Тема смещается на власть, ее решения, капризы, а также на вельмож, и подозрения возникают вновь и вновь:
После ареста короля в 1791 году критика усиливается. Критикуются его полнота и импотенция, бесконечно возникает образ «пупса»[601]. Короля теперь называют «жирным животным», «королем-рогоносцем», «трефовым королем»[602] и поедателем травы, а в русле строгой антимонархической логики ему приписывалось намерение быть богом-кузнецом Вулканом, повелителем железа и пожирателем людей:
Увы, какую грустную судьбу
Мне уготовило мое бессилие!
Для моей Венеры
Я, высокородный Вулкан, мертв.
Но в довершение горя
Меня видят пожирателем людей.
Ах, как ужасно питаться клевером,
Такова моя настоящая участь[603].
Эти образы сегодня многократно изучены. Образ «свиньи» предполагает, что король живет, только чтобы толстеть. Его бессилие и полнота так важны, что стали символом: он проиграл как в глазах роялистов, так и в глазах патриотов. Его безмерно раздутое тело совершенно бесполезно, он импотент, его «пассивность» заметна всем. Довершает картину дегенератка-королева, бесчувственная толстуха, ставшая символом слабости всего сословия: «Мой поросенок очень толст, он ест и пьет, но у него не встает»[604].
Глава 3. Поддержание тонуса
Лечение ожирения в эпоху Просвещения получило новые направления. В центре внимания оказался образ бессилия, полного упадка сил, предшествующего ожирению. Объяснение этого процесса ослаблением «волокон» побуждает к их укреплению. Рецепты похудания обогащаются целым арсеналом тонизирующих и возбуждающих снадобий, которые, по мысли изготовителей, должны «укреплять» плоть и тем самым способствовать удалению «излишков». Практики похудения чаще включают в себя физическую нагрузку и отдают должное открытию электричества, ведь есть надежда, что оно поможет держать в тонусе мышцы и кожу. В то же время диета нередко оказывается предметом многочисленных споров: например, обсуждался вопрос об употреблении в пищу мяса — легкого, нежного и «качественного». Для кого-то это была тонизирующая пища, для кого-то «опасная». Мнений, зачастую противоположных, множество. Пока достижения химии не сделали диету «объективной», споры о ее «качестве» не утихали.
Хотя умы фармацевтов по-прежнему занимает тема очищения организма, например, формулы «облегчающих» слабительных и «растворяющего» мыла, теперь на первом месте — тонус и жизненная энергия толстяков. Важно, чтобы то, что они едят, не «задерживалось» в организме. Съеденное должно исчезать, проходить по телу практически не «захватывая» его, рассредоточиваться в нем, не «отягощать». Поэтому появляются все эти «мыльные пилюли», «венецианское мыло»[605], «слабительные таблетки с алоэ»[606], которые щедро рекомендовались Эли де Бомону двумя его врачами. Эти рекомендации повторялись из раза в раз, поскольку мыло считалось также растворителем и «сорбентом»[607], а Антуан Боме, в свою очередь, использовал «уксусы», чтобы «отделить густые гуморы от вязких»[608] в тех случаях, когда ожирение трудно было отличить от отечности.
Поддержание в тонусе стало важнее всего, ведь пациенты боялись расслабления, потери тонуса кожных покровов и чувствительности. Врачи назначают тонизирующие вещества в первую очередь, считая их главным стимулятором «возвращения бодрости»[609]. В 1760 году еженедельник Avant-Coureur рекламирует полезные свойства «почек русской сосны» для борьбы «с атонией волокон»[610]. Жорж-Фредерик Баше в 1776 году изобрел смесь, которая считается лучшим тонизирующим средством. Он назвал эту смесь своим именем, стал ею торговать, рассказал о ней в книге об отеках: это смесь «черной чемерицы», мирры и «бенедикта аптечного»; он указал, где надо собирать эти растения, как изготавливать смесь, каковы дозы, способы приема и длительность лечения[611]. Это был решительный шаг: помимо того что Баше фактически сближал ожирение и отечность, использование им тонизирующих средств стало ответом на излишнюю полноту, вызванную жиром, который, как никогда ранее, напоминал о бессилии и бесчувственности ожиревшего тела.
Другие тонизирующие вещества — железо, винный камень, корица, водная микстура из меда, уксуса и морского лука — лежат в основе рекомендаций, данных Пинкстаном в середине XVIII века одному семидесятидвухлетнему дворянину, бывшему капитану корабля, которого «чрезвычайно разнесло»[612]. Наконец, неутомимые Антуан Пети и Самюэль Тиссо активно используют их в лечении ожирения Эли де Бомона, не обращая внимания на упреки разочарованного адвоката: мази из винного камня, пилюли асафетиды (вонючей камеди), бальзам Командора[613], вода из Баларюка[614], о которой в Энциклопедии говорилось, что та «в высшей степени полезна для желудка», «бальзамические» микстуры, считавшиеся «ускоряющими кровообращение» и «рассасывающими непроходимость»[615], мятные пастилки, в основном английские, — существовало мнение, что они создают «комфортные условия и успокаивают нервы»[616]; все это считалось «стимулирующими» средствами. К этому следует добавить афродизиаки, долгое время осуждавшиеся и подвергавшиеся критике, а также «тонизирующий порошок» и советы по положению тел во время выполнения «супружеского долга»: «Ему следует стоять, в то время как супруга будет лежать на краю кровати, ее бедра окажутся поднятыми и упертыми в руки мужа, а стопы будут на его плечах»[617]. Импотенция — это «глобальное» зло. Советы врачей, таким образом, распространялись и на сексуальные отношения.
Силу и энергичность обещало не только использование тонизирующих средств. Необходимо также выполнять новые гимнастические комплексы. Движения придают сил не столько посредством осушения организма, сколько укрепляя его. Движения действуют на волокна, придают им живости и укрепляют: гимнастика «оживляет волокна, поддерживает гибкость и энергичность мускулатуры»[618]. Если пренебрегать движениями, то нежные детские тела могут «заплыть жиром и опухнуть»[619]. Сокращения, толчки, рывки, удары укрепляют мышцы, даже если они спровоцированы извне. Именно это имеет в виду Монтескье, когда пишет о верховой езде: «Каждый шаг лошади вызывает пульсацию диафрагмы; за одно лье пути диафрагма человека пульсирует около четырех тысяч раз, чего не было бы, если бы он не ехал верхом»[620]. Это же подтверждают его изобретения, упоминаемые в Энциклопедии и в периодическом издании Annonces, affiches et avis divers[621], публиковавшем различные объявления: «механическое кресло», «механическая лошадь», «табурет для верховой езды», а также специальные качалки и рычаги, которые должны раскачивать слуги; это позволяло делать упражнения «не выходя из дома»[622].
«Продолжительная работа, путешествия, дела»[623] — вот что предлагали Антуан Пети и Самюэль Тиссо своему пациенту, имея в виду, что упражнения должны быть основаны на движениях и напряжении. Уильям Каллен говорит о таких занятиях как о «единственном средстве»[624], эффективном в борьбе с ожирением. Эли де Бомон покорно подчиняется требованию врачей, отчитывается о своих занятиях, способствующих и закаливанию, и очищению организма, об их продолжительности, о предосторожностях, которые ему приходится соблюдать. Он говорит, что гуляет по Парижу в течение часа довольно тепло одетым либо по утрам с половины седьмого, либо с часу до двух пополудни и возвращается весь взмыленный. Он растирается сначала сухим полотенцем, затем влажным, а потом еще жесткой щеткой, после чего надевает «чуть согретую» рубашку[625]. Все это говорит о том, что растираниям и потоотделению уделяется особое внимание.
Тем не менее, несмотря на всю эту бурную деятельность, Эли де Бомон ничуть не похудел, а, наоборот, потолстел. Отсюда его убежденность в том, что речь идет о самой настоящей болезни, и разочарование в сумбурных предписаниях врачей: «Один запрещает чай, другой советует его пить. Один приказывает сократить занятия умственной деятельностью, другой не видит в ней ничего предосудительного…»[626] Ожирение в данном случае можно счесть нарушением, не поддающимся лечению: это препятствие для врачей, утрата иллюзий для пациентов, жуткое огорчение. Тяжесть отнюдь не облегчает физические движения, поэтому упражнения иногда «невозможно выполнить»