вглубь, где маячили эти страшные прямоугольники, чувствуя, как дрожь пробирает меня снова. Сердце колотилось о ребра, как пленник о решетку.
Игнат не спешил. Он скользнул в тень, к одному из стеллажей, не освещенных коптилкой. Его высокая, худая фигура в безупречном костюме казалась здесь призраком, хозяином этого царства. Он что-то шелестел там, в темноте. Я слышал скрип дерева, мягкий шуршащий звук – будто бумагу достают из-под покойника.
– Вот, – его бархатный, холодный голос раздался неожиданно близко. Он возник из тьмы, держа в длинных, бледных пальцах несколько книг. Небрежно бросил их на крышку ближайшего простого соснового гроба. Пыль взметнулась столбом в тусклом свете. – Свеженькие. С пылу, с жару типографского. «Обострения», как ваш покровитель любит. – Черные глаза-бусинки скользнули по моему лицу, ловя отражение ужаса и отвращения. Удовольствие? Или просто профессиональный интерес к реакции клиента? – Список ваш?
Я кивнул, не в силах вымолвить слово. Горло было сжато. Достал из кармана скомканную бумажку, протянул дрожащей рукой. Игнат взял ее безупречными ногтями, развернул, бегло пробежал глазами. Без интереса. Как бухгалтер сверяет накладную.
– Гм, – промычал он. – Пункты… один, три, пять… семь… Девять и десять – нету. Раскупили. Остальное… – Он посмотрел на книги на крышке гроба. – Вот это – пункт первый. Это – третий. А вот это… – Он ткнул пальцем в самую потрепанную, в обложке из грубой серой бумаги. – Пятый. Остальное… не водится. Спрос превышает предложение. Риски, понимаете ли, растут. – Он улыбнулся своей ледяной улыбкой. – Цена, соответственно, тоже.
Он назвал сумму. Цифра ударила по сознанию, как обухом. Я машинально полез в карман, вытащил жалкую пачку мятых ассигнаций и горсть медяков, собранных с Оли, Николая, Чижова, новичков. Их последние гроши. Их кровь и вера. Я пересчитал дрожащими пальцами. Не хватало. Значительно не хватало даже за эти три книги.
– Это… это все, – прохрипел я. – Можно… часть? Остальное позже? Партия большая, нам очень нужно…
Игнат медленно покачал головой. Его бледное лицо в полумраке было непроницаемо, как маска.
– Молодой человек, – произнес он мягко, но с железной интонацией. – Вы в каком бизнесе? Похоронном? Или в моем? – Он провел длинным пальцем по крышке гроба, на котором лежали книги. Пыль осталась на безупречном ногте. Он стряхнул ее с брезгливой гримасой. – Товар специфический. Риски высоки. Жизнь… – он кивнул куда-то вглубь подвала, к гробам, – …в нашем общем деле, как и в моем, коротка и непредсказуема. Сегодня ты здесь, завтра – там. – Он указал пальцем вниз, под пол. – Рассрочек не даю. Скидок – тем более. Платите за то, что можете унести сейчас. Или… – Он развел руками, изящный жест, полный окончательности. – Ищите другого поставщика вечных истин. Их, правда, все меньше. Вечность нынче в дефиците.
Вор! Грабитель! – ярость клокотала внутри, смешанная с бессилием и стыдом. Этот торгаш смертью наживался на их отчаянии! Кабы я тогда, в прошлый раз… Мысль пронзила мозг, острая и горькая. Тогда, прячась в этом проклятом гробу, я видел стопки таких же серых, пахнущих свежей краской книг. Стоило протянуть руку… схватить не одну, которую потом отдал Седову как образец, а две, три… прижать к себе под мертвецом… Они бы не пропали. Не пришлось бы сейчас унижаться перед этим живым трупом, отдавая последнее за жалкие крохи «правды». Глупость. Трусость. Недальновидность. Теперь я платил вдвойне.
Я пересчитал деньги еще раз. Тщетно. Цифры не менялись. Жалкая кучка монет и бумажек против холодного цинизма Игната. Я сглотнул ком унижения и бессильной злости.
– Давайте… вот эти две, – я ткнул пальцем в две книги, которые выглядели потолще. Отказ от самой потрепанной, серой, был как отказ от куска хлеба умирающему. Но денег хватало только на это. – За эти.
Игнат кивнул, не выражая ни радости, ни разочарования. Профессионал. Он взял деньги моими дрожащими пальцами, пересчитал их с невероятной быстротой и ловкостью, будто фокусник, и швырнул в ящик, стоявший под стеллажом. Звякнуло тускло.
– Ваш товар, – он слегка подтолкнул две книги ко мне по крышке гроба. Они лежали там, на пыльном дереве, предназначенном для мертвеца. Шершавая бумага обложек, кривые, дрожащие буквы названий, отпечатанные на подпольном станке где-то в подвале, не менее мрачном, чем этот. «Правда». Купленная у торгаша в гробу. За гроши. За последние гроши друзей.
Я схватил книги. Они были неожиданно тяжелыми. Как свинцовые плиты. Шершавая бумага царапала пальцы. Я сунул их под мышку, под сюртук, стараясь скрыть. Запах типографской краски, едкий и резкий, на миг перебил сладковатую вонь подвала, но не мог заглушить гнетущее чувство сделки с дьяволом. Игнат смотрел на меня своими черными, бездонными глазами. Казалось, он видел насквозь. Видел мой стыд, мою ярость, мою нищету духа. Видел предательство, которое несет эта купленная «правда».
– Надеюсь, товар принесет вам… удовлетворение, – произнес он своим бархатным голосом. В нем звучала ледяная насмешка. – И долгой жизни. Чтобы прочесть. До конца.
Он повернулся и бесшумно скользнул вглубь подвала, растворившись в тени стеллажей с гробами. Его присутствие исчезло, но давление этого места, этого воздуха, этого запаха не ослабло. Я стоял, прижимая к себе две жалкие книги, как вор, пойманный с поличным. Гробы вокруг казались немыми свидетелями этой жалкой сделки. Мерзость и пустота заполняли все внутри. Я повернулся и почти побежал к лестнице, к тому узкому лучу тусклого света сверху, что означал выход. Каменные ступени были скользкими от сырости. Я карабкался наверх, спотыкаясь, задыхаясь, давясь мертвым воздухом подвала, чувствуя, как книги жгут бок сквозь ткань сюртука. Дверь в залу ожидания была приоткрыта. Я вывалился туда, как утопающий на берег, жадно глотая менее отравленный, но все равно мерзкий воздух конторы.
Клерк за стойкой поднял на меня пустой взгляд. Старик на скамейке кряхтел во сне. Я не останавливался. Шел напрямик к выходу, к той тяжелой двери с ручкой-черепом. Толкнул ее изо всех сил. Морозный ночной воздух ударил в лицо, чистый, колючий, живительный. Я сделал несколько шагов по крыльцу, спустился на тротуар, отшатнулся от зловещего фасада «Вечного Покоя», прислонился к холодной стене соседнего дома. Глубоко, судорожно дышал, пытаясь выгнать из легких сладковатый привкус тления. Под мышкой – две книги. Тяжелые. Бесполезные? Проклятые? Купленные ценой последнего унижения и на деньги обреченных друзей.
Я посмотрел на запотевшее окно трактира «У Палыча» напротив. Тусклый свет, пьяные тени за стеклом. Оля там? Ждет? Мысль о ней, о ее доверчивом, испуганном взгляде, вызвала новую волну стыда. Что я скажу? Что принес? Две книжонки вместо обещанной «острой» литературы? Объясню, что не хватило денег? Денег, которые они отдали? Я зажмурился. Энергия эгрегора, если она еще была, чувствовалась лишь как тяжелый, холодный камень на душе. Не сила. Груз. Груз лжи, страха и этой жалкой, купленной у гробовщика «правды». Я сунул книги глубже под сюртук, оттолкнулся от стены и зашагал прочь от «Вечного Покоя», в холодные, темные объятия петербургской ночи. Не к трактиру. Пока не к трактиру. Мне нужно было остаться наедине с этим грузом. С этим гробовым холодом внутри.
Глава 46
Мои мысли метались в голове, словно крысы, загнанные в клетку. Оля. Насколько убедителен я был, когда велел уйти прочь? Когда сказал ей раствориться в петербургской мгле. Она могла следовать за мной. Не из злобы — из острого чувства привязанности. Было ли там ещё что-то? Казалось, паранойя диктовала мне тысячи вариантов. Она агент подполья, параллельно завербованный Забайкальским? Чижов или Николай строит козни через неё? Она тоже манипуляторша и играет в свою, неведомую мне игру? Или… Она просто девушка, которая беспокоится за меня. Проверить все догадки, кроме самой последней, было непросто. Однако, одно можно было узнать точно, заглянув в трактир напротив «Вечного покоя». Она может ждать там, сидеть у окна и ждать, пока я выйду.
Рука налегла на аккуратную ручку массивной деревянной двери. Она поддалась без труда. Ноги сами шагнули внутрь, в обволакивающий смрад дешёвого трактира, где было не место обычной студентке. В нос резко ударил запах табака, кислого пива и рабочего пота от взмыленных заводских мужиков, загнанных каким-нибудь мануфактурщиком, аки скаковые лошади. Конь-трудяга, вот настоящий рабочий. Среди фигур в серых заводских робах или ободранных костюмах, легко было выхватить ухоженный силуэт платья миниатюрной девушки. Оля. Всё-таки здесь. Она сидела в углу, у окна. Интересно, что она пила?
Я пошёл прямо к ней, стараясь протискиваться между грубыми плотно сбитыми людьми. Уже почти добрался до неё, как вдруг, будто из пивных испарений выросли трое. Один из них был высоким, крепким парнем, явно из деревенских, какие приезжали на заработки, чтобы отсылать семье деньги и ещё не испортили здоровье трупным смогом заводских труб, угольной пылью и металлической стружкой. Лысый череп массивной головы ярко контрастировал с густой, окладистой бородой. Впрочем, другие двое были не менее колоритными — один, щербатый, нагнулся и с ехидным, почти волчьим оскалом втирал что-то Оле, боязливо вжавшейся в стул. Я видел, как рябое лицо этого щуплого и даже молодого парня искажается в мрачных бликах керосиновой лампы. Будто по его лицу проехался кто-то, оставив рытвины. И был третий — самый опасный на вид, потому что глаза были остекленевшими от похоти. Жирноватый, пучеглазый и обрюзгший мужчина, что-то нащупывающий в кармане, смотрел и по-лягушачьи облизывался, глядя на то, как его жертва съёживается от страха. Казалось, беззащитной девушки пьянит его не хуже вина.
Я отодвинул очередного работягу, преграждавшего мне путь к столу. Хотелось взорвать череп каждому из этой чёртовой троицы огненным заклятием, но я понимал, что меня тут же отправят в застенки и Седов, который и вытащит меня оттуда через пару дней, с радостью сожмёт крепче петлю вокруг моей шеи. Рябой уже порывался схватить испуганную Олю за руку, но я перехватил его.