катастрофически не хватало.
Глава 29
Адрес «Гражданская 17» оказался неброским двухэтажным зданием из темного кирпича, утопавшим в ряду таких же неприметных строений где-то на задворках Петербургской стороны. Вывеска «Вечный Покой. Похоронные услуги и ритуальные принадлежности» висела криво, буквы выцвели. Ничего зловещего, только унылая обыденность смерти. Прямо отсюда приходили письма о несуществующем брате.
Я нашел укрытие напротив, в арке закопченного доходного дома, откуда мог наблюдать за входом, не привлекая внимания. Трость я спрятал за спиной, притворившись просто замерзшим прохожим, задержавшимся в тени. Время тянулось мучительно. Сорок часов до Седова сжались до тридцати. Каждая минута гудела в висках набатом. Надо было что-то увидеть. Узнать.
Удача, если это можно так назвать, улыбнулась ближе к вечеру. По узкой улице, громыхая колесами по булыжнику, подкатила запряженная парой тощих кляч повозка. Не похоронные дроги с черным балдахином, а обычная грузовая телега, крытая брезентом. На облучке сидел кучер в поношенном полушубке и картузе, надвинутом на глаза. Он остановился у ворот конторы, слез и начал стучать в боковую калитку.
Из здания вышел человек. Не усатый господин из описания Чижова, а сутулый, в засаленном фартуке поверх потертого костюма – явно служащий или рабочий. Они недолго переговорили. Потом служащий отпер тяжелые деревянные ворота, ведущие, судя по всему, во двор. Кучер ввел лошадей, и повозка скрылась за воротами. Ворота захлопнулись.
Мое сердце забилось чаще. Что везут? Ритуальные венки? Гробовые ручки? Свечи? Или что-то иное, спрятанное под брезентом? Через полчаса повозка выехала обратно – уже пустая. Ворота закрылись на засов. Служащий исчез в здании конторы.
Идея идти внутрь и задавать вопросы умерла, не родившись. Слишком рискованно. Любой неосторожный вопрос, любое упоминание Алисы или «брата» могло спровоцировать подозрения, а с ними и нож под рёбра. Нет, нужен был другой путь. Склад. Или подвал. Туда, куда сгрузили привезенное.
Я дождался, когда стемнеет окончательно. Фонари на Гражданской горели тускло и редко. Холод пробирал до костей, больная нога ныла тупым, навязчивым напоминанием. Я нашел дешевую таверну в двух кварталах – «Усталый Извозчик». Внутри пахло кислым пивом, дешевым табаком и человеческой немытой тоской. Я забился в самый темный угол, заказал кружку мутного кваса и кусок черствого хлеба. Старался быть невидимкой. Время текло со скоростью капающей смолы. Я прикидывал план: двор конторы выходил в узкий, глухой переулок. Там должны быть ворота или калитка. Найти лаз. Проникнуть. Найти склад. Искать... что? Я даже не знал, что искал. Запрещенную книгу? Еще один свиток? Переписку? Любую зацепку, ведущую к усачу или к немецким корням.
Каждый глоток кваса казался ледяной глыбой в желудке. Каждый смех пьяных извозчиков за соседним столом – насмешкой над моей обреченностью. Юлиана, Артём, Варламов, его «Кристалл» – все это казалось сном из другой жизни. Здесь, в липкой мгле «Усталого Извозчика», была только жгучая тревога, холодный пот на спине и тень Седова, неумолимо приближающаяся.
Когда городские часы где-то вдалеке пробили два, я выскользнул из таверны. Ночь была глухой, сырой, туман начал стелиться по мостовой, скрывая контуры домов. Идеальная завеса. Я, прижимаясь к стенам, как тень, вернулся к переулку за конторой «Вечный Покой».
Переулок был узкой щелью между задниками домов, заваленной мусором и пахнувшей кошками. Ворота во двор конторы были крепкими, дубовыми, с массивным замком. Но справа, почти в самом углу, я нашел то, на что надеялся – старую, покосившуюся калитку для слуг. Дерево прогнило у основания. Несколько сильных ударов плечом, от которых боль в ребре вскрикнула протестом – и замок, вернее, петли, с треском поддались. Я протиснулся в щель.
Двор конторы был небольшим, захламленным. Стояли пустые деревянные поддоны, валялись обрывки веревки, тюки какой-то грубой ткани. И пахло. Пахло специфически: воском, формалином, сырой древесиной и... тленом. Не сильным, но навязчивым, въедающимся в ноздри. Прямо напротив меня, в глубине двора, притулилось низкое каменное строение с единственной массивной дверью, окованной железом. Склад. Или подвал. Окна у него были маленькие, высоко под потолком, зарешеченные и затянутые паутиной.
Дверь была заперта на здоровенный висячий замок. Без отмычки или кувалды – не подступиться. Но слева от двери, почти у самой земли, я заметил квадратный проем – лаз для кошек или вентиляцию. Решетка, его закрывавшая, была ржавой и местами погнутой. Я упал на колени в холодную грязь, игнорируя протест ноги. Пальцами, ободранными о ржавый металл, я отчаянно дергал и гнул прутья, предавая рукам силу простым заклинанием. Один, самый нижний, поддался с противным скрипом. Потом еще один. Щель стала чуть шире. Силой и болью я разогнул их достаточно, чтобы протиснуться.
Внутри царила кромешная тьма и гробовая тишина, нарушаемая лишь моим тяжелым дыханием и стуком собственного сердца. Воздух был спертым, насыщенным пылью и тем самым специфическим запахом похоронной конторы, только в разы гуще – запахом неживого дерева, тканей, химикатов и... запустения. Я замер, давая глазам привыкнуть. Слабый свет от уличных фонарей, пробивавшийся сквозь зарешеченные окна под потолком, выхватывал из мрака лишь смутные очертания.
Постепенно картина проступила, когда произнёс заговор «кошки» - зрение стало чёрно-белым, но тьма перестала быть помехой. Я был в низком, длинном подвале. Сводчатый потолок давил. Стеллажи, грубо сколоченные из толстых досок, тянулись вдоль стен и стояли рядами посередине. На них, на полу, в проходах – везде стояли, лежали, были навалены ящики. Разные: большие, похожие на упаковки для гробов, поменьше – вероятно, для венков, аксессуаров. Были и бочки, вероятно, с воском или консервирующими составами. Но больше всего было именно ящиков. Деревянных, некрашеных, пахнущих свежей стружкой и чем-то еще, чуть сладковато-приторным.
Я подошёл ближе, опираясь на трость, которая теперь казался нелепым и громоздким в этой тесноте. Куда смотрели? На какие ящики? Их были десятки! Времени катастрофически мало – до рассвета пара часов, не больше. А потом – рабочие, служащие... и конец.
Мое дыхание стало частым, поверхностным. Паника, холодная и липкая, снова подползала к горлу. Ящики. Бочки. Гробы? Бесконечное множество темных углов, где могла быть спрятана разгадка… или смертельная ловушка. И над всем этим – неумолимый отсчет часов до встречи с Седовым. Я сделал шаг вперед, трость глухо стукнула о каменный пол, эхо раскатилось под сводами. Поиски начинались здесь, в этом царстве тлена и тени, среди немых свидетелей чужих смертей. И первое, что предстояло сделать, – выбрать, какой ящик вскрыть первым.
Тишина подвала была не пустотой, а густым, давящим веществом, пропитанным запахами. Запах воска и сосновой стружки – непривычный, но почти успокаивающий фон похоронного ремесла. Но под ним, как гнилой корень под свежей почвой, пробивался иной аромат: сладковато-приторный, химически резкий – формалин, консервант, сцепившийся в смертельном поединке с неизбежным тленом. И еще – пыль. Столетняя пыль, осевшая на балках, ящиках, въевшаяся в грубые доски стеллажей. Она щекотала ноздри, заставляя сдерживать чихание. Каждый мой шаг, каждый скрип и стук трости по каменному полу отдавался гулким эхом под сводами, словно будя незримых обитателей этого подземного царства.
Время. Оно висело над головой тяжелее каменных плит потолка. До рассвета – считанные часы. До Седова – еще меньше. Паника, холодная и цепкая, пыталась сжать горло. Я выгнал ее усилием воли. Действовать. Системно.
Я поднял руку, пальцы сложились в знакомый, почти забытый за недели выздоровления и формул Варламова жест – Поиск Неявного. Заклинание метамагии, призванное высветить скрытое, запечатанное, заговоренное. Я сконцентрировался, выжимая из истощенного канала крохи маны, представляя цель: запретное знание. Книга. Свиток. Знак трезубца со змеей. Искра маны рванулась из кончиков пальцев, растекаясь невидимой сетью по подвалу, цепляясь за предметы.
И… ничего. Ни малейшего отклика. Ни вспышек на ящиках, ни дрожания воздуха. Заклинание, как выдох, рассеялось в спертом воздухе, не найдя опоры. Я застонал от досады и усталости. Почему? Потому что я не знал точно, что ищу? Потому что искомое было слишком хорошо скрыто мастерами конспирации или магией? Или потому что здесь просто не было ничего запретного? Отчаяние снова подкатило волной. Охранка могла не проверять гробы из суеверия? Глупость! Они проверяют все, если есть подозрение! Но, может, подозрений и не было?
Мой взгляд упал на ящики, похожие на упаковки гробов. Длинные, прямоугольные, из неструганной сосны. Их было штук десять, сложенных в углу, чуть в стороне от основной массы припасов. Более свежие? Или просто невостребованные? Если прятать контрабанду... то именно там. Где обыск наименее вероятен. Где сам предмет – символ смерти – отпугивает лишнее любопытство.
Я подошел, преодолевая внутреннее сопротивление. Суеверие – глупое, первобытное – шептало: не трогай покойников. Я заглушил его циничной логикой: Они мертвы. Они не помешают. Костыль я отставил, прислонив к стеллажу. Нужны были обе руки. Первый ящик. Крышка прибита грубыми гвоздями. Я применил простое заклинание тяги, чтобы выкорчевать гвозди. Дерево затрещало, гвозди скрипнули. Крышка поддалась.
Пустота. Чистая, выстланная стружкой пустота. Только запах свежей древесины стал сильнее. Второй ящик – то же самое. Пусто. Третий... Четвертый... Отчаяние возвращалось с каждой потраченной минутой. Руки дрожали от усилий и нервного напряжения. Пятый ящик. Крышка тяжелее. Я рванул ее с хрустом запястья.
И отшатнулся, едва не вскрикнув.
Внутри, на мягкой подстилке из стружки и темной ткани, лежало оно. Тело. Мужчина. Средних лет. Лицо... неестественно гладкое, восковое, подкрашенное румянами, которые в тусклом свете фонаря казались жуткими пятнами. Глаза закрыты. Волосы аккуратно причесаны. Одет в темный, добротный, но явно не новый костюм. Запах – уже не просто формалин. Сладковатая тяжесть плоти, остановившейся в своем разложении лишь искусственно. Запах остановившейся жизни, химически законсервированной. Меня затрясло. Не от страха призраков, а от физиологического отвращения, от вторжения в самое интимное пространство смерти.