Я чувствовал, как Юлиана дрожит. Артём мрачно смотрел на трибуну.– Дурачье... – пробормотал он. – Сейчас жандармов нагонят... На кой ляд полезли?Но его голос потонул в общем гуле. Давка усилилась. Кто-то толкнул меня в спину. Я споткнулся о свою больную ногу, едва не упал. Юлиана вцепилась в меня мертвой хваткой. В глазах ее был ужас. Адреналин ударил в кровь, смешавшись с болью и давно знакомым страхом. Хаос. Тот самый, что обещала Алиса. Он был здесь. Он дышал в лицо горячим, перегаром и злобой.
Я оглядывал мельтешащие лица, ища путь к отступлению, к краю площади. Толпа сжималась, становясь все плотнее, все опаснее. Крики сливались в оглушительный рев. Где-то впереди кто-то бросил снежок в сторону корпуса, где маячили фигуры охраны. Ответом был резкий свисток. Не один. Десятки.
И тут мой взгляд, скользя по краю бушующей человеческой массы, зацепился за фигуру у самого подножия Главного корпуса. Человек стоял чуть в стороне, в тени массивной колонны. Не студент. Не преподаватель. Плотный, невысокий. На нем был длинный, серый, поношенный плащ с поднятым воротником, скрывавшим нижнюю часть лица. Широкополая шляпа низко надвинута на лоб. Но этого было достаточно. Этот серый плащ, этот стиль «невидимости», эта поза наблюдателя, чужака... Я видел таких возле зданий Охранного отделения. Охранка. Здесь. Сейчас. Среди нас.
Ледяная волна прокатилась по спине, мгновенно смыв боль в ноге, страх давки, даже ужас Юлианы. Все сузилось до этой серой точки в тени колонны. Он не смотрел на трибуну с орущими Шереметевым и Оболенским. Его взгляд, острый и безжалостный, методично сканировал толпу, выискивая... кого? Зачинщиков? Лицо Алисы? Мое?
Он был здесь. Игра в свободу кончилась. Началась охота.
Глава 22
Свистки. Их пронзительный, ледяной визг разрезал гул митинга, как нож гнойник. Один, другой, третий – целая стая стальных птиц смерти. Мгновение всеобщего оцепенения – и площадь взорвалась уже не криками протеста, а животным криком страха.
– Жандармы! Разбегайся! – Лови! Держи зачинщиков! – Бей охранку!
Серый плащ у колонны исчез, растворившись. Но на его месте, словно из-под земли, выросли другие. Синие мундиры с медными пуговицами, тульи фуражек с кокардами, свинцовые взгляды. Они не бежали – шли плотным строем с краев площади, сжимая кольцо. Полицейские дубинки – тяжелые, окованные свинцом – сверкали в тусклом свете. А между ними и орущей толпой – горстка преподавателей в парадных мантиях, тщетно пытавшихся взывать к разуму, их голоса тонули в реве.
Шереметев на ящиках побледнел как снег, но не дрогнул. Он вскинул руку – не для жеста, для заклинания. Воздух перед строем жандармов сгустился, стал вязким, как смола. Несколько передних стражей порядка споткнулись, словно наткнувшись на невидимую стену.– Сопротивление магией представителям власти! – рявкнул чей-то командирский голос, усиленный магией. – Хватать их! Всех!
Это был сигнал. Строй синих мундиров дрогнул и ринулся вперед, ломая слабый барьер Шереметева. Дубинки взметнулись. Первый удар – тяжелый, глухой – пришелся по плечу студента рядом с трибуной. Крик боли. Кровь, алая на сером снегу.
– Арестовывают всех! – завопил кто-то рядом с нами. Паника стала осязаемой, как запах пота и рвоты. Толпа, только что единая в гневе, теперь превратилась в стадо, мечущееся в западне. Люди толкались, падали, давили друг друга. Артём орал что-то нечленораздельное, пытаясь прикрыть меня и Юлиану своим телом.
– Гриша! – Юлиана вцепилась в мою руку, ее пальцы были ледяными. В глазах – чистый ужас. Ее огонь погас, затоптанный сапогами страха. – Они... они же...
Огромный жандарм, лицо красное от ярости, пробился сквозь мельтешение тел прямо к нам. Его свинцовый взгляд скользнул по нам, оценивая. Его рука с дубинкой взметнулась – не разбирая, просто чтобы расчистить путь или наказать за место под солнцем. Цель – Юлиана.
Мозг отключился. Остался только животный инстинкт, кричащий "НЕТ!". Рука дернулась сама, пальцы сплелись в корявый знак, в мыслях – не формула, а отчаянное: Оттолкнуть!Личный резерв, жалкий и искривленный травмой, рванул через искаженный канал. Боль в ноге ударила током, мир поплыл. Но что-то сработало. Воздух перед жандармом сгустился в дрожащую, невидимую подушку. Дубинка гулко стукнула по барьеру, отбросив искры маны. Жандарм ахнул от неожиданности, отшатнулся.
– Маг! Бунтовщик! Сопротивляется! – заревел он, уже целясь в меня.
Я не думал. Только защитить. Еще один жест, еще один рваный выброс энергии. На этот раз – ослепляющая вспышка света, дешевый фокус первокурсника, но в окружающей неразберихе он сработал. Жандарм зажмурился, заорал. Юлиана рванула меня в сторону, под сень колоннады Главного корпуса. Артём, рыча, швырнул в ближайших жандармов ком замерзшей грязи.
Хаос достиг апогея. То, что минуту назад было митингом, теперь превратилось в дикую, кровавую свалку. Студенты, не желавшие или не успевшие сбежать, отбивались чем попало – сумками, кусками льда, простейшими заклинаниями. Жандармы лупили дубинками без разбора, хватая всех подряд. Крики боли, визг, ругань, звон бьющегося стекла слились в оглушительную какофонию. Воздух наполнился запахом крови, пота, страха и озона от магии.
– Держись, Юль! – крикнул я, оттаскивая ее за угол колонны. Мое сердце колотилось, как бешеное, в висках стучало. Боль в ноге пылала, каждое движение было пыткой. Я чувствовал, как слабо, как ничтожно мое вмешательство в этот ад. Но видеть, как ее бьют... Нет. Не мог.
Рядом, у стены, корчился студент-стихийник. Его лицо было залито кровью из разбитого носа, рука неестественно вывернута. Он стонал, пытаясь приподняться. Это был парень из группы Артёма. Юлиана ахнула, рванулась к нему.
– Не надо! – попытался удержать я, но она вырвалась. Ее пальцы уже тянулись к карману плаща – зелье? Бинт? В этот момент из дыма и мельтешения вынырнули еще двое синих мундиров. Их глаза загорелись при виде легкой добычи – девушка над раненым.
Я вскинул руки снова. Мысль: Щит. Широкий щит. Формула метамагии – сложная, требующая четкого расчета и ровного тока. Моя мана, искривленная, как кривое зеркало, рванула наружу. Не щит получился, а нечто вроде волны сбивающей энергии. Она ударила в жандармов, сбив одного с ног, другого отшвырнув в сторону. Но и меня отбросило назад, ударив спиной о каменную колонну. Воздух вырвался из легких, в глазах потемнело.
– Гриша! – Юлиана бросилась ко мне, забыв про раненого.
Через туман в глазах я увидел. Увидел, как Алиса, ловкая и невесомая, как тень, метнулась вдоль стены Главного корпуса. Она не дралась. Она уходила. Рядом с ней – Шереметев и Оболенский, бледные, но не сломленные. Путь им преграждали двое жандармов. Алиса что-то бросила им под ноги – не заклинание, а маленький стеклянный шарик. Он лопнул с хлопком, выпустив облако едкого черного дыма. Жандармы закашлялись, ослепленные. А тот проход, который только что создал мой корявый "щит", отшвырнув их товарищей... Он был прямо перед ней.
Она метнула быстрый взгляд в мою сторону. Не благодарности. Не удивления. Взглядпонимания. Как шахматист, видящий, что соперник невольно открыл ему путь к отступлению. И легкий, почти невидимый кивок - «спасибо, пешка». Потом она скользнула в дымовую завесу, увлекая за собой Шереметева и Оболенского. Они растворились в боковом проходе меж корпусов, пока жандармы отплевывались от сажи.
Горечь, острее любой боли в ноге, залила рот. Япомогей. Своей жалкой, неуклюжей защитой, япропустилих. Если бы не ввязался... Если бы просто бежал, таща Юлиану... Но нет. Я выбралдраться. И этим выбором дал ей шанс.
– Лоялисты! К порядку! – Громовой голос, знакомый и ненавистный, прорезал хаос. Меншиков. Он стоял на крыльце соседнего корпуса, окруженный десятком студентов – в основном с факультета Военного дела и Стихийной магии. Их лица были ожесточенными, решительными. Меншиков вскинул руку. – Защищаем Академию от смутьянов и жандармского беспредела! Огнем и льдом!За Императора!
Он не стал разбирать, кто бунтовщик, а кто просто затравленный студент. Его стихийники открыли огонь. Не в жандармов – в толпу перед ними. Снежок, сжатый в ледяной шар размером с кулак, просвистел мимо моего уха и врезался в спину убегающему студенту-теологу. Тот рухнул с хрипом. Другой лоялист метнул язык пламени – несильный, но болезненный – в группу метамагов, пытавшихся укрыться.
Это стало последней искрой. Теперь дрались все со всеми: бунтовщики с жандармами, жандармы с лоялистами Меншикова, лоялисты с любым, кто казался подозрительным. Магия, грубая и смертоносная, смешалась с кулаками и дубинками. Где-то рядом грохнуло – мощный разряд стихийника или взрыв артефакта? Крик оборвался на полуслове. Запах крови стал гуще, смешавшись с запахом гари и озона.
Я прижал Юлиану к стене, пытаясь прикрыть своим телом. Она рыдала, глядя на раненого стихийника, который теперь лежал неподвижно. Артём, с окровавленной губой, пытался оттащить его глубже под колоннаду, отшвыривая ногой упавшие рядом куски льда и обломки стены.
– Надо уходить! Сейчас! – кричал он, его голос был хриплым от напряжения. – Пока нас не прикончили свои же или синие!
Он был прав. Но куда? Площадь кипела котлом насилия. Выходы перекрыты либо жандармами, либо ожесточенными лоялистами. Я огляделся в отчаянии, глаза зацепились за узкую служебную дверь в стене Главного корпуса, метрах в десяти от нас. Она была приоткрыта – кто-то выбегал или вбегал?
– Туда! – указал я Артёму. – Тащи его! Бежим!
Мы рванули, спотыкаясь о тела и лед. Юлиана, подхваченная мной, бежала, прижавшись. Артём, пыхтя, волок раненого товарища. Каждый шаг по больной ноге был адом. Мир вокруг был сюрреалистичным калейдоскопом ужаса: окровавленные лица, летящие заклинания, фигуры в синем и студенты в разорванных мантиях, сцепленные в смертельной схватке. Где-то кричали: «Убийцы!», где-то: «За Царя!».
Мы были в двух шагах от двери, когда перед ней выросла фигура. Студент в мантии Военного дела, лицо искажено злобой. В руке – сгусток магического льда, готовый к броску.