В кабинете отца нашёл карту империи. Рядом — письмо на официальной бумаге: «Ваше превосходительство, учитывая сложности с финансированием экспедиции...» Дальше текст залит чернилами.
Но главное — лаборатория. Не комната, а чулан под лестницей. Стол, заваленный астролябиями, кристаллами в бархатных футлярах, пергаментами с зодиакальными кругами. На полке — «Трактат о небесной механике».
Взял в руки шар из дымчатого кварца. Он оказался тёплым, как живой. Где-то внутри мерцали искры.
—Барин? — Даша стояла на пороге, держа свечу. — Вам... нехорошо?
—Нет. Наоборот. — Поставил шар на место. — Что это?
—Ваши... инструменты. - сказала она слегка недоумевающе.
Я вышел в коридор, вдыхая запах воска и старости. Дом скрипел, стонал, но былмой. Не съёмная конура с соседями-алкоголиками, не съёжившийся от страха мирок Дениса. Здесь высокие потолки, здесь воздух пахнет вечностью, а не плесенью.
Поднялся на второй этаж, в спальню. В шкафу висели сюртуки, потёртые, но добротные. В ящике — записная книжка с расходами: «Март. Свечи — 2 рубля. Мука — 1.50. Жалованье Даше — задержано...»
Лёг на кровать. Тело приняло позу, которой не знал Денис: руки за головой, ноги скрещены в щиколотках. Грудь поднималась ровно, без одышки курильщика.
—Завтра, — прошептал я в темноту, — начнём всё заново.
Утро начиналось с запаха сырости и воска. Я проснулся от того, что капля с потолка упала прямо на лоб. Даша уже хлопотала в коридоре — слышалось, как она скребёт пол щёткой, бормоча что-то про «проклятую плесень». Встал, потянулся, и тело отозвалось непривычной лёгкостью. Ни боли в пояснице, ни хруста в коленях. Даже дыхание было глубже, будто лёгкие наконец расправились после двадцати лет сигарет.
Спустился в столовую, где на столе ждал завтрак: яйцо всмятку, кусок чёрного хлеба и чай с мятой. Даша стояла у буфета, вытирая пыль с фамильного серебра — подноса с гербом Грановских, на котором остались лишь намёки на былой блеск.
—Сегодня приедет кузнец, барин, — сказала она, не оборачиваясь. — Забрать последний самовар.
—Самовар? — я приподнял бровь, и она тут же покраснела, будто сказала что-то непристойное.
—Для уплаты долга аптекарю... Вы же приказывали в прошлом месяце.
Ах да. Долги. Теперь они были моими. Вездесущая проблема, которая, кажется, кармически преследовала меня даже сквозь пространство и время. Господи, ну и чем я заслужил такое?
После завтрака отправился в кабинет отца. Солнечный луч пробивался сквозь щель в ставнях, освещая стол, заваленный письмами с сургучными печатями. Счёт от мясника за полгода. Претензия от винного поставщика. Письмо из Петербурга с намёками, что «экспедиция требует дополнительных вложений».
Среди бумаг нашёл тетрадь в кожаном переплёте — «Домоводство для дворянских имений, 1872 год». Надо бы почитать на досуге, чтобы во всём разобраться.
—Барин! — Даша постучала в дверь, держа в руках свёрток. — Из города привезли.
Развернул ткань. Внутри лежала книга: «Основы сакральной геометрии» с золотым тиснением. Страницы пахли свежей типографской краской. На первой странице — дарственная надпись: «Григорию Грановскому — в надежде на просвещение. Ваш покорный слуга, П.И. Свешников».
—Кто это? — спросил я, проводя пальцем по витиеватым буквам.
—Учитель из уездного училища. Вы же обещали ему консультировать по... — она запнулась, — по звёздам.
Открыл книгу наугад. Иллюстрации изображали лабиринты, спирали, многоугольники с подписями: «Пентаграмма как основа защитных барьеров», «Гексагон для концентрации эфирных потоков». В углу страницы мелким почерком было выведено: «Применить теорему Пифагора к третьему сектору».
—Спасибо, Даша, — сказал я, и она ушла, оставив меня наедине с тайной.
День прошёл в попытках навести порядок. Помогал Даше выносить хлам из чуланов — сломанные стулья, сундуки с молью, подгнившие бочки. В углу чердака нашли ящик с артефактами: медный циркуль с рунами на дуге, свинцовые шары с выгравированными числами, тетрадь с чертежами механизма, похожего на часы. На последней странице — схема с подписью:«Маятник для измерения эфирных вибраций».
—Барин, это опасно, — Даша отступила, когда я взял в руки циркуль. — В прошлый раз вы говорили, что он чуть не взорвался.
Циркуль дрогнул, словно реагировал на меня.
—Видите? — она прошептала. — Он чувствует что-то.
Я сунул инструмент в карман. Возможно, это был компас или вроде того, а Даша просто суеверная. В 19 веке прислуга хоть что-то знала о достижениях прогресса или это правда было что-то большее? Я сразу же отмахнулся от последней мысли.
А к вечеру приехали кредиторы.
Даша вбежала в кабинет, вся бледная:— Барин, купец Ермолаев...
На крыльце стояли трое. Купец в поддёвке, с окладистой бородой и цепью на жилете. Да, мода у вышибал и бандитов не меняется — почти такая же золотая цепь висела на шее у Кабана на век позже. За ним — двое здоровяков в рваных кафтанах, но оба с почтительными поклонами.
—Григорий Аркадьевич, — Ермолаев снял картуз, но не поклонился. — За долгом приехал. Три месяца мучной поставки.
Я скрестил руки на груди, чувствуя, как новое тело будто само принимает позу аристократа:— Деньги будут. Через неделю.
—Слышал я эти «недели», — купец усмехнулся, но глаза бегали, избегая встретиться с моими. — У вас и самовар-то последний забрали.
Один из здоровяков кашлянул, поправляя нож за поясом. Но его напарник толкнул его локтем, шепча:— Молчи, дурак. Он ж дворянин.
—Через неделю, — повторил я, вкладывая в голос сталь, которой не было у Дениса. — Или вы сомневаетесь в слове Грановских?
Ермолаев замялся. Потом плюнул через плечо, будто сплёвывая собственную трусость:— Ладно. Неделя. Но проценты за неё — двойные.
Они уехали, подняв тучи пыли. Даша дрожала у двери, но я улыбнулся. Даже нищий дворянин — всё ещё дворянин и я чувствовал, как скоро привыкну к этому.
Перед сном снова взял циркуль. Стрелка теперь уже упрямо указывала на северо-восток — туда, где за лесом мерцали огни уездного городка. Взял карту из кабинета отца. Там, куда показывала стрелка, была отмечена деревня Черноречье.
Положил циркуль на томик Бодлера. Завтра. Завтра начнутся настоящие вопросы.
А пока — ветер стучал ставнями, Даша похрапывала за тонкой стенкой, и дом, скрипя, обнимал свою новую тайну.
Утро пришло с протяжным скрипом ставень. Даша уже хлопотала в коридоре — её шаги, лёгкие и торопливые, отдавались эхом в пустых залах. Я потянулся, чувствуя, как молодые мышцы отвечают без привычной скованности. За окном июльское солнце золотило верхушки сосен, а в саду трещали кузнечики, будто заводили невидимые механизмы.
В лаборатории, куда я спустился после завтрака, пахло пылью и старой бумагой. На столе лежал раскрытый дневник Григория с засушенным клевером между страниц. Его почерк, угловатый и нервный, петлял вокруг схем звёздного неба, перемежаясь уравнениями:
«Если принять скорость эфирного ветра за константу, то угол отклонения маятника должен соответствовать…»
Я перевернул страницу. Набросок зодиакального круга с цифрами на полях напоминал попытку соединить астрологию с дифференциальными исчислениями. Григорий явно пытался найти систему там, где другие видят лишь мистику.
—Барин, — Даша замерла на пороге, держа в руках веник, словно скипетр. — Купец Ермолаев прислал мальчишку с запиской.
Листок пах дешёвой махоркой. Корявые буквы выводили: «Жду через три дня. Или сам приеду с гостями».
Я сунул записку под пресс с кристаллом кварца — тот самый, что грелся в ладони, будто живой. Даша наблюдала, как его грани ловят свет, но промолчала. Её взгляд скользнул по столу, заваленному книгами, и задержался на развороте с гороскопом.
—Вы… снова за звёздами? — спросила она осторожно.
—Это не просто звёзды. — Я провёл пальцем по графику лунных фаз. — Видишь эти кривые? Они показывают, как меняется гравитационное поле. А здесь… — открыл «Трактат о небесной механике», — расчёты приливов в Финском заливе. Твоя родина ведь у моря?
Она кивнула, неожиданно оживившись:
—Отец рыбачил. Говорил, когда полная луна — улов хуже.
—Потому что приливы меняют течения. — Я обвёл уравнение, где лунная фаза связывалась с коэффициентом трения. — Но вы, наверное, там всё на русалок списываете.
Даша засмеялась, но тут же прикрыла рот, будто поймала себя на вольности. Её смех, звонкий и неожиданно молодой, заставил меня улыбнуться.
—А можно… — она покраснела, переминаясь с ноги на ногу, — узнать, когда ваш батюшка вернётся? По звёздам.
В дневнике Григория была страница с прогнозом для отца — интегралы, переплетённые с астрологическими символами. Числа говорили о вероятностях, но как перевести их на язык надежды?
—Видишь эту точку? — ткнул в график с пиком в сентябре, импровизируя на ходу. — Здесь пересекаются траектории Меркурия и Венеры. Значит, письма придут раньше, чем мы ждём.
Она потянулась к рисунку, но вдруг отдернула руку, словно обожглась.
—Спасибо, барин, — прошептала и выбежала, оставив веник прислонённым к двери.
К полудню я нашёл в сундуке под лестницей папку с пометкой «Императорская академия». Внутри — проспект с гравюрами: башни в готическом стиле, аудитории с витражами, изображающими геометрические фигуры. На последней странице красовалась печать с девизом: «Scientia et Arcana».
—Знание и тайны, — пробормотал я, разглядывая схему факультетов. Метамагия, стихийные искусства, артефакторика… Рядом с перечнем дисциплин чья-то рука вывела:«Экзамены — ежегодно в сентябре. Для дворян — квота».
Сердце забилось чаще. Академия. Место, где могло быть так привычно и так уютно.
Вечером, когда Даша ушла запирать курятник, я разложил на столе карту Петербурга. На ней кто-то отметил красным крестиком здание у Невы — Академию.
В окно ударил порыв ветра, задув свечу. Во тьме замигал слабый огонёк — где-то за лесом, на востоке. Сначала я подумал о фонаре, но свет пульсировал, словно дыша. Он напоминал северное сияние, спутанное с биением сердца.