Вообразительную перефокусировку образов можно, пожалуй, считать своего рода фотографированием. Только оно сочетается с комплексными интуициями видения времени. Видимо, есть возможность практиковать видение времени на сфокусированном образе. Поэтому, не говоря ни о чем Литтлуэю, я всмотрелся в пятачок площади посередине стола и «сфокусировал» базальтовую фигурку, которую подчас изучал часами. Затем, когда она возникла (заметно меньше своих натуральных размеров), я сделал попытку сместиться в созерцательную объективность. Оказалось, невозможно: едва я перестал фокусировать, как образ растворился, совместившись с реальностью лишь на долю секунды, за которою я мельком и очень поверхностно ухватил долгие коридоры времени. Я сфокусировал образ снова. Литтлуэй, увидев его посередине стола, вздрогнул. Тут он сообразил, чем я занят, и присоединился, также фокусируя образ.
И тут мы сделали одно из самых важных и далеко идущих своих открытий. Потому что мы обнаружили, что, когда умы у нас фокусировали фигурку сообща, она вдруг обрела реальность такую осязаемую, что вообще не вызывала сомнений. Такое нельзя объяснить, разве что сказать: по сути, мы никогда не верим в плоды нашего воображения; глубоко внутри себя мы чувствуем, что такого быть не может, так что сфокусированный образ — не более чем игра. Но если присоединяешься к фокусированию образа, создаваемого другим человеком, то уже изначально сознаешь, что образ имеет объективную реальность как часть внешнего мира. Это действует на какую-то подсознательную энергетическую пружину, и образ внезапно консолидируется. Образы, с которыми мы забавлялись чуть раньше на дню, — зеленый эльф и Кинг-Конг в окне — были зрительными иллюзиями, убедительными лишь на мгновение. А вот когда наши умы объединились, фигурка перестала быть сфокусированным образом и возникла как бы из ниоткуда, словно объективно существовала вне наших умов. (Всякий, кто читал замечательную книгу Эйзенбада про Теда Сериоса, человека, способного путем концентрации вызывать на фотопластинке изображение, поймет основной принцип того, о чем я говорю).
Но была и другая, еще более важная стадия. Когда образ облекался этой аурой абсолютной достоверности, его можно было удерживать на достигнутом уровне одним из умов, его сотворивших. Так что, когда я сказал Литтлуэю: «Держи, пока я его отпущу», и перестал фокусировать, образ не потускнел до прежнего уровня полуреальности, но остался совершенно незыблемым. Очевидно, какой-то там Бессознательный поток в Литтлуэе, что нагнетал продлевающую энергию, остался убежденным в реальности образа и продолжал нагнетать необходимую «убедительность».
Поэтому я смог выдвинуться и вызвать состояние созерцательной объективности. И едва сделав это, понял, что мы преуспели. Поскольку перспективы, открывшиеся теперь моему видению времени, сделались совершенно внятными и четко очерченными. Я будто смотрел в бинокль, где не была наведена резкость, и тут внезапно поворот колесика сводит все в нормальный фокус, привнося детали, э которых я и не подозревал, отчего общая картина смотрится из-за своей свежести совершенно обновленно...
Все стало достовернее, крупнее. Более всего, я теперь сознавал подробную историю Му, от ее начала как континента, вытянутого из морской пучины зависшей сверху Луной (она вращалась на той же скорости, что и Земля, поэтому не перемещалась по небосводу), до жуткого конца в озере пламени. Теперь я видел не только безбрежное штилевое море травы, но и ужасные катастрофы, периодически разрушавшие целые города. Все это проступало теперь очень четко. Немыслимая приливная волна высотой чуть не в полмили обрушилась на южное побережье, когда комета вызвала нарушение в лунной орбите. Волна нахлынула на города, с грохотом обваливая стены бескупольных храмов на головы почитателей Солнца, смывая людей, скот, слонов и гигантских медведей, чтобы в конце концов вынести весь этот хлам, перемешанный с водорослями и скелетами исполинских акул, почти на двести миль вглубь материка. Затем были извержения вулканов, вздымавшие землю подобно кротовым кучам и сотрясавшие весь континент. На плоской этой земле лава от извержений не могла растекаться далеко, поэтому образовывала эдакий гигантский, медленно остывающий котел, оставляя странного вида конусы с боками-террасами. По стране Му таких конусов было много, и они считались святынями Великих Старых.
Когда, подобно глубокому шраму, восточное побережье взрезала Великая Долина, самый большой город Му – Ла-хо — низринулся в циклопический зев, где все жители города в считанные минуты погибли от удушающих серных испарений. Тогда в трещину устремилась река и обратилась в пар, подернувший всю землю Му саваном серого облака, остававшегося сплошным без малого сотню лет.
Но, несмотря на эти катастрофы, жители по-прежнему преуспевали. Их корабли странствовали по всему свету — миру, где существовали лишь немногие из привычных нам континентов. Поселения основывались на островах в Тихом океане и на той части суши, что известна сегодня как Южная Америка. Бедствия были позабыты. Преуспеяние казалось таким прочным, что люди начали деградировать: они сделались беспечными и бездарными. К'толо стало все труднее подыскивать юношей с необходимым разумом и жизненной энергией, которые помогали бы ему в деле управления страной. Он решил: чтобы не выродиться, этому народу нужны страх и самодисциплина. Поэтому он объявил, что Старые сердятся и намереваются наслать на людей Му великие бедствия. Тогда помощники К'толо на обширных площадях заразили растения на полях и пастбищах; урожай погиб, и во многих местах разразился голод. Одному из жрецов, Корубиму, было велено создать секту убийц, чья задача — терроризировать людей Му. Те убийцы поклонялись Урикуе, богу насилия и внезапной смерти, который позднее стал известен как Тескатлипока. Они похищали из домов людей, мучили их до смерти так изуверски, что не буду здесь описывать, и оставляли их расчлененные тела на главной площади города, чтобы наводить ужас на жителей. Часто они намеренно выбирали людей, которые были популярны и пользовались всеобщей любовью, чтобы злодеяние казалось еще ужасней. Они создали такую атмосферу ужаса, что нрав людей Му за поколение изменился, и у К'толо вскоре было множество прекрасных молодых кандидатов в жрецы. Секта убийц продолжала процветать и все так же существовала спустя пятьдесят тысяч лет под названием, которое можно перевести как «утолители». Члены этой секты были натренированы задерживать под водой дыхание, порой по нескольку минут. Они плавали по рекам (а купание всегда было любимым развлечением в Му, поскольку континент изобиловал реками и озерами) и хватали купающихся за правую ногу (за левую никогда), топили их, а затем подвешивали к телу камень, чтобы утопленник ни за что не всплыл. Хватать человека за левую ногу считалось смертельным прегрешением, равно как и неаккуратно подвешивать камень, чтобы тело всплыло. С допустившего такую оплошность сдирали заживо кожу, после чего сжигали.
Самым интересным из всего был сам К'толо. Он был верховным жрецом в ту пору, когда Старые еще бодрствовали и дали ему бессмертие, обеспечив в нем воспроизводство клеток таким темпом, что старение было невозможно. Мне стало интересно, что за человек был К'толо, и его четкий облик моментально возник. Человек этот, во имя дисциплины подвергший ужасной смерти миллионы, имел худое, костистое лицо с запавшими глазами, но в целом выглядел не злым. Он был удивительно высок, а походку имел прямую, негнущуюся, как у робота. И хотя это было одно из самых приметных лиц, какие я когда-либо видел, на нем лежала печать странной отрешенности, потусторонности. Когда К'толо минуло тысяча лет и он понял, что обречен на бессмертие, он достиг того, что научился проецировать свой дух в космос и странствовать по Солнечной системе так же просто, как по стране Му. На Земле он проводил лишь по нескольку минут в неделю, принимая доклады своих волеисполнителей. Его имя внушало такой ужас, что иной раз достаточно было сказать ослушнику, что К'толо сердится, чтобы тот умер от испуга или сошел с ума.
Если продолжить описание истории Му, эти мемуары разрастутся до размеров энциклопедии. Я просто попытался осветить пункты, больше всего интересовавшие меня в то первое «путешествие» (Литтлуэй удерживал образ дольше двух часов, и я позднее сделал то же самое для него).
Но что, пожалуй, впечатлило больше всего, — это картина окончательной гибели Му. Однажды там уже была катастрофа такая неимоверная, что не уцелел ни один город, а в живых осталась лишь горстка людей: это был взрыв «стационарной» луны. Но окончательное разрушение Му спустя шестьдесят тысячелетий было поистине концом света. Это произошло, когда Земля подхватила очередной спутник, случайный осколок планеты, разорвавшейся на астероиды. Обломок был неимоверно большим и поднял огромное цунами на Северном полушарии, до Му так и не докатившееся. Но земная кора под страной Му была тонкой вследствие стольких вулканических извержений, вызывавшихся прежней луной. Теперь новый спутник возбудил очередной приток расплавленной породы от земного ядра. Результатом был невероятной мощи взрыв в центре континента (Му располагалась над гигантским «газовым пузырем»), равный взрыву тысячи водородных бомб. Циклопический столб полыхающего газа в четырнадцать миль ширинойрванулся в небе, взметая расплавленную лаву и камни крупнее соборов. В ту ночь на Му не осталось в живых почти никого. К'толо, ожидавший грядущую катастрофу, к тому времени благополучно находился в Южной Америке. К утру великое извержение закончилось, и центр Му просел в разверзшуюся бездну. Тогда с юга и запада метнулась волна прилива, с гулом устремляясь по наклонной к громадной дыре, все еще испускавшей серные пары и черный дым. Так море хлынуло в толщу Земли. Результатом стал величайший взрыв, когда-либо перенесенный Землей. Моря пенились и клокотали, а страна Му исчезла, разбитая и разметанная взрывом. Саваном зависла черная туча пыли, развеявшись в конце концов по земной атмосфере, отчего солнечный свет на долгие месяцы показался отрезан, Немногим из Му, что жили на гористых островах Тихого океана, удалось уцелеть во время взрыва и последующей приливной волны, но они умерли ужасной смертью от голода и ожогов огня, полыхнувшего с неба. Один остров оказался враз сметен грянувшей каменной громадой. Тучи в атмосфере оставались миллионы лет. В эпоху плейстоцена, кочуя под тяготением снижающейся луны, они вызвали грандиозные изменения климата, с резкими колебаниями от арктических холодов до тропической жары и обратно.