Хаос. Грязный, кровавый, студенческий хаос. Мы были не солдатами, не магами-наемниками. Мы были испуганными детьми, играющими со спичками у порохового погреба. План? Он рассыпался в первые же секунды, как карточный домик под ураганом реального боя. Эффект неожиданности? Он дал нам три секунды форы. И все. Теперь выживал сильнейший. Или удачливейший.
Я продирался сквозь ледяную вату тумана к карете. Черный металл был близко, сияя сквозь белизну как призрак. Сигилы на нем горели теперь неровно, прерывисто – древняя защита боролась с древним холодом. Но боролась. Где Анна? Где Семен? Видел мельком – Анна, пригнувшись, метнулась к упавшему Семену, хватая свиток. Николай, огромный и страшный в угольном обводе век, как медведь, встал на пути второго стража у передка кареты, приняв на себя новый сноп ослепляющегоIgni– его пиджак задымился, но он лишь рявкнул от ярости и шагнул вперед, земля под ним дрожала. Оля? Где Оля? Сердце сжалось. Видел только ее тонкий силуэт, мелькнувший у стены, прижимающий руку к плечу. Кровь? Господи, кровь…
Чижов. Нужен был Чижов! Его холодный ум, его видение слабых точек! Но он все еще топтался у стены, в двадцати шагах позади, его фигура сквозь рунное видение была смазана дрожью, как в лихорадке. Соберись, черт возьми!
Я был уже у боковой стенки кареты. Металл обжигал холодом даже через ткань. Отсюда, из эпицентра, туман Анны и Семена, они держали, а Семен, бледный как полотно, с кровью из носа, но держал, был еще гуще, еще безумнее. Шепот глубин превращался в вой. Я нащупал пальцами шов бронированной дверцы. Где засов? Где слабое место? Сигилы плясали перед глазами сквозь магический фильм, сливаясь в нечитаемый узор. Нужен был Чижов! Его взгляд, его знание!
И тут новый звук. Не выстрел. Не заклинание. Не скрежет металла.
Щелчок.
Тяжелый, маслянистый, отчетливый. Щелчок бронированного замка изнутри.
Дверца кареты, та самая, к которой я прижимался, подаласьвнутрь. Не распахнулась – отъехала вбок, как щит, с тихим шипением скользящих механизмов.
Из черного зева, из мрака, защищенного сигилами и сталью, шагнула… фигура.
Ничего особенного. Человек. Среднего роста. В таком же темном, непромокаемом плаще, как у стражей на козлах. Без капюшона. Лицо обычное, не запоминающееся, городское – ни злобы, ни ярости, ни даже напряжения. Спокойное. Пустое. Как у бухгалтера, пересчитывающего скучные цифры в скучный понедельник.
Но.
Воздух вокруг него… порвался. Не метафора. Физически. Туман «Дыхания Слепого Океана» – эта древняя, леденящая плоть магии – не расступился. Он разорвался, как гнилая ткань. Образовался шар чистого, мертвенно-тихого пространства, диаметром шагов пять. Внутри этого шара не было холода. Не было шепота. Не было магии. Была пустота. Абсолютная, всепоглощающая. Тишина, от которой закладывало уши. Воздух стал тяжелым, вязким, как в склепе.
И эгрегор внутри меня… взвыл. Не яростью. Страхом. Первобытным, животным страхом зверя, почуявшего охотника с серебряной пулей. Черная энергия, только что клокотавшая жаждой разрушения, сжалась в комок ледяного ужаса где-то в глубине желудка. Она не рвалась наружу – она пряталась, замирала, как мышь под взглядом совы.
Рунное зрение на моих веках, угольные символы Видения Пустоты, дававшие мне преимущество в тумане, вдруг замигали, потускнели, стали расплываться, как чернила на мокрой бумаге. Магия слабела. Гасла в этой зоне мертвой тишины.
Человек сделал шаг вперед, на мокрый, заиндевевший булыжник. Его глаза, серые и невыразительные, медленно скользнули по мне. Взгляд был не злой. Не оценивающий. Просто… констатирующий. Как взгляд мясника на туше. Он ничего не сказал. Не сделал ни одного жеста. Просто стоял. В своем шаре тишины и пустоты.
И все. Больше ничего не нужно было.
Антимаг.
Глава 54
Щелчок замка еще висел в ледяном воздухе, перекрытом внезапной тишиной его шага, когда антимаг поднял руку. Не для жеста – просто вытянул ее ладонью вверх, как будто ловил невидимый снег. И снег этот был нашей магией.
Я ждал взрыва, волны силы, грохота – чего-то, что сметет туман Анны и Семена в небытие. Но ничего этого не случилось. Было тихо. Ужасно тихо в его мертвой сфере. Туман «Дыхания Слепого Океана» не исчез. Он… сморщился вокруг его пузыря пустоты. Как гнилая ткань, стягивающаяся над язвой. Древняя сила свитка, вырванная из глубин, бушевала, упиралась, ледяные щупальца лизали границы его безмолвия, но прорваться не могли. Он стоял в центре бури, остров спокойствия в аду, и его серые, невыразительные глаза смотрели сквозь белизну – не на меня, а сквозь меня, в самую сердцевину хаоса.
Но его рука была поднята не против тумана.
Над нашими головами, на крышах мрачных складов, где еще час назад болтали беззаботные студенты, вспыхнули огоньки. Мелкие, быстрые, как искры от костра. Igniculus – искры огня, Glacies Acus – иглы льда, Ventus Morsus – щипки ветра. Простейшие заклятия, которые первокурсники швыряют друг в друга на задворках Академии. Эффект от них против бронированной кареты – как плевок в бронепоезд. Но они летели не в карету.
Они летели в туман. В густую, ледяную пелену, которую Анна и Семен из последних сил удерживали, превращая проезд в ловушку. И там, где искры, иглы, щипки ветра касались границы пузыря антимага… они гаснули. Не с треском, не со вспышкой. Просто… переставали существовать. Как свеча, задутая в безвоздушном пространстве. Его поднятая рука была не жезлом разрушения, а щитом. Незримым, абсолютным барьером, отсекающим любую попытку магической атаки сверху. Студенты на крышах, наши единственные резервы, наши «глаза» и «жала» в этой мясорубке, были нейтрализованы одним спокойным жестом.
И тут же, словно по команде, а может, и была команда – неслышная, переданная взглядом или каким-то проклятым механизмом Охранки, инкассаторы у передка и кормы кареты рванулись в стороны, прижимаясь к стенам проезда, укрываясь от слепого свинца своих же товарищей. Их плащи мелькнули в моем рунном зрении – расплывчатые, дрожащие тени в белой мгле. И они открыли огонь. Не магией. Свинцом.
Резкие, сухие хлопки наганов, такие знакомые и такие чужие здесь, в магическом кошмаре, разорвали вой ветра и шепот глубин. Они палили не в нас, не в туман у земли. Они палили вверх. Наугад. В белую кипящую пелену над нашими головами, туда, где должны были быть крыши, наши студенты.
Сквозь искаженную сетку угольных рун на веках я видел, как пули, эти тупые куски металла, лишенные магии, беспрепятственно входили в туман. Они не гаснули. Они свистели, рикошетили от металлических кровель, от труб, выбивая скудные искры в белизне. И я видел больше. Видел, как одна тень на крыше склада N16 резко дернулась, как марионетка, и пошатнулась. Видел, как темное пятно – кровь? – расплылось на светлом силуэте платья девчонки у трубы. Слышал не крик боли, а сдавленный стон, мгновенно заглушаемый воем ледяного вихря и новыми выстрелами. Царапины. Пока – царапины. Но каждая – гвоздь в крышку гроба нашего плана. Каждая – напоминание, что мы заперты здесь, как крысы, и сверху по нам бьют из дробовика.
Чижов! Где Чижов? Его дрожащая тень все еще была прижата к стене, метрах в пятнадцати позади. Но теперь не только страх паралича читался в его позе. Было что-то еще. Отчаяние? Осознание провала? Его расчетливый мозг, его тщательно выстроенные схемы рушились под огнем и магической немотой. Он видел барьер антимага. Видел бесполезность атак сверху. Видел кровь на крыше. И его собственная нерешительность, его сенсорный шок, казалось, достигли предела.
Карета. Плавить карету. Пока они отвлечены.
Я рванулся вперед, к черному монстру, к его раскаленному теперь боку. Сигилы защиты, подавленные холодом «Дыхания Слепого Океана», но не сломленные, плясали перед глазами сквозь рунную сетку – сложные, переплетенные, чужие. Моя рука, липкая от пота и грязи, шлепнула на ледяной металл. Другая рука – Чижова? – должна быть рядом! Его знание, его видение слабых мест!
– Чижов! Точки! Где?! – мой крик потонул в реве лошадей, они бились в упряжи, обезумев от холода и шума, и в свисте пуль над головой.
Отклика не было. Только его сгорбленная тень у стены, его дрожь, видимая даже сквозь туман и магическое зрение. Трус! Игрок, сломавшийся при первом же выстреле!
Нельзя было ждать. Я вцепился пальцами в шероховатую поверхность брони, представляя жар, адское пламя, способное расплавить сталь. Заклинание рвалось из горла, грубое, неотшлифованное, как и все, что мы умели:
"Ignis Furor! Ad fundum!" – Огонь Ярости! До основания!
Не эгрегор – моя собственная, жалкая искра магической силы, высеченная годами упорной, но посредственной учебы, рванулась по руке в металл. Карета дрогнула. Там, где моя ладонь прилипла к броне, металл заалел. Сначала тускло, как раскаленный уголек, потом ярче – кроваво-красным пятном. Пошел пар. Сигилы вокруг пятна вспыхнули ослепительно-синим, пытаясь сдержать натиск, но красное пятно росло, расползаясь, как язва. Металл застонал, заскрипел. Запахло гарью и раскаленным железом.
И тут – движение. Не от меня. Сбоку. Чижов! Он все же оторвался от стены! Его тень метнулась вперед, спотыкаясь, падая на колени в грязь, но его рука, тонкая и бледная, вытянулась к другому месту на корпусе кареты, метрах в двух от моего пятна. Его голос, срывающийся, но полный отчаянной решимости, прорезал гул:
"Corrodere! Per figuras! Ad interiora!" – Разъедать! Через знаки! Внутрь!
Не пламя. Кислота. Зеленоватый, едкий дым повалил из-под его ладони. Сигилы в этом месте затрепетали, замигали неровно, как плохая проводка. Металл не краснел – он темнел, покрывался пузырящейся окалиной, шипел и плакал едкими слезами. Две точки атаки. Две язвы на броне чудовища.
Эффект был мгновенным. Где-то внутри кареты, за толстой броней, раздался новый, панический крик. Не стражей снаружи – кого-то внутри. И затем – лязг, треск, и еще одна бронированная дверца, на противоположной от антимага стороне, дернулась и распахнулась! Из черного зева вывалились, спотыкаясь, еще двое. Не стражей в плащах – люди в форменных тужурках Охранного Отделения, без плащей, с перекошенными от ужаса лицами. Кассиры? Конвоиры? Они рухнули на обледенелый булыжник, кашляя, ослепленные туманом и страхом, хватая ртом ледяной воздух.