Это было трудно сделать. Диски постоянно шевелились и слабо вибрировали, что заставляло Уну не расслабляться, а нервничать. А когда она пыталась отвлечься, то обнаруживала, что думает о новых туфельках, которые ей понадобятся, и размышляет, купить ли их из бисера, чтобы они подходили к платью, или из шампиньона, потому что он сочетается со всем.
В целом, возможно, шампиньон был бы лучше, особенно если бы она сделала прическу в античном зеленом цвете, чтобы подобрать ее к цвету платья. Или бант из хризолита? Это…
– Хм, – сказал «Металлический жаворонок».
Уна подпрыгнула. Она не ожидала, что он что-нибудь будет говорить – да и откуда вообще доносится его голос? На поверхности «Металлического жаворонка», насколько она могла видеть, не было никаких отверстий.
– Хм, – повторил он. – Повторяйте за мной, пожалуйста, ми-ми-ми-ми-ми-ми-ми.
Уна запрокинула голову и сделала глубокий вдох.
– Ми-ми-ми-ми-ми-ми-ми, – послушно запела она.
Ей показалось, что «Металлический жаворонок» вздрогнул.
– Еще раз, – сказал он.
– Ми-ми-ми-ми-ми-ми-ми-ми!
– Да. А теперь вот так: аха-аха-аха-аха-аха.
– Аха-аха-аха-аха-аха.
– Хм, – в третий раз произнес «Металлический жаворонок».
Наступила тишина, в то время как синие огоньки внутри сменились на каттлеево-фиолетовые и снова на синие.
– Переходим к четвертому этапу, – провозгласил он.
– Прошу прощения?
– Четвертый этап в инструкции. Приложите концевые диски к обеим сторонам грудины, убедившись, что легкие полностью наполнены воздухом…
– Ну, детка, как все прошло? – спросил Джик, вернувшись домой вечером. – Как тебе мой подарок? Кстати, надень своё лучшее платье, малыш, мы будем ужинать не дома.
– О, правда?
– Конечно. Я забронировал столик в клубе «Голден Рокс». Отпразднуем.
За бокалами сомы и рома, пока оркестр на заднем плане тихо наигрывал на малимбах и лигниновых пузырях, она рассказала ему о своих занятиях с «Металлическим жаворонком» в течение дня.
– Он говорит, что строение моей гортани довольно необычное, – закончила она, – и мне нужно правильно поставить голос. Всю свою жизнь я пыталась петь слишком высоко.
– Это интересно.
– Угу. Он разработал для меня целый ряд упражнений. Голосовые упражнения, дыхательные упражнения, упражнения для осанки – есть даже одно упражнение на сопение носом.
– Да, я заметил, что ты говоришь так, как будто у тебя болит горло. Тебе это нравится, малыш?
– Да я просто без ума от этого, Джик!
Под столом Джик сжал её руку.
– Давай потанцуем, – сказал он.
– Послушай, Уна, – немного нервно сказал Джик на пятнадцатый или шестнадцатый день после того, как подарил ей «Металлического жаворонка». – Не хочу лезть не в своё дело, но не кажется ли тебе, что эта штука ставит твой голос слишком низко? Боже, милая, иногда ты говоришь как завсегдатай пивной или тенор с сильной простудой.
Уна яростно замотала головой.
– Нет, – ответила она хрипло, с несколько большим нажимом, чем требовалось для простого отрицания. – Ни капельки! Это просто промежуточный период, Джик. Разве ты не понимаешь? Очень скоро мой голос начнёт звучать чудесно. Я абсолютно уверена в «Металлическом жаворонке»!
За четыре дня до запланированного концерта Уна сломалась. Когда в тот вечер Джик позвонил в дверь, она бросилась в его объятия и залилась слезами.
– Во всем виновата эта проклятая старая машина, – сказала она хриплым, лягушачьим тембром, теперь заменявшим ей голос. – Я просто ненавижу его! Я думала, у меня будет такой замечательный голос, а я даже говорить не могу! А до концерта осталось всего четыре дня! О, Джик, дорогой, что же мне делать?
Джик прижал ее к груди, что-то успокаивающе нашептывая и пытаясь успокоить. Потом отстранился и уставился на нее.
– Концерт? – спросил он. – Какой концерт?
– Ежегодный концерт в моем клубе, – хрипло ответила Уна. – Миссис Кэбот-Кэбот пригласила меня на выступление с номером из четырёх песен. Я не рассказала тебе об этом раньше, потому что хотела сделать сюрприз.
– Боже мой!
– Ну, не стой как истукан, – с чувством выдохнула Уна. – Ты должен мне помочь, Джик. Ты просто обязан все исправить!
Джик сжал челюсти. Он прошел в гостиную и набрал на видео номер продавца. Он говорил с ним довольно долго, пока Уна вытирала глаза и гадала, сильно ли размазался ее макияж.
– Все в порядке, – сообщил он, когда вернулся. – Я позвонил продавцу из магазина хозтоваров и спустил на него всех чертей. Похоже, у них уже были проблемы с этой специальной моделью класса «де люкс». Дисбаланс в электронном мозге настолько велик, что он постоянно выходит из строя. Я сказал ему, что мы подадим в суд, и он сказал, что уверен – компания готова пойти на любое разумное соглашение, чтобы урегулировать конфликт во внесудебном порядке.
Уна в отчаянии всхлипнула.
– Какая мне от этого польза? – жалобно прохрипела она. – Даже если мы получим от них кучу денег, я все равно не смогу петь на концерте. Миссис Кэбот-Кэбот всем расскажет, и ты знаешь ее манеру говорить – эмоционально и в то же время с некой насмешкой.
– За последнюю неделю она звонила мне пять раз и спрашивала, уверена ли я, что смогу спеть. Я точно знаю, она надеется, что я выставлю себя на посмешище. О, Джик, я просто не могу этого вынести – ты не представляешь, как мне хотелось спеть!
Джик на мгновение задумался, зажав нижнюю губу между большим и указательным пальцами. Затем он двинулся к видео.
– Скоро приедет Скиннер, – сообщил он, когда вернулся. – Может быть, он придумает, как тебе помочь.
– Скиннер? – прокрякала Уна.
– Ну да. Разве ты его не помнишь? Он был на турнире по водному поло. Такой высокий худой парень.
– Такой высокий и худой… – Уна порылась в памяти.
У нее сохранилось смутное воспоминание о темноволосом мужчине с ясными глазами и взъерошенными волосами. На нем были белые брюки из люмифлана, не так ли? Должно быть, это тот самый, чьи длинные тонкие ноги и острый нос напомнили ей цаплю или журавля.
– Сейчас он проходит стажировку в городской больнице, – продолжил Джик. – Он хочет специализироваться на заболеваниях горла. Звукотехника – это своего рода его хобби.
О, врач. Ну, может быть, он сможет привести её в порядок, тем более, что он – один из друзей Джика. Возможно, ему удастся что-нибудь сделать с ее горлом, дать ей полоскания или спрей, что привели бы его в прежнее состояние. Хотя… какой в этом толк? Она бы снова зазвучала как пар, выходящий из чайника, если бы попыталась спеть. По щекам Уны опять потекли слезы.
Когда Скиннер появился, он оказался больше похож на журавля, чем Уна помнила. Она бы не удивилась, если бы увидела, как он стоит на одной ноге и быстро хватает клювом мелкую жирную рыбешку. Но его манеры были успокаивающе профессиональными.
– Шире, пожалуйста, – сказал он, заглядывая ей в горло с помощью световода. – Как можно шире. О боже! Что вы делали со своим горлом, чтобы привести его в такое состояние, миссис Риттербуш? О, боже мой!
Уна рассказала ему историю своих отношений с «Металлическим жаворонком» нарочитым бассо-профундо.
– Концерт через четыре дня? – уточнил Скиннер после того, как она закончила. – Это невозможно. Да ведь даже при полном покое горло не придет в норму раньше, чем через неделю. Боже мой!
Уна пристально посмотрела на него, а затем, во второй раз за этот вечер, разрыдалась.
– Ну, что ж, Боб, – вздохнул Джик.
Двое мужчин нервно расхаживали по комнате почти полчаса, время от времени искоса поглядывая на всё ещё плачущую Уну.
– А что будет, если мы подключим ей фонограмму? Я имею в виду, что можно взять диски с теми песнями, что она собирается петь, и передать их ей с помощью твоего коротковолнового устройства на маленький старомодный радиоприемник. Некоторые из них совсем маленькие, всего около двенадцати квадратных сантиметров площадью и четыре-пять толщиной. Она смогла бы прикрепить такой спереди под платьем.
– Конечно, ей придется синхронизировать движения губ с песнями, но у нее есть четыре дня, чтобы попрактиковаться в этом. Я не вижу причин, почему это не сработает.
– Как насчет такого варианта, миссис Риттербуш? – поворачиваясь к Уне спросил Скиннер.
Уна покачала головой. Неужели Джик не научился разбираться в женской одежде за то время, пока они были женаты и все такое?
– Это было бы заметно, – по-лягушачьи проквакала она, – у платья совсем нет передней части.
Она снова заплакала. Она знала, что у нее покраснел нос и опухли веки. Но какое это имело значение? Теперь уже ничто не имело значения.
Мужчины продолжили расхаживать по комнате. Пройдя несколько километров Скиннер заговорил.
– Я придумал кое-что, что могло бы помочь решить нашу проблему, – объявил он. – Это идиопластическая гортань, с которой работал МакГрегор.
– МакГрегор – это твой шеф, не так ли? – спросил Джик.
– Да. Его давно интересовала проблема людей, перенесших ларинготомию, и примерно неделю назад он рассказал мне о том, что, если верить результатам клинических опытов, эта гортань может стать решением той проблемы.
– …ак она аботает? – спросила Уна.
Рыдания, вдобавок к тем разрушениям, что ранее произвёл «Металлический жаворонок», ухудшили ее голос до такой степени, что ее едва можно было расслышать.
– А? Это искусственная гортань с крошечным встроенным моторчиком. Она преобразует нервные импульсы в звуки точно так же, как это делает нормальная гортань. Звук возникает по мановению мысли.
– Единственная трудность – подогнать её под миссис Риттербуш. Обычно, даже если гортань была вырезана, требуется несколько коррекций, и это занимает не одну неделю. Дайте мне подумать.
Скиннер ещё прошелся по комнате, ероша волосы.
– Что ж, – сказал он наконец, – насколько я понимаю, нет никаких реальных причин, по которым мы не могли бы установить миссис Риттербуш очень маленькую гортань, поскольку ее использование будет только временным. И это избавит нас от необходимости точного определения размера.