– Правда? Да! Конечно! Я тебя подожду у выхода из корпуса физики, ладно? После семи?
– После семи, – кивнул я. – Постараюсь не задержаться.
– Отлично! – Она встала на цыпочки, быстро поцеловала меня в щеку. – Удачи на лекции! И не перетрудись у Варламова! – И она заспешила прочь, обернувшись еще раз, чтобы помахать рукой. Яркое пятно рыжих волос скрылось за углом.
Облегчение, смешанное с горечью, накатило волной. Она верила. Верила в мой проект, в мою усталость, в то, что вечером мы просто пойдем гулять. Насколько проще было бы жить в этом мире, ее мире. Но моя дорога вела в другую сторону. В темноту. Тук. Тук. Тук. – уже не молоток, а счетчик, отсчитывающий время до следующей лжи.
Лекция Свечина прошла как в тумане. Сухие тезисы о забытых теориях фон Лейбница-Кандида о резонансных полях эфира проносились мимо сознания. Я сидел у окна, глядя на заснеженный двор Академии, и видел не его, а площадь у Сенного, лица в серых шинелях, взгляд Демикина. Предатель.Рука непроизвольно сжала перо, чуть не сломав его. Надо было держаться. Маска. Всегда маска.
После лекции – долгие часы в библиотеке, над конспектами по метаматематике. Цифры, символы, уравнения – мой родной язык, островок стабильности и контроля. Здесь я был в своей стихии. Здесь сложные дифференциальные уравнения были честнее людей. Они не предавали. Они просто были. Я погрузился в расчеты, пытаясь заглушить внутренний хаос строгим порядком интегралов и производных. На мгновение это почти удалось.
К вечеру, когда синеватые сумерки начали сгущаться за высокими окнами библиотеки, я направился в Физический корпус. В подвал. Туда, где в вечном полумраке, среди гудящих магических конденсаторов и пахнущих озоном приборов, располагалась лаборатория профессора Варламова.
Воздух здесь был другим – насыщенным статикой, запахом нагретого металла, камфоры и старой бумаги. Гул низкочастотных генераторов создавал фон, под который как-то легче дышалось. Лабиринт столов, заваленных приборами, чертежами, кристаллами в медных оправах. И в центре – он. Профессор Варламов. Невысокий, сухонький, с взъерошенными седыми волосами и глазами, которые горели невероятной, юношеской жаждой познания, несмотря на морщины и старческую сутулость. Он возился с каким-то сложным устройством из линз и проводов, что-то бормоча себе под нос.
– А, Грановский! Идеально! – Он оглянулся, заметив меня. Его лицо расплылось в широкой улыбке. – Как раз вовремя! Идемте сюда, коллега, идемте! У меня есть кое-что... невероятное! Ну, или почти невероятное! – Он потер руки, отложив паяльник.
"Коллега". Он всегда так обращался к способным студентам, которых брал под свое крыло. В его мире не было чинов, только Идея. Чистая Наука. Иногда его наивный энтузиазм раздражал, сегодня – странным образом успокаивал. Здесь не было места вчерашнему кошмару. Только кристаллы, поля, уравнения.
– Что случилось, профессор? – спросил я, подходя к его столу. На нем, среди привычного хаоса, лежала стопка исписанных листов – мои же вчерашние расчеты по стабилизации энергопотока в кристаллической решетке для "Кристалла". Но поверх них Варламов положил еще один лист, свежий, с новыми, незнакомыми мне графиками и формулами.
– Случилось, дорогой мой, маленькое чудо! – воскликнул Варламов, тыча пальцем в новый лист. Его глаза сверкали. – Помните наш эксперимент с резонансным возбуждением кварцевого массива в камере №3? Тот, где мы пытались добиться когерентного излучения на частоте фонового эфирного поля?
Я кивнул. Стандартная процедура для "Кристалла" – попытка заставить искусственный кристалл генерировать и удерживать энергию стабильно, как природные магические фокусы.
– Так вот! – Варламов понизил голос, словно сообщая государственную тайну. – Когда мы повышали мощность, кристалл, как и ожидалось, начал вибрировать на грани разрушения. Но перед самым коллапсом... приборы зафиксировали не просто всплеск энергии. Они зафиксировали… паттерн. Структуру! Кратковременную, неустойчивую, но – структуру!
Он с торжеством постучал ногтем по графику. Я наклонился. Кривая показывала хаотические всплески, но в одном месте, на пике, действительно просматривался... повторяющийся узор. Сложный, напоминающий фрактал или интерференционную картину.
– Видите? – Варламов был взволнован. – Это не просто выброс! Это самоорганизация! Микроскопическая, спонтанная! Энергетическое поле, пульсирующее на грани коллапса, самосформировало устойчивую конфигурацию! Пусть на доли секунды! Но факт!
Я вглядывался в график. Самоорганизация... Термин из термодинамики, синергетики. Но здесь... в магии? В чистой энергии? Мысль работала быстро, отстраненно-аналитически, отсекая вчерашние эмоции. Принцип минимума энергии? Стремление хаотической системы к порядку при определенных условиях? Но в магии... это же фундаментально. Это могло бы объяснить...
– ...Образование структур? Как в артефактах без носителя или эгрегорах? – невольно вырвалось у меня. Мысль пришла сама собой, как озарение. Эгрегоры – те самые коллективные энерго-информационные структуры, питаемые верой и ритуалами, как православный, который упоминал подпитывается всей империей, – по сути, и есть гигантские самоорганизующиеся системы!
Варламов замер, его глаза расширились. Он посмотрел на меня с неподдельным восхищением.
– Браво, Грановский! Браво! – Он хлопнул себя по лбу. – Именно! Я шел к этому с другой стороны, но вы схватили суть мгновенно! Вот оно! Побочный эффект "Кристалла" – микро-модель того, как изначально хаотическая магическая энергия,конденсируясьвокруг некоего фокуса! – спонтанно образует устойчивые паттерны! Эгрегоры в миниатюре! Это... это ключ к пониманию самой природымагического поля! К его... бифуркационным точкам! Впрочем, совсем не ясно вокруг чего могла образоваться подобная структура, но вот её неустойчивость скорее интуитивна.
Он говорил страстно, размахивая руками. Его энтузиазм был заразителен. На мгновение я забыл обо всем – о Петрове, о Демикине, о крови. Здесь, среди искрящихся приборов и пахнущих мастикой формул, рождалось нечто грандиозное. Фундаментальное знание. То, ради чего стоило многое поставить на кон. Я чувствовал, как в голове щелкают шестеренки, выстраивая связи: уравнения нелинейной динамики, теория катастроф Тома, квантовая теория поля, точнее ее аналогии в этом мире, и вот этот крошечный, дрожащий паттерн на графике. Ключ. Возможно, к управлению самими основами магии. К власти, о которой Петров и его хозяева не могли даже мечтать.
– Это... поразительно, профессор, – сказал я искренне, глядя на график. – Но неустойчивость... Доли секунды...
– Именно! – Варламов схватил со стола стопку бумаг – мои вчерашние расчеты и свои новые наброски. – Вот ваши формулы стабилизации решетки для "Кристалла". А вот мои наметки по динамике этого микро-структуры. Я чувствую, Грановский, чувствую костями! Здесь связь! Глубокая связь! Между стабильностью материального носителя и устойчивостью энергетического паттерна! Возможно, ваши методы стабилизации кристалла... они могут быть адаптированы для удержанияэтой самоорганизации! Для продления ее жизни! Представляете? Искусственно вызванный, стабильный микро-эгрегор или невидимый артефакт без носителя — чистая энергия! Это перевернет все!
Он сунул мне в руки всю стопку листов. Его пальцы дрожали от возбуждения.
– Берите! Изучите! Ваш математический гений... он нужен здесь как никогда! Сравните подходы! Найдите точки соприкосновения! Возможно, именно ваши уравнения стабилизации дадут нам ключ к управлению этим процессом! Это важнее всех наших прежних задач по "Кристаллу"! Это... прорыв!
Я взял бумаги. Они казались невесомыми и невероятно тяжелыми одновременно. На одних – сухие формулы, гарантирующие карьеру и защиту от Сибири через полезность Режиму, о чем знал только я. На других – робкие наброски к пониманию самой сути магической силы, ключ к могуществу, о котором можно было только мечтать. И связь между ними... Провидение? Ирония судьбы?
– Я... изучу, профессор, – сказал я, чувствуя, как холодная сталь целеустремленности снова сжимается внутри, вытесняя остатки сомнений и угрызений. – Очень перспективное направление.
– Отлично! Отлично! – Варламов сиял. – Не теряйте времени! Я займусь подготовкой нового эксперимента! Мы должны зафиксировать этот эффект снова и измерить все параметры! С вашими расчетами... – Он уже отвернулся, бормоча что-то о калибровке спектрометра, погружаясь в свой мир искр, проводов и грандиозных идей.
Я стоял среди гудящей лаборатории, сжимая в руках стопку бумаг – расчеты для охранки и чертеж пути к истинной силе. Холод под ребрами сменился знакомым, острым, как лезвие, ощущением вызова. Игры усложнялись. Ставки росли. Кровь Демикина и Вадима была лишь первым взносом. Тук. Тук. Тук. – уже не молоток и не счетчик. Это был мерный стук моего сердца, бьющегося в такт новому витку спирали. В такт пропасти, которая звала глубже. Но теперь у меня в руках был не только костыль. Теперь у меня были формулы. И ключ.
За дверью лаборатории ждала Юлианна. Ждала прогулки. Простой, человеческой радости. Я посмотрел на тяжелые, пахнущие мастикой листы в руках. Наука требовала жертв. Всех жертв. Я глубоко вздохнул и вышел в коридор, навстречу рыжей девушке и новой лжи. Бумаги с расчетами прижимались к груди, как щит. И как меч.
Глава 37
Дни спрессовались в единый поток цифр, символов, бесконечных линий графиков, что сползали с края стола и покрывали пол вокруг койки в моей каморке. Бумаги Варламова. Они поглотили меня целиком, как черная дыра, затягивающая свет. Мир сузился до побеленных стен, скрипучего стула, стола, заваленного исписанными листами, и тусклого, вечно коптящего пламени керосиновой лампы. Ее колеблющийся свет бросал гигантские, пляшущие тени от стопок бумаг, превращая комнату в пещеру затворника-алхимика.
Пахло мастикой, чернилами, пылью и – все сильнее – потом и немытыми простынями. Я забывал есть. Будильник на тумбочке давно замолк, его завод кончился, а я и не заметил. Время текло по иным законам – законам дифференциальных уравнений, тензорного анализа, теории стабильности нелинейных систем. Я жил в пространстве между строчками, где каждая интегральная кривая была дорогой к откровению.