В любом случае, чтобы на заре Нового времени понять смутную необходимость наличия жира, который как бы придает телу форму, следует осознать, что худоба также несет в себе смутную, но вполне реальную угрозу.
Глава 2. Многоликая полнота
Как бы то ни было, в XVI–XVII веках главным направлением в медицинских исследованиях полноты становится определение ее нормы. Приводимые врачами примеры становятся конкретнее, а симптомы — разнообразнее. В многочисленных наблюдениях пока не учитываются возможные «стадии» и «этапы» полноты.
В этот период происходит не глубинная трансформация образа жира, строго ограниченная интуитивным восприятием, но делаются новые попытки выявить его происхождение, его состояния, его особенности. Появляется множество обоснований и рассуждений, подчас ошибочных, которые также свидетельствуют о возросшей озабоченности ростом количества толстых людей: различают полноту, вызванную избытком воды в теле, и ожирение вследствие полнокровия и повышенного давления. Знания на эту тему накапливаются, однако эффективно не используются, так что в традиционном взгляде на ожирение и в его лечении пока не наблюдается прорыва.
Избыточная масса тела затрудняет движения, и в XVI веке врачи бьют тревогу: чтобы достучаться до умов и убедить людей в необходимости «умеренности», в медицинских описаниях толстяки высмеиваются, однако представления о пороговых значениях в этой области по-прежнему весьма относительны. Например, флегматик, описанный Амбруазом Паре, — это существо, переполненное густыми катаральными жидкостями и в высшей степени толстое: у него «распухшее, словно налитое свинцом лицо», он «тугодум и дурак», его живот издает «квакающий шум», его «рвет», он «плюется», «испражняется через нос», у него «зверский аппетит», он страдает «отеками и опухолями»[253]. Катаральные жидкости проникают в его мозг, внутренние органы и кожу, распространяются по всему телу. Попутно это говорит о различиях между слизью и жиром. Быть тяжелым — большое несчастье. Более внимательный взгляд на проблему обнаруживает вялый «темперамент» толстяка, образ «избыточного» появляется из самых глубин водянистого существа, полного мутных субстанций; страсть обжоры к «еде без разбора» делает его ни на что не способным. Трудно определить, что здесь является врожденным, а что постепенно приобретено.
Упоминаний о крайностях становится больше благодаря Жозефу Дюшену, врачу Генриха IV, — писателю, любителю исторических анекдотов, в 1604 году на основе примеров из прошлого предвещавшему толстякам бесславный конец[254]: Помпоний, вынужденный возить свой огромный живот на тачке; Адельбер, епископ Вормсский, которого задавило собственное «неестественно огромное» тело, Дионисий Гераклейский, философ-гедонист, который, чтобы хоть как-то взбодрить ослабевшую плоть, день и ночь был обложен пиявками. Появилась новая аргументация: чтобы вызвать беспокойство сегодня, ссылались на «кошмарные примеры» из прошлого, служившие «неоспоримым» уроком. Врач «говорил гадости», запугивал. Его инвективы, в которых не содержалось и намека на компромисс, были полны угроз.
Из «педагогических» соображений упоминаются очень толстые люди, чтобы в воображении у «паствы» создавался образ опасности. Ненасытная страсть к постоянному поглощению пищи, бесконечной трапезе иногда даже описывается как изнуряющая пытка: например, в 1614 году Луи Гюйон рассказывает о безумном бароне де Монфоре, который был настолько охвачен страстью к еде, что запретил себе спать, чтобы не терять времени и не переставать толстеть, лихорадочно поглощая пищу[255]. Сохраняя тон проповеди и не вдаваясь в объяснения, врач использовал человеческий страх: он говорил уже не о грехе чревоугодия, а о физическом крахе обжоры, не о его вине, а о гибели.
Надо сказать, что при подобном внимании к крайностям — к тому, что лежит на поверхности и бросается в глаза, — опускается промежуточная фаза. Разбираться в порой неуловимых различиях в степени ожирения очень трудно. Итальянские посланники сообщают, что врачи Екатерины Медичи забили тревогу лишь тогда, когда лишний вес королевы стал «огромным»[256], а о «средней» полноте, начале тучности, ее стадиях и медленном прогрессировании они долгое время молчали.
Тем не менее в Новое время возникло объективное представление о симптомах многих болезней, связанных с избыточным весом: полнокровием, апоплексией, водянкой. Несмотря на то что излишний объем пока еще не имеет четкого определения, связь между ним и вышеназванными симптомами укрепляется. Так, в 1578 году Лоран Жубер приводит теоретическое обоснование подобных наблюдений: он говорит о необходимости предоставлять врачу «судить о многих вещах, которые люди неосознанно говорят и делают»[257]. С точки зрения историков, в этом можно обнаружить зарождение современной науки, стремление отойти от общедоступных знаний и приблизиться к более специфическим методам познания[258], пусть пока еще формальным: к выявлению субъективного (ощущаемого) и объективного (наблюдаемого). Наблюдение дает возможность правильнее понять изучаемые факты.
Наиболее значимой оказывается тучность, «переполненность всякого рода жидкостями»[259]. Речь теперь идет не просто о боли в животе, о которой упоминали, например, Альдебрандино Сиенский или Бернар Гордонский в XIII веке[260], но о целом комплексе одновременно встречающихся признаков — таких, как «покраснение глаз», «пульсация артерий», «прострелы по всему телу», «замедленность движений», «тяжелый сон», «удушье», упоминавшихся еще в 1550-х годах Жаном Фернелем. Устоявшимся за века принципам и методам изучения он предпочитал конкретные наблюдения[261]. Представление об «излишестве» уточняется, диверсифицируется, даже если при изучении вопроса о полноте трудно выделить преобладающую роль крови, жира или других телесных жидкостей (гуморов). Выявляется также «жестокий и мучительный симптом»[262] — апоплексия.
Очевидно, что медицина XVI века еще не «распознала» эту смертельную болезнь, сопровождающуюся внезапной потерей сознания и чувств, хотя уже в XIII веке Бернар Гордонский упоминал о том, что в «анамнезе апоплексии»[263] обнаруживается полнокровие. О том, кто рискует получить апоплексический удар, было известно давно[264]. Тем не менее средневековые описания смерти от апоплексии и те, что рассказывают о подобных «несчастных случаях» в Новое время, различны. Как известно, Фруассар в 1391 году описал «драматическое событие»: вернувшись с охоты, Гастон де Фуа внезапно потерял сознание, и, чтобы вернуть графа к жизни, ему стали давать «подкрепляющие средства»[265]. Фруассар пишет об этом скорее легкомысленно, нежели серьезно. Здесь важно прежде всего действие: после случившегося, пока «больной» находился без сознания, окружающие пытались «подкрепить» его силы при помощи еды.
В классические времена Сен-Симон описывает смерть Месье[266], и здесь мы видим совершенно иную ситуацию. Тревожных признаков было много: принц очень толст, «организм его разрушен распутством», «чрезмерная полнота и короткая шея»[267],[268]; за несколько часов до рокового события состоялась крупная ссора с братом — королем, вследствие чего «лицо Месье было багрово-красным»; за обедом он «ел за десятерых» — и это не считая «фруктов, печений, варений и всяческих лакомств, каковыми были уставлены столы в его апартаментах и набиты его карманы и каковые он поглощал почти без остановки в течение дня»[269]. Ссылаясь на признаки близящегося удара, говорят о поведении, чертах и цвете лица. О сосудах дается механистическое и обыденное представление: говорится об их наполненности, напряжении, возможной закупорке: кровь по ним течет «как по трубам фонтана»[270]. Апоплексия тогда неразрывно связывалась с жиром, и исповедник Месье угрожал ею принцу за несколько месяцев до смерти[271]. Единственно возможная предосторожность в этом случае — кровопускание, удаление «избыточного», а не «укрепление».
По всей вероятности, открытие в 1628 году кровообращения сыграло свою роль в этих страхах. Массированный приток крови, разрыв каналов, которые теперь обнаруживаются легче, могли бы повлечь за собой приступ, совершенно отличный от тех, что были описаны раньше[272]. Прежде болезнь связывалась с недостатком силы, теперь — с видимым давлением. По сути, в XVI веке, до открытия кровообращения, сложилась новая манера наблюдения, выявившая признаки апоплексии: покраснение лица, уплотнение вен, покалывание или тяжесть в теле. Изменился взгляд врача. Например, Якодомус Ломмиус, врач принцев Оранских, приблизительно в 1550 году утверждал, что апоплексии наиболее подвержены люди «с короткой шеей», «проводящие время в праздности за едой и питьем»[273], а Никола Абраам де Фрамбуазьер в самом начале XVII века с уверенностью указывал на «флегматиков и пьяниц с короткой шеей»