– Куда, предатели? – прошипел он, не разбирая, кто мы. – Прикрывали бунтовщиков?!Он замахнулся.
Времени на заклинание не было. Только инстинкт. Я рванул Юлиану в сторону, подставляя себя под удар. Закрыл глаза, ожидая удара.
Удар не пришел. Вместо него – глухой стон и звук падающего тела. Я открыл глаза. Студент-лоялист лежал на снегу, сбитый с ног здоровенным куском обледеневшей грязи. Над ним стоял... Артём. Его лицо было багровым от ярости.– Это мои друзья, сволочь! – рявкнул он и пнул лежащего ногой. – Лезь еще – сожгу!
Он распахнул дверь. – Валим!
Мы ввалились в темный, пыльный коридор служебных помещений. Артём запер дверь изнутри каким-то ломом, валявшимся рядом. Звуки бойни снаружи стали приглушенными, но не исчезли. Гул, крики, взрывы – они проникали сквозь толстые стены, напоминая о кошмаре за дверью.
Юлиана прислонилась к стене, сползла на пол. Она тряслась, лицо было мокрым от слез и грязи. Артём опустил раненого, проверил пульс.– Жив... – пробормотал он. – Еле-еле.
Я стоял, опираясь на стену, пытаясь перевести дух. Боль в ноге, адреналин, страх – все смешалось в огненный шар в груди. Я смотрел на свои дрожащие руки. Руки, которые только что развеивали заклинания жандармов. Руки, которые невольно открыли путь Алисе. Руки, которые не смогли остановить это.
Если бы был решительнее… Мысль пронзила острее льда Меншикова. Если бы сразу после ректора ушли с Юлианой и Артёмом к теплицам. Если бы не задержался, не увидел серый плащ... Если бы не полез защищать Юлиану, не создал бы этот чертов проход... Если бы... Если бы...
Я закрыл глаза. За дверью слышался крик – долгий, пронзительный, женский, обрывающийся на полуслове. Потом еще один глухой удар. И еще. Хаос пожирал сам себя.
Я не остановил это. Я лишь стал еще одним винтиком в этой кровавой мясорубке. И своей слабостью, своей нерешительностью, своей жалкой попыткой защитить маленький "дом", я помог разжечь ад, в котором этот дом мог сгореть дотла. Горечь заполнила все нутро, горькая, как пепел. Мы были в безопасности. На минуту. Но цена этой безопасности... Она капала с моих рук, казалось мне, алой, студенческой кровью.
Темнота служебного коридора давила, пахла пылью, старой штукатуркой и страхом. Гул бойни за толстой дверью был приглушенным, но от этого еще страшнее – как рычание зверя за тонкой перегородкой. Юлиана сидела на полу, прислонившись к стене, лицо спрятано в коленях, плечи вздрагивали от беззвучных рыданий. Артём склонился над раненым стихийником, его пальцы, привычные к грубой силе, неуклюже пытались прижать окровавленный рукав к ране на голове парня.
– Жив, – хрипло констатировал Артём, снимая свой шарф для перевязки. – Но надолго ли... Надо к лекарям, Гриш. Сейчас же.
Я стоял, опираясь ладонью о холодную стену. Дрожь проходила, сменяясь ледяной тяжестью в груди. Кровь на руках – не моя, чужая – казалась раскаленным клеймом. Я помог ей уйти. Я часть этого ада. Если бы не моя нерешительность... Если бы сразу после ректора...
– Артём, – голос мой звучал чужим, сдавленным. – Отведи их. Юлю и его. Тайными ходами к лазарету. Знаешь путь через старые катакомбы к флигелю?
Он поднял на меня глаза, полные недоумения и усталости.
– Знаю... Но ты? Куда ты?
Я не смотрел на Юлиану. Не мог. Ее немой вопрос, ее страх – они парализовали бы. Вместо ответа я поднес пальцы к вискам. Закрыл глаза. Внутри – не формула, а образ. Алиса Ливен. Ее белые волосы, резкие черты, холодный, аналитический взгляд. Ее уникальный резонанс маны – холодный, острый, как скальпель, с едва уловимым привкусом озона и... Тьмы. След. Метамагия высшего порядка – поиск индивидуального магического отпечатка. Мой искривленный ток маны рванулся по нервным путям, ища слабое эхо ее присутствия в пространстве. Боль в ноге вспыхнула костром, мир закачался. Но он был – тонкая, дрожащая нить, уходящая вглубь корпуса, вверх по лестницам.
– Уходи, – выдохнул я, открыв глаза. Нить маячила в восприятии, как мираж. – Сейчас. Пока путь свободен. Я... найду вас позже.
– Гриша, нет! – Юлиана вскочила, ее лицо было искажено ужасом. – Не уходи! Они везде! Они убьют тебя!
– Он прав, Юль, – грубо перебил Артём. Он уже подхватил раненого под мышки. Лицо его было каменным. – Лазарет – наш шанс. А он... – он кивнул в мою сторону, – он знает, что делает. Иди, Гриш. Но черт тебя побери, выживай.
Он почти потащил Юлиану за руку вглубь темного коридора. Она сопротивлялась, оглядываясь на меня, глаза – два огромных озера отчаяния. Потом сломалась, позволила увести. Их шаги затихли в темноте.
Один. С гулом бойни за спиной и дрожащей нитью следа перед внутренним взором. Я двинулся, хромая, игнорируя боль. Каждый шаг – преодоление. Коридоры были пустынны, освещены лишь редкими тусклыми светильниками. След вел вверх, по узкой винтовой лестнице для прислуги. На втором этаже я свернул в длинный коридор с высокими окнами, выходящими на Парадную площадь.
Картина, открывшаяся внизу, вырвала стон. Бойня не утихала. Она горела теперь с новой силой. Синие мундиры жандармов сомкнули ряды, методично оттесняя оставшихся студентов к центру. Лоялисты Меншикова, организованные в клинья, били стихийной магией по любым скоплениям, не разбирая своих и чужих. Огонь лизал мантии, лед сковывал ноги бегущих. На снегу темнели неподвижные фигуры. Один... два... больше. Крики были уже не гневными, а полными ужаса и боли. Дым от чего-то горящего стелился по площади.
Я прижался лбом к холодному стеклу. Горечь, ярость, бессилие – все смешалось. Я не мог это остановить. Но клянусь... повторения не будет. Алиса заплатит. Этот хаос – ее творение.
След звал дальше, на западное крыло. Я оттолкнулся от окна, снова погружаясь в полумрак коридоров. Боль в ноге была постоянным спутником, фоном к адреналину. След Алисы стал отчетливее – она торопилась.
В узком переходе между корпусами, где пахло мышиным пометом и старым деревом, меня ждали. Двое. Студенты-стихийники в мантиях с символами Воды и Огня. Лица молодые, но ожесточенные, глаза блестели лихорадочным блеском. Один сжимал в руке сгусток влажного холода, другой – язычок пламени, прыгавший на ладони.
– Стой! – крикнул водник, выставляя ледяной клинок вперед. Его голос дрожал от напряжения. – Ты... ты с площади! Ты помогал бунтовщикам! Видели! Сдавайся! По приказу Меншикова!
Мозг, отточенный метамагией, сработал быстрее тела. Анализ. Расстояние – три метра. Тот, что с водой – неустойчивая стойка, концентрация на клинке. Пиромаг – нервный, пламя дрожит. Моя мана – искривлена, но... точка приложения. Не сила, а точность.
Я не стал отвечать. Рука дернулась – не просто жест, а мысленный вектор. Разрушить структуру. Искра магии, искаженная, но направленная острием, рванула к сгустку льда в руке гидромага. Формула не атаки, а дестабилизации – метамагический скальпель. Ледяной клинок взорвался у него в руке с хрустальным звоном, осыпав его осколками. Студент вскрикнул от боли и неожиданности, отшатнулся.
Пиромаг ахнул, его пламя дернулось в мою сторону. Я уже был в движении – корявый прыжок вбок, превозмогая боль в ноге. Пламя просвистело мимо, опалив камзол. Моя вторая мысль-вектор была уже для него. Импульс отдачи. Не в него – в воздух перед его пламенем. Сжатая волна воздуха ударила, как кувалда, не в студента, а в его заклинание. Огненный язык захлебнулся, разбился о невидимую стену, осыпав искрами. Пиромаг потерял равновесие, грохнулся на спину.
Я не стал добивать. Просто пробежал мимо них, хромая, оставив гидромага, зажимающего порезанную руку, и пиромага, беспомощно пытавшегося подняться. Их страх был осязаем. Но мой страх был сильнее – страх опоздать. Страх перед тем, что еще Алиса натворит за это время.
След вывел к потайной двери в стене старой оранжереи, замаскированной под шкаф с садовым инвентарем. Я толкнул ее – она открылась на запертый двор, заваленный снегом и хламом. Пахло морозом, дымом и свободой. Академия осталась позади, но ее гул, как рана, пульсировал в воздухе. След Алисы тянулся в город.
Петербург встретил меня холодом и тревожной тишиной. Праздничные гирлянды где-то еще мигали, но улицы были пустынны. След вел на Васильевский остров, к набережным. Я шел, сливаясь с тенями, прислушиваясь к отзвукам бойни. Они доносились с разных концов города – крики, далекие взрывы магии, звон разбитого стекла. Бунт, как искра, перекинулся за стены Академии.
На углу Большого проспекта я увидел их. Толпу студентов – человек тридцать, растерянных, испуганных. Они сбились в кучу, явно не зная, куда бежать. Среди них мелькнуло знакомое лицо – Оболенский. Он пытался их организовать, кричал что-то, размахивая руками, но в его глазах читалась паника. Его радикальные речи потонули в животном страхе толпы.
И тут из переулка вынесся отряд. Не жандармы. Конная полиция – городовые в темных шинелях, с нагайками в руках. Обычные люди. Не маги. Но их лица были тупы и жестоки от дозволенной власти. Лошади, вздыбленные, били копытами по брусчатке.
– Разойдись, смутьяны! – рявкнул усатый пристав впереди. – По коням! Вали их!
Нагайки взметнулись. Тяжелые, с свинцовыми наконечниками. Первый удар хлестнул по спине ближайшего студента. Вопль боли. Толпа метнулась, как испуганные овцы. Кто-то попытался швырнуть слабенькую шаровую молнию – она шипя погасла в воздухе, не долетев. Другие просто закрывали головы руками. Оболенский кричал что-то, пытаясь встать на пути всадника, но конь толкнул его грудью, а нагайка хлестнула по лицу. Он упал.
Беспомощность. Страх. Жестокость. Городовые рубили нагайками без разбора, топча отстающих копытами. Студенты, потенциальные маги Империи, оказались беспомощны перед тупой силой и дисциплиной. Они бежали, растекаясь по переулкам, оставляя на снегу пятна крови и потерянные шапки. Оболенский поднялся на колени, держась за окровавленное лицо, его революционный пыл развеян одним ударом плети.
Я отвернулся. Жалость? Злость? Нет. Лишь холодная констатация: их игра проиграна. Алиса использовала их как щит, как шум. И ушла. След ее был четким, уходящим в сторону Тучкова моста. Я двинулся дальше, глубже в лабиринт узких, темных улиц Петербургской стороны. Туда, где каналы чернели, как провалы в ад, а тени сгущались до непроглядности.