесть месяцев они должны были проехать Японию, затем Гавайи, Бразилию, Аргентину и снова вернуться в Северную Америку. На разогреве большинства шоу играли The Cult, еще одна группа с внушительной дискографией, которая стояла на пороге мультиплатинового успеха благодаря качественному продюсированию их последнего альбома Sonic Temple популярным продюсером Бобом Роком – что также не ускользнуло от внимания Ларса Ульриха, который находился в вечной погоне за рок-модой.
Я снова увиделся с группой во время их пятидневного тура по Японии в мае 1989 года, из которого я попал на два шоу на стадионе Yoyogi Olympic Pool в Токио. На тот момент они уже провели на гастролях бо́льшую часть года, и, несмотря на проблемы Джеймса с желудком, которые он пытался решить, снижая, насколько мог, количество потребляемого пива «Саппоро» и чашечек горячего саке, они неплохо держались и были в целом в хорошем настроении. У них появились деньги, больше не надо было жить вместе, хотя они все еще выходили всей группой в свет – по крайней мере, на гастролях. Все, за исключением Джейсона, который, казалось, все еще не преодолел статус новичка, хотя издевательства теперь распространялись и на Ларса, и на Кирка, никогда не затрагивая лишь Джеймса, во всяком случае, не откровенно в лицо.
Поздно ночью они пошли в Lexington Queen – известное место, где оттягиваются рок-группы со времен Led Zeppelin и Deep Purple и где, как говаривали, можно было получить бесплатный напиток, просто назвав имя гитариста Ричи Блэкмора. По странному стечению обстоятельств это место также, казалось, было популярно среди десятков роскошных юных американских моделей, танцующих в неглиже, которые, по-видимому, прилетели для работы в глянцевых журналах и съемок для японской телевизионной рекламы. Там также были сотни молодых японских фанаток, которые следовали за группой, куда бы они ни пошли, выкрикивали их имена и умоляли дать им шанс подарить свои бесчисленные подарки, которые принято давать по японской традиции. «Зубные щетки с котятами, полотенца со Снупи и фото, как ты, пьяный, спотыкаешься перед отелем прошлой ночью», – как с сарказмом преподносит это Джеймс. Когда мы с Ларсом возвращались поздно ночью в отель Roppongi, стайка девушек-фанаток внезапно выскочила из-за кустов, за которыми они прятались, с криками: «Рарс! Рарс!» Одна удачливая девушка исполнила свое желание не возвращаться обратно в кусты – по крайней мере, не той ночью.
Был и другой личный момент, когда я сидел с группой за едой и слушал, как они обсуждали свои новые дома, которые все недавно купили или были в процессе покупки, по настоятельному совету их бухгалтеров, готовые вернуться домой миллионерами, впервые в этом году. Им все еще было в новинку такое благосостояние, хотя, прикинувшись безразличным, Ларс протестовал, что ездит на «куске дерьма – «Хонде», а Джеймс вообще на грузовике. Тем не менее я видел их только в лимузине и в частном самолете, на котором они путешествовали в туре по Америке – на том же, которым раньше пользовались «Бон Джови», а до него Def Leppard. «Мы вложили некоторое количество денег в то, как мы путешествуем на гастролях, – сказал Ларс, – потому что мы подолгу находимся в дороге, а так немного проще».
Однако чем дальше это заходило, тем больше остальные посмеивались и гримасничали. «Как насчет того дома, что ты купил? – дразнил его Кирк. – Где он, типа на горе?»
Ларс посмотрел на него взглядом «да заткнись ты, мать твою». Оказалось, что он действительно купил дом, который находится так высоко на холме, что он подумывал построить лифт, чтобы гости могли подняться прямо к его входной двери.
«Сделай это, – сказал я, – если можешь себе это позволить, почему нет?» – «Ну да, – сказал он, – ты прав. Сделаю…». И он и правда сделал.
11. Длинный черный лимузин
Студия One on One, северный Голливуд. Полдень, плавно перетекающий в вечер. Мысли начинают вертеться вокруг ужина.
Мы с Бобом Роком сидим вместе в комнате для отдыха и праздно болтаем о новом вегетарианском ресторане «The Sourcе», который я обнаружил на бульваре Сансет. Это такое место, куда парни в конопляных футболках и шортах до колен приводят своих босых подружек. Слишком крутой, но ради еды стоить посетить.
Я рассказывал Бобу про жаренный на гриле тофу, за который можно было умереть. Он чмокнул губами. Затем зашел Джеймс, и атмосфера моментально изменилась, как будто плохой парень появился в ковбойском салоне через распахнутые двери: пианист остановился посреди песни, а ребята, игравшие в покер, уставились в его сторону, но притворились, что не смотрят.
Он не обратил на нас внимания, просто сел и уставился в телевизор, сделав звук тише.
– Красное мясо, – сказал он внезапно своим глубоким убийственным голосом, которым славятся его записи. – Белый хлеб…
Мы поняли посыл. Боб, уже привыкший к такому поведению за те месяцы, что они провели вместе в студии, немедленно сменил тему.
– Хотя ничто не сравнится с хорошим бургером, – сказал он. – Знаешь, можешь дать детям все овощи и все самое лучшее в мире, но если действительно любишь их, тебе просто надо время от времени водить их туда, где готовят хороший бургер.
– Долбаные золотые арки, – прорычал Джеймс, все еще не глядя на нас, но, по-видимому, включившись в разговор.
– Ага! – сказал Боб с энтузиазмом. – Они сейчас по выходным делают хорошие предложения. Например, детский бургер и картошка фри с колой за полтора бакса.
– Долбаная А, – сказал Джеймс, дотянувшись до пульта. Он начал щелкать по каналам, пока не попал на новости. Буш в эфире хвалился своей победой в Заливе.
– Я не понимаю, почему он просто не мог идти дальше, пока не достигнет Багдада, – сказал я, как делают обычные парни.
– Ну да, – сказал Боб. – Типа закончить дело…
– Забросать их атомными бомбами, пока они не засветятся, – сказал Джеймс.
«О Боже, – подумал я. – Я не поспеваю за ними. Уже не понимаю, кто шутит, а кто нет. Красное мясо, – подумал я. – Белый хлеб… Господи, где я?»
Летом 1990 года Metallica снова оказалась на распутье. На бумаге они теперь были одной из самых крупных и чествуемых хеви-метал-групп в мире. Ранее в том же году они выиграли «Грэмми», который должны были получить еще годом ранее, на этот раз за песню One. В 1991 году они выиграли второй «Грэмми» за кавер-версию на песню Queen, Stone Cold Crazy, которую они наяривали в стиле живого выступления как на Garage Days, с двойного альбома-сборника с каверами песен – Rubaiyat, посвященного четырнадцатой годовщине Elektra Records. «Вот смотри, – сказал мне тогда Ларс, – если мы выпустим что-то до конца девяностых, то мы каждый год будем получать «Грэмми» только за то, что они так облажались в первый год». Это предсказание оказалось удивительно пророческим. Однако с точки зрения того, куда Metallica шла в музыкальном плане, количество вариантов резко сократилось после одномерного… And Justice for All, и выбор внезапно стал очень мал. Они могли продолжить в заданном направлении и сделать «еще один альбом Metallica», продать пару миллионов копий по всему миру и стать Iron Maiden своего поколения, которые в свое время согласились на то, чтобы быть Judas Priest своего поколения, а те – Black Sabbath своего поколения, которые никогда не были так же важны, как Led Zeppelin, которых тогда, в девяностых, даже близко не считали такими интересными, как Cream или даже Джефф Бек, которые, давайте посмотрим правде в глаза, никогда не ценились так же высоко, как Джимми Хендрикс или The Who, которые, в свою очередь, отставали от Stones, The Beatles, Боба Дилана и так до рок-античности. Или Metallica могла сделать то, что всегда делала, когда приходило время – что-то крайне неожиданное и легендарное. Переписать свод правил.
Конечно, легче сказать, чем сделать, в эпоху, когда казалось, что все это уже где-то видел и слышал. Однако оставалась одна область, на которую такая некоммерческая группа (по крайней мере, на поверхности), как Metallica, могла нацелиться, оставшись при этом непредсказуемой. Сделать одну запись, один возмутительный ход – то, что они поклялись еще молодыми парнями не допустить ни при каких обстоятельствах. А теперь, будучи взрослыми мужчинами, они быстро начали осознавать, что от этого может зависеть их музыкальная жизнь. Это было что-то настолько беззастенчиво и отталкивающе коммерческое, что даже Ларс Ульрих и Джеймс Хэтфилд не заметили, как оно начало приближаться.
Хотя поначалу за мальчиками надо было поухаживать как за упрямыми девственницами в первую брачную ночь. Чем бы ни был Justice, это был хит. Тем не менее им не сошел бы с рук второй такой же тяжеловесный и недружелюбный к новым поклонникам альбом. Если они, конечно, хотели, чтобы их карьера продолжала двигаться по восходящей траектории. Вопрос заключался в следующем: было ли у них достаточно мужества, чтобы попытаться поднять Metallica на следующий уровень? Или они уже достигли своего зенита? Как на самом деле Ларс и Джеймс рассматривали историю Metallica, уже серьезно преуспев к тому моменту? Человеком, который задавал им все эти вопросы, был Клифф Бернштейн.
Позже Ларс охарактеризовал это «знаменитой встречей в Торонто», когда в июле 1990 года, на фестивале, где Metallica была второй по списку в афише после Aerosmith: «Мы с Джеймсом и Клиффом Берштейном сели, и Клифф сказал: «Если вы и правда готовы пойти на этот шаг, мы сможем привлечь намного больше людей. Но это означает, что мы будем обязаны совершать определенные действия, которые на поверхности могут казаться играми, в которые мы не привыкли играть». Но мы были теми, кто играет в эту игру, и она заставляла группу Metallica все время создавать что-то новое. И дело было не в музыке, а в том, как мы справлялись с тем, что было вне ее контекста.