Он трещал, как сорока, заполняя палату своей жизнерадостной, грубоватой энергией. Юлианна сначала смутилась, потом не выдержала и рассмеялась, вытирая остатки слез.– Артём, тише! Он же только очнулся! – но в ее голосе не было упрека, только облегчение и возвращение чего-то знакомого, нормального.Я смотрел на них. На Артёма с его пирогом и байками. На Юлианну, улыбающуюся сквозь следы слез. На их заботу, их присутствие. Боль все еще ныла в каждом мускуле, дыхание давалось тяжело, будущее было туманным – аресты, политика, последствия боя с Алисой, попытка понять что вообще было во время боя с моей силой. Но здесь и сейчас, в этой скромной лазаретной палате, пахнущей лавандой, лекарствами и горячим пирогом, было тепло. Было безопасно. Был дом.Я слабо улыбнулся Артёму.– Пирог… пахнет божественно. Но сначала… воды. Пожалуйста.Юлианна тут же вскочила, хватаясь за графин на тумбочке. Артём, довольный, отламывал уже кусок пирога, размахивая им.– Воды? Щас будет! И вода, и пирога! Все будет, герой! Отъедайся, выздоравливай! Скоро тебе орден второй вручать будут, глядишь!Я закрыл глаза на секунду, просто слушая их голоса – ее мягкий, его громовой. Слушая гул жизни за окном. Боль была реальной. Проблемы – огромными. Но сквозь них пробивалось что-то хрупкое и невероятно прочное. Обретенный дом. И ради него, ради этих двух людей у моей койки… все тяготы казались преодолимыми. Пусть ненадолго. Пусть лишь передышка. Но она была. И это было все, что нужно сейчас. Я открыл глаза, чтобы увидеть, как Юлианна подносит к моим губам прохладный глоток воды, а Артём угрожающе размахивает огромным куском пирога, и почувствовал, как по щеке скатывается одна-единственная, тихая слеза облегчения. Битва была выиграна. Самая важная.Тихая идиллия с пирогом и слезами длилась недолго. Едва Артём успел вручить мне кусок, от которого вкусно парило мясным духом, а я – сделать первый, мучительный, но обнадеживающий глоток теплого бульона, поднесенный Юлианной, как дверь лазарета открылась с не тем шумным радушием, что у Артёма.Вошел Ректор Корф. Его парадный мундир, обычно сиявший золотом, казался потертым, лицо – еще более осунувшимся, морщины – глубже. За ним, как тени, следовали трое: Декан факультета Метамагии, профессор Варламов, с лицом, похожим на сжатую пружину недовольства и тревоги, и двое мужчин в темных, неброских, но отутюженных до хруста костюмах. Их лица были каменными масками, глаза – сканерами, бесстрастно скользящими по палате, по мне, по Юлиане и Артёму. Запах дешевого одеколона и холодного пота от них словно разрезал лавандово-лекарственную ауру палаты. Охранка.Артём замер с пирогом в руке, его улыбка растаяла, сменившись настороженностью. Юлиана инстинктивно встала, отступив от койки, но не выпуская моей руки, ее пальцы сжались чуть сильнее. Мое сердце, едва начавшее биться ровнее, снова колотилось о сломанное ребро. Игра началась.– Господин Грановский, – голос Корфа был сухим, официальным, без ноток поздравления с пробуждением. – Рад видеть вас в сознании. Надеюсь, ваше состояние позволяет ответить на несколько вопросов? – Это не был вопрос. Это был приказ.– Ректор… профессор… – я попытался приподняться, но резкая боль в груди и ноге пригвоздила меня к подушкам. Я лишь слабо кивнул, делая вид большей слабости, чем чувствовал. «Лоялист. Просто студент-лоялист, втянутый в водоворот. Как Меншиков.»Один из «костюмов», более старший, с седыми висками и бесцветными глазами, шагнул вперед. Его голос был тихим, ровным, как лезвие бритвы.– Григорий Александрович. Капитан Седов, Отделение по охране государственного порядка и общественного спокойствия. Мой коллега, поручик Климчук. – Он кивнул на младшего, щуплого, с нервно подрагивающей нижней губой, который достал блокнот и карандаш. – Ваше «мужество»… на Парадной площади восьмого февраля не осталось незамеченным. Однако… некоторые обстоятельства требуют уточнения. Начнем с начала. Ваше присутствие на площади в момент начала беспорядков? Цель?Я сделал вид, что с трудом собираю мысли. Артём, как по сигналу, бубнул:– Он же праздновать шел! С нами! Со Стихийниками! Я же говорил вам, господин капитан!– Тише, молодой человек, – рявкнул Корф, бросая на Артёма ледяной взгляд. Тот сглотнул.– Да… – я прохрипел, глядя на капитана Седова. – С друзьями… Артёмом… Юлианной… – Я кивнул на них. – Хотели посмотреть… шоу фениксов… Праздник… – Я кашлянул, и это было не совсем притворством. Кашель рвал грудь. Юлиана поднесла к моим губам воду.– И как же вы оказались в эпицентре столкновения с бунтовщиками? – спросил Седов, не меняя интонации. Его взгляд буравил меня.– Толпа… снесла… – я закрыл глаза, изображая усилие вспомнить. – Шум… крики… Понесло… как щепку… Отделили от друзей… Пытался… выбраться… Но везде драка… жандармы… – Я открыл глаза, смотря на него с наивной искренностью. – Боялся… За себя… За друзей… Видел, как бунтовщики… студенты из кружка Шереметева… бросали заклинания в стражей… Пытался укрыться… – Я намеренно не упомянул Алису. Вообще.Поручик Климчук быстро строчил в блокноте. Седов кивнул, не выражая ни веры, ни недоверия.– Понимаю. Травму ноги получили тогда же?– Нет… После награждения… Пил, отмечал, а потом… Упал… Под лёд… – Это не была правда, но всё же официальная версия.– А на Васильевском острове? Вечером того же дня? – Вопрос прозвучал как выстрел. Варламов нахмурился. Ректор застыл. Артём и Юлиана напряглись. «Вот оно.»Я сделал вид глубокого замешательства.– Васильевский? Я… не помню… Только обрывки… Боль… Темнота… Преследовал кого-то? Или меня? – Я провел рукой по лицу, дрожащей. – Помню… только страх… боль… и желание добраться… до Академии… до помощи… – Я посмотрел на Юлиану, как ищущий опоры. Она кивнула, ее глаза говорили: «Правда, он был в ужасном состоянии!»– Вас нашли без сознания возле Новой Голландии, – продолжил Седов, его голос стал чуть жестче. – Рядом следы… мощного магического противостояния. Очень мощного. Разрушения. Обугленные камни. Остатки… некой органики не вполне обычного происхождения. Вы ничего не помните? Никаких встреч? Конфликтов?Сердце застучало громче. Органика... Так они называют тело Алисы?– Магия? – Я изобразил испуг. – Нет… ничего… Только кошмары… Демоны… Вода… – Я снова закашлялся, на этот раз сильнее, схватившись за грудь. Юлиана бросилась поправлять подушки, ее лицо выражало искреннюю тревогу. – Простите… слаб… Голова пустая…Капитан Седов наблюдал за моим приступом с холодной аналитичностью. Его коллега перестал писать. Варламов не выдержал:– Капитан, человек едва пришел в себя после тяжелейших травм и кровопотери! Три дня в коме! Вы хотите добить его допросами? Какие воспоминания?! Он чудом выжил!Ректор Корф поднял руку, унимая Варламова.– Профессор прав, капитан. Допрос можно продолжить позже, когда пациент окрепнет. Факт его усилий по защите порядка на площади и тяжелейшего состояния не вызывают сомнений. – Его взгляд скользнул по мне, в нем читалось недоверие, но и расчет: живой, лояльный, студент-орденоносец был сейчас ценнее любых подозрений. Особенно на фоне разгорающегося скандала.Седов замер на секунду, его бесцветные глаза встретились с моими. В них мелькнуло что-то – понимание лжи? Сомнение? Но он лишь слегка кивнул.– Разумеется, господин ректор. Мы отложим дальнейшие вопросы. Выздоравливайте, господин Грановский. Ваши показания… будут учтены. – Он сделал едва заметный знак Климчуку, и они, не прощаясь, развернулись и вышли, оставив после себя шлейф напряжения и запах дешевого одеколона.Ректор Корф вздохнул, его плечи опустились.– Отдыхайте, Грановский. Вы заслужили. – Его слова звучали формально. Он кивнул Варламову и тоже вышел, не глядя на Артёма или Юлиану.В палате повисло тяжелое молчание. Артём выдохнул, которого, кажется, держал все время. Юлиана опустилась на табурет, ее руки снова нашли мою, холодные и дрожащие.Варламов же не уходил. Он подошел к койке, его острый взгляд метамага, привыкший видеть суть вещей сквозь шелуху, изучал меня. Разочарование, усталость и что-то похожее на жалость боролись на его лице.– Ну что, герой? – его голос был тихим, но резал как лезвие. – Насытился игрой в солдатики? Наглотался крови и славы? – Он махнул рукой в сторону двери, где только что были охранники. – Видел их? Это – цена. Цена выхода за стены лаборатории, за страницы фолиантов. В мир, где формулы заменяют штыками и нагайки, а истину – доносы. – Он наклонился чуть ближе, и в его глазах вспыхнул старый огонь фанатика чистой науки. – Ты талантлив, Грановский. Гениален, возможно. Твой ум создан для постижения гармонии эфира, для разгадки тайн мироздания, а не для… этого. – Он презрительно ткнул пальцем в воздух, обозначая весь недавний кошмар. – Лазарет, допросы, политические игры… Это ли твой удел? – Варламов выпрямился, его взгляд стал отстраненным. – Надеюсь, эта… история… показала тебе, где истинная ценность. Где тихая гавань. Где твое место. В науке. Чистой, свободной от этой грязи. Подумай об этом. Выздоравливай.Он не стал ждать ответа. Развернулся и вышел так же резко, как и охранники, хлопнув дверью. Его слова повисли в воздухе, тяжелые и неоспоримые, как аксиомы.Я лежал, глядя в потолок. Запах лаванды от Юлианны, теплый дух пирога от Артёма – все это казалось теперь хрупким картонным миром. Слова Варламова били в самое больное. Тихая гавань чистой науки. Она манила. Как маяк после шторма. Но мог ли я вернуться туда? После демонов, после крови, после Алисы и Источника? После того, как узнал цену «дома» и вкус бесконечной силы?Артём неуверенно протянул остывающий кусок пирога.– Ну… ешь, Гриш? Пока горячее… А Варламова, ты не слушай. Это его путь, не обязательно твой. Ты всё равно герой! Настоящий!Юлиана молча прижала мою руку к щеке. В ее глазах не было осуждения, только понимание и та же немой вопрос, что горел в моей душе: что теперь? Куда идти?Я взял кусок пирога. Он был вкусным, земным, реальным. Но горечь от слов Варламова и холодный взгляд капитана Седова перебивали его вкус. Тихая гавань? Возможно. Но путь к ней теперь лежал через море лжи и неразрешенных вопросов. Гавань подождет.
Глава 27
Дни в лазарете текли медленно, как густой мед, пропитанный болью и запахом лаванды. Каждое утро начиналось с ритуала: осторожная смена повязок сестрой милосердия, ее твердые, но бережные пальцы, мучительная гимнастика под присмотром сурового доктора, каждое движение ногой – испытание на прочность, и главное – зелья.