Его слова, полные грустной правды и принятия, сняли груз вины, но оставили горечь. Он был прав. Он выбрал свой путь – путь чистого разума в нечистом мире. А мне предстояло идти своим.
Полночь, наконец, наступила. Академия погрузилась в сон, нарушаемый лишь скрипом старых балок да гулом фокусирующих кристаллов в дальних лабораториях. Я крался по знакомым, теперь зловещим в своей пустоте, коридорам. Лунный свет, пробиваясь через высокие окна-витражи, рисовал на каменном полу причудливые, похожие на руны, узоры. Воздух был холодным, пахнущим пылью и тайной.
Южный коридор второго этажа Главной библиотеки. Массивная дубовая дверь с железными накладками была приоткрыта. Я вошел. Зал был погружен в полумрак. Лишь у дальнего окна, залитого лунным серебром, горела одна-единственная лампа с зеленым абажуром. Под ней, откинувшись на спинку стула, сидела Она.
Старшекурсница. Высокая, почти моей высоты, а ведь Григорий был высок. Ее волосы – ослепительно-белые, как первый снег, коротко и безупречно зачесанные назад, открывая высокий, умный лоб и острые скулы. На переносице – строгие, тонкие очки в стальной оправе, за которыми светились глаза неопределенного, но очень светлого цвета – серо-голубые? – холодные и оценивающие. Она была одета не в платье, а в идеально скроенный мужской костюм из темно-серой шерсти: пиджак, жилет, брюки, заправленные в высокие сапоги. Костюм подчеркивал не мужеподобие, а утонченную, почти хищную грацию. Фигура была подтянутой, сильной, но без грубости – как лезвие рапиры.
- Григорий Грановский. Точен, как маятник Фуко. Приятно, – ее голос был низким, бархатистым, без тени волнения. Она не встала, лишь указала на стул напротив. – Садитесь. Я – Алиса Ливен. Факультет Теургии и Церковной Истории. Пятый курс.
Я сел, ошеломленный. Ее внешность была настолько неожиданной и… гипнотической, что на мгновение я забыл о предостережениях Юлианы. От нее пахло тем самым холодным ароматом орхидеи, смешанным с запахом старого пергамента и чего-то еще… электрического? Статического?
- Вы удивлены моим видом? – Она слегка скривила губы в подобии улыбки. – Церковная история требует не меньшей смелости, чем метамагия, Грановский. Особенно, если хочешь оставаться собой, верно? Но к делу. Мы следили за вами.
- Мы? – выдавил я.
- Круг «Свободная Мысль». – Она вынула из внутреннего кармана пиджака тонкую книжицу в скромном темно-красном переплете. Без названия на обложке. – Нас немного. Студенты разных факультетов. Те, кто видит, что Империя и Академия, ее дитя, больны. Больны сословной спесью, продажностью чиновников, удушающей любое живое начинание, как ваш случай с Меншиковым и Голубевым.
Она положила книгу на стол передо мной и сказала: «Мы изучаем. Мы обсуждаем. Мы ищем пути. Пути к обществу, где ценят Разум и Справедливость, а не кошелек и титул. Где такой ум, как ваш, или как ваш друг Лугин, или даже Серебрянская с ее огненным нравом, не будут презираемы или использованы лишь для войны и обогащения верхов.»
Я открыл книгу. На титульном листе:«Государственность и Анархия» М. А. Бакунина. Издание 1873 г.Под текстом – пометки на полях, острые, полные негодования.
- Бакунин… – пробормотал я. История, которую знал я и моя семья из мира прошлого кричала внутри: Революция! Хаос! Кровь! Гражданская война!
- Радикал? Да, – Алиса словно прочла мои мысли. Ее светлые глаза сверлили меня. – Но он вскрывает язвы. Говорит о том, что любая власть, не основанная на истинном равенстве и свободе, развращает. Разве то, что случилось с вами, с вашим профессором Варламовым – не подтверждение? Разве Академия, где талантливейший метамаг вынужден ютиться на чердаке и терпеть издевательства тупоголовых выскочек вроде Меншикова – это справедливо? Разве Империя, где магия служит не народу, а амбициям генералов и аппетитам фабрикантов, имеет право на существование?
Ее слова лились плавно, убедительно, подкрепляясь моим собственным недавним горьким опытом. Но видение будущего, которое мерещилось за ее холодной красотой и пламенными речами, пугало. Хаос. Насилие. Разрушение всего, даже того хорошего, что было.
- Вы предлагаете… революцию? – спросил я осторожно.
- Для начала мы предлагаем думать, Григорий! – Она слегка повысила голос, и в нем впервые прозвучали искренние нотки. – Обсуждать. Искать альтернативы. Не мириться с гнилью! Ваш ум, ваша способность видеть суть, ломать стереотипы, как вы сделали с задачей Голубева… они нужны не только для эфирных уравнений! Они нужны, чтобы понять уравнения общества! Чтобы найти решение!
Она встала, ее фигура в лунном свете казалась еще более внушительной и… притягательной.
- Возьмите Бакунина. Прочтите. Не как истину в последней инстанции, а как… провокацию мысли. Подумайте. Наш кружок собирается в среду, в полночь. Здесь же. Приходите. Послушайте. Задайте вопросы. Мир не ограничен стенами вашей лаборатории или интригами деканата.
Она протянула мне книгу. Я взял ее автоматически, чувствуя шершавость обложки под пальцами. Мои мысли путались. Рациональная часть, Денис, кричала об опасности, о неоправданном риске, о кровавых последствиях подобных идей. Но… Алиса Ливен. Ее белые волосы, ловящие лунный свет. Холодная красота, ум, смелость бросить вызов условностям своим видом и речью. Магнетизм, исходивший от нее, был почти физическим. Не магия ли это?– мелькнула дикая мысль. Какая-то чара притяжения, заставляющая забыть об осторожности?
- Я… подумаю, – сказал я, сжимая книгу.
- Этого и ждем, – она кивнула. Ее губы тронула легкая, победоносная улыбка. – До среды, метамаг. И помните: тишина – условие выживания. Ни слова даже вашим… преданным друзьям.
Ее взгляд скользнул в сторону окна, будто она знала о моем разговоре с Юлианой. Затем она выключила лампу, и ее силуэт растворился в тенях между стеллажами так же бесшумно, как появился.
Я стоял один в огромной, темной библиотеке, держа в руках красную книгу Бакунина. Запах орхидеи еще витал в воздухе, смешиваясь с запахом старой бумаги. Сердце бешено колотилось – и от страха перед последствиями, и от странного, необъяснимого волнения после встречи с Алисой Ливен. Игра, в которую меня втянули, только что перешла на новый, куда более опасный уровень. И я уже не мог сказать, был ли я пешкой, игроком, или просто… очарованным зрителем. А в кармане, рядом с ключом Варламова, лежал теперь иной ключ – к миру подпольных мыслей и запрещенных книг, пахнущий холодной орхидеей и порохом грядущих бурь.
Глава 9
Слух о Стихийном Турнире прокатился по Академии волной возбуждения. «Практическая демонстрация контроля над элементами! Командное и личное первенство! Славьтесь, юные таланты!» – кричали афиши, расклеенные на дубовых досках объявлений. Приз – доступ в закрытый арсенал артефактов для практики – манил многих. Но для меня, Артёма и Юлианы это был шанс доказать что-то большее. Шанс стереть самодовольную усмешку с лица Меншикова, который, конечно, тоже записался, окруженный свитой военмагов.
- Надрать ему спесивые штаны! – Артём размахивал воображаемым мечом из воздуха, стоя у стенда с правилами. – Я его завихрю так, что он в собственном кителе запутается!
Юлиана стояла рядом, поджав губы. Ее глаза горели холодным огнем азарта. «Он силен в прямом ударе. Лед, разрушение. Но в турнире важна не только сила, но и контроль, адаптация. Мы справимся, Григорий. Твоя голова, Артёмов ветер, мой огонь – мы сбалансированы.»
Я кивал, стараясь впитать их уверенность. Внутри бушевала решимость. После унижения с тетрадью, после подлой безнаказанности Меншикова, после таинственной встречи с Алисой Ливен, о которой я не сказал даже им, обещание молчания висело камнем, мне отчаянно нужна была победа. Осязаемая. Публичная. Магическая. Это был вызов не только Меншикову, но и моим собственным страхам, моей прошлой слабости.
- Идем, – сказал я, голос звучал тверже, чем я чувствовал. – Покажем им, что настоящая сила не покупается.
Турнир проходил в огромном, похожем на цирковой амфитеатр зале Практеума. Он представлял из себя арену, закрытую сверху магическим барьером — не слишком искусным, но служащим некоторым препятствием. Вот только для чего? Над ней нависали галереи с преподавателями-стихийщиками и целителями в белых мантиях с зелеными крестами. Воздух гудел от возбужденных голосов студентов.
Первым вызвали Меншикова. Он вышел под аплодисменты своей «группы поддержки» и многих остальных. Его лицо выражало холодную уверенность. Дежурный профессор объявил, не вдаваясь в детали:
- Цель – покинуть арену до истечения времени. Использование стихий разрешено и приветствуется. Готовность? Начали!
Тяжелая каменная дверь арены захлопнулась за Меншиковым. Наступила тишина. Потом из решеток в полу арены вокруг с громким шипением хлынула вода. Прозрачная, холодная, она стала быстро заполнять пространство внутри через невидимые щели, поднимаясь по стенам. Со скоростью, рассчитанной на то, чтобы наполнить её за несколько минут.
- Вода! – пронесся шепот по залу.
Моя кровь застыла. Не просто страх – чистый, животный ужас сковал меня. Перед глазами всплыли не картинки, а ощущения: леденящий удар по спине, черная ледяная пустота Невы, мешок на голове, невыносимое жжение в легких, отчаяние и… бесконечное падение. Рука непроизвольно схватилась за горло. Я почувствовал, как холодеют пальцы, как сердце колотится о ребра, как перехватывает дыхание. Не вода. Только не вода.
- Григорий? Ты в порядке? – обеспокоенно шепнула Юлиана, тронув мое запястье. Ее прикосновение было горячим, но не могло растопить лед внутри.
Я не мог ответить. Смотрел, как заливается арена. Вода уже была по пояс фигуре внутри. Меншиков не растерялся. Он поднял руки, и вокруг него начал клубиться морозный туман. Вода у его ног схватывалась льдом. Он не пытался остановить поток – он строил! Строил ледяную ступень за ступенью, поднимаясь вверх, к потолку Камеры. Ледяные кристаллы росли с невероятной скоростью, образуя винтовую лестницу. Он поднимался по ней спокойно, методично, как на парад. Вода поднималась, но его ледяная конструкция росла быстрее. За десять секунд до того, как вода должна была достигнуть потолка, его рука коснулась барьера. Раздался громкий треск – маги