Ваши ноги по окружности фигуры так плавно переходят в голову, что вы представляете собой не что иное, как воздушный шар[388].
А вот что пишет Фюретьер о «шарообразной» фигуре толстого буржуа: природа «недодала ему роста, зато щедро наградила тучностью»[389]. Короткие руки и ноги, укороченная шея согласуются со сферической формой тела почти на уровне интуитивно воспринимаемого образа. Такой упрощенный рисунок на долгие годы станет символом избыточной плоти. Кстати, это высмеивает Мольер в комедии «Версальский экспромт»: фигура короля, в противоположность тому, каким ему надлежит быть, представляет собой огромный «шар с требухой»[390],[391].
Глава 4. Принуждение плоти
В XVI–XVII веках возникают новые оригинальные практики контроля веса, а в уходе за телом появляется система. Делаются робкие попытки оценки, сначала основанные на ощущениях: люди замечают, что вследствие ожирения одежда становится тесна, кольца узки, то тут, то там уже неудобно. Несмотря на нехватку слов для описания, «ощущение» жира, его внутреннее восприятие проявляются эмпирически. В письмах, в литературе, в описаниях ритуалов все чаще упоминаются диеты, где главное — сокращение количества пищи или употребление «сушащих» веществ, которые, предположительно, должны способствовать похудению, поскольку главной причиной полноты по-прежнему считается излишняя влага. Использовали даже такие вещества, как различные уксусы, лимоны, мел. Все они, вытянув жидкости, должны были подтянуть кожу. Прибегают и к помощи «компрессии» — к разнообразным обручам, поясам, корсетам, конструкции которых в XVI–XVII веках совершенствуются, вызывая уверенность в том, что физическое воздействие способно «вылепить» желаемую внешность, что человеческие фигуры обретут заданные объемы.
Как бы то ни было, в XVI–XVII веках, помимо цифр и слов, появляются первые объективные оценки полноты. Математик и писатель Джероламо Кардано в середине XVI века в «Мемуарах» подробно описывает собственную внешность: отмечает свой «незначительный рост», «узковатую грудь», «длинную и тонкую шею», рассказывает о чертах лица[392], но ничего не сообщает о фигуре, животе, ногах, частях тела, не поддающихся описанию. Однако он рассматривает себя, находит какие-то признаки и говорит о них. В этом беспрецедентном свидетельстве мы впервые видим субъекта, оценивающего собственную внешность. Кардано сообщает, что следит за своими объемами: он не полнеет и не худеет. Это, конечно, косвенная оценка, основанная на ощущении перстней, на чувстве, что «их давление на пальцы осталось прежним»[393]. Кардано не взвешивается, не прибегает к цифрам. Он не изучает свое отражение: в XVI веке не было зеркал, в которых можно было бы увидеть себя в полный рост. Он не оценивает свою полноту ни по тому, приходится ли подгонять по фигуре одежду, ни по состоянию контуров тела. О своих «объемах» Кардано судит лишь по перстням, по их давлению на пальцы. С одной стороны, это говорит о внимании к внешности, с другой — о приблизительности ее оценки: автор следит за своим внешним видом, но по сравнению с сегодняшними критериями приводимые им сведения неточны. Это лишь базовое наблюдение, проводившееся без использования специальных средств и инструментов.
Естественно, проявляются и другие признаки — например, тесная одежда, о чем в 1528 году говорит Бальдассаре Кастильоне, обращаясь к «придворной даме». Первичным остается эмпирический «расчет на уровне ощущений»: необходимо оценить, «какова она — чуть более полная или чуть более худая, чем следовало бы», и «помочь с выбором одежды»[394], чтобы компенсировать излишек или недостаток. Оценка привязана к одежде. Выход можно найти при помощи подходящей ткани. В XVII веке этот прием использовали также весельчаки, описанные Таллеманом де Рео. Это была хитрость, заставлявшая «тупицу» поверить в то, что он внезапно растолстел, наевшись грибов и другой еды, вызывающей обильное газообразование. Человек беспокоится, чувствует себя «раздавшимся», ему жмет одежда, которая попросту была «ушита» шутником-слугой[395]. Этот пример мог бы показаться смешным, если бы не демонстрировал роль одежды при спонтанной оценке. Елизавета Валуа, в 1560 году в возрасте 15 лет ставшая королевой Испании, также была вынуждена обновить гардероб из-за того, что пополнела: «Ей нужны платья на четыре пальца шире, чем те, что она носила, пока была здесь»[396]. То же самое вспоминает мадам де Севинье, описывая свои попытки похудеть в пятидесятилетнем возрасте: «Я не пускаюсь во все тяжкие и так далека от мысли о смерти, что ушила юбку на полпальца с каждой стороны»[397]. Без сомнения, такие единицы измерения, как палец и полпальца, основаны на интуиции, однако весьма эффективны.
Принцесса Пфальцская в конце XVII века упоминала об ощущении вздутия: «Тело мое пухнет, у меня колики, и хорошо бы мне пустить кровь»[398]. Она указывает местоположение этого явления, связывает его с проблемами селезенки, пытается определить размер: «У меня слева опухоль размером с детскую голову»[399]. Это странные определения, они непривычны и свидетельствуют о «прислушивании» к себе, но носят частичный характер: речь идет о местных изменениях, но объемы и плотность тела в целом пока не оцениваются.
В высшей степени редко при описании телосложения встречаются цифры. Упоминание о них находим лишь однажды — в 1638 году Пьер де Мулен указал, что окружность талии должна быть вдвое больше окружности шеи, но это соображение выглядит искусственно и на практике почти не применялось:
Окружность талии — в том месте, где находится диафрагма, — должна бы составлять две окружности шеи. Я говорю о пропорционально сложенной фигуре, а не об обрюзгшем и заплывшем жиром теле[400].
В повседневной жизни очень редко указывается масса тела. Исключение составляют откровения Сэмюэла Пипса по поводу лондонских пьяниц, сделанные в середине XVII века: «Беседуя, мы дошли до разговоров о том, кто сколько весит, что позволило заключить несколько пари»[401]. Сначала делалось «теоретическое» предположение о весе, после чего проводилась его проверка на весах. Столь банальное действие практически нигде не описывалось. Дело в том, что в XVII веке изменения контуров фигуры воспринимались в первую очередь на глаз, на вес внимания обращалось значительно меньше.
Кстати, о том же самом в XVI веке оставил уникальное свидетельство Маттеус Шварц, богатый банкир из Аугсбурга, друг банкиров Фуггеров[402]. Шварц был до такой степени охвачен страстью к собственному жизнеописанию, что ежегодно заказывал свой портрет, чтобы «представлять собственные одежды» и сличать свою внешность с портретом «через пять или десять лет»[403]. Наряды и позы на этих портретах роскошны. Есть еще одна знаменательная особенность: в 1526 году, в возрасте «29 лет 4 месяцев и 8 дней» Маттеус, решивший, что он «растолстел и стал жирным», заказал свой портрет в обнаженном виде в фас и со спины; это двойное изображение должно было свидетельствовать о том, как он располнел. При этом не приводится никаких комментариев, никаких цифр — только это изображение отяжелевшего тела, «немое» свидетельство небывалого прежде, но все еще ограниченного внимания к своему облику.
Вообще говоря, взвешивание тела не является традицией. То же относится к взвешиванию животных при продаже. Цену в данном случае формируют такие показатели, как форма головы, цвет кожи и шерсти, возраст, родословная (было ли у нее потомство — например, если речь идет о корове). Отсюда весьма специфическое представление животных — объектов торга: «корова, уже рожавшая, масть черная, возраст два с половиной года» была продана в 1606 году в Орлеане за 30 турнуа (турских ливров); или другая корова, «рыжей масти с теленком», продана там же в 1640 году за 54 турнуа[404]. Вероятно, вес тоже имел значение, но цена определялась интуитивно и была предметом торга.
В XVII веке делаются первые попытки измерить человеческое тело, при этом рассматриваются лишь случаи необычной и чрезвычайной полноты. В 1635 году Даниэль Зеннерт приводит два характерных примера: тридцатишестилетняя жительница Страсбурга, весившая 480 фунтов (240 кг), которая не могла перемещаться, лишь едва шевелилась, и мужчина, вес которого превышал 400 фунтов (200 кг) и который «появлялся на публике», несмотря на то что ему было трудно двигаться. У второго пациента была одна особенность: врач утверждал, что из-за избыточной массы тела «из его пупка выделяется серозная жидкость»[405]. Это косвенным образом подтверждает неоднозначность в отношении к избытку веществ — жидкостей, жиров, серозных экссудатов. Время от времени в медицинской литературе XVII века появляются цифры, всегда «невероятные»: в 1648 году Томас Бартолин пишет о десятилетнем ребенке, весившем 200 фунтов (100 кг), Доменико Панароло в 1647-м упоминает о 30 фунтах (15 кг) жира, «скопившегося на коленях» одной женщины[406]