— В Долгое.
— В Долгое? — удивилась она, сразу перестав улыбаться.
— В Долгое?! — пискнул мельник, перестав пошатываться.
— В Долгое, — повторил доктор.
Мельник и мельничиха переглянулись.
— Там же чернуха, мы по радио видали, — удивленно выгнула черные брови Таисия Марковна.
— Я по радио утром видал! — закивал головой мельник. — Чернуха там!
— Да. Там чернуха, — кивнул доктор, дожевывая и откидываясь на спинку стула.
Большой нос его от водки и еды вспотел и порозовел. Доктор достал платок, шумно высморкался.
— Там же… это… войско на облоге. Куда ж вы едете? — зашатался, оступаясь, мельник.
— Я везу вакцину.
— Вакцину? Привить? — спросила мельничиха.
— Да. Привить тех, кто остался.
— Кого еще н-не покусали? — мельник, оступаясь, оперся на огурец.
Видно было, что последний наперсток валит его с ног.
— Да. Кого не покусали.
Доктор достал портсигар, вынул папиросу и со вздохом утолившего голод человека стал закуривать.
— Как же вы не боитесь туда ехать? — колыхнула грудью мельничиха.
— Работа у меня такая. Да и чего бояться — там войска.
— Но они же, эти… шибко проворны, — озабоченно покрутила она пустую стопку своею полной рукой.
— Они! О-н-ни! Они так прово-о-рны! — с обидой затряс головой мельник, держась за пупырушки соленого огурца.
— Они же роют под землею. — Она облизала губы.
— Роют! Р-роют под землею!
— И могут где хочешь вылезти.
— И м-могут… м-могут! Рвань эта…
— Могут, конечно, — согласился доктор. — Даже зимой они спокойно раздвигают мерзлую землю.
— Господи, Твоя воля… — перекрестилась мельничиха. — У вас с собой есть оружие?
— Конечно, — дымил папиросой доктор.
Мельничиха ему понравилась. В ней было что-то материнское, доброе, заботливо-уютное, что навеяло на него детские воспоминания, когда мать была еще жива. Мельничиха не была красива, но женственность ее покоряла. С ней было приятно разговаривать.
«Повезло этому пьянице», — подумал доктор, глядя на полные руки мельничихи, на ее гладкие пухлые пальцы с маленькими ногтями, вертящие стопку.
Дверь отворилась, вошел Перхуша.
— Здраствуйтя! — скинув шапку, он поклонился, перекрестился на иконы и стал раздеваться.
— А, Ив-ван Сусанин! — рассмеялся мельник, держась за огурец. — Ты чего в березу въехал, сорочья голова?
«А ведь и впрямь — сорочья голова…» — согласился про себя доктор, глянув на Перхушу.
— И хто тебе это па-зволил?! Му-дак!
— Кончай ругаться, Сеня! — мельничиха шлепнула увесистой ладонью по столу.
— Ты в-раг г-государства, понял, нет? Ты н-навредил! — мельник, шатаясь и огибая закуску, двинулся по столу навстречу Перхуше. — Тебя за энто надо засадить!
Он оступился и сел на сало.
— Сиди уж! — усмехнулась мельничиха. — Проходи, Козьма, садись.
Оглаживая свои рыжие, мокрые от пота волосы, Перхуша подошел к столу.
— Всю рвань и срань надобно са-жать! Ты, муд-д-а-ёбина! — пищал мельник, злобно уставившись на Перхушу.
— А ну-ка… — мельничиха, потеряв терпение, сгребла мужа руками и посадила на свою грудь, прижав к ней. — Сиди!
Придерживая мужа, другой рукой налила Перхуше самогона в чайный стакан:
— Выпей, согрейся.
— Благодарствуйте, Таисья Марковна. — Перхуша сел к столу, принял стакан своей клешней, наклонился к нему, оттопырил свой сорочий рот и стал медленно втягивать самогон, постепенно выпрямляясь.
Выпив, он выдохнул, сморщился, взял кусок хлеба, понюхал, положил на стол.
— Закусывай, Козьма, не стесняйсь.
— Жри да рожу пачкай! — засмеялся мельник.
И тут же запел дребезжащим голоском:
Говорит старуха деду:
— Я в Америку поеду!
— Что ты, старая пизда,
Туда не ходят поезда!
— Да перестань же ты! — встряхнула мельника жена.
Он пьяно рассмеялся.
Перхуша взял кусок сала, сунул в рот, откусил хлеба и стал быстро жевать. Едва он проглотил, доктор спросил его:
— Как с самокатом?
— Стянул рейкой, гвоздиками сверху прибил.
— Ехать можно?
— Можно.
— Тогда поехали.
— Вы ехать собираетесь? В Долгое? — усмехнулась мельничиха.
— Меня ждут люди.
— Пущай этот… эта рвань едет, а доктор остаётся! — мельник погрозил кулаком Перхуше.
— Погоди! — прижала его к груди Таисия Марковна. — Да куда ж вы ночью в буран поедете? Вы ж дорогу враз потеряете.
— Враз! В-р-раз! — тряс головой мельник.
— Я непременно сегодня должен быть в Долгом, — упрямо твердил доктор.
Мельничиха глубоко вздохнула, качнув мужа, как младенца:
— Скрозь рощу, скрозь Старый Посад вы проедете, а там же поля начнутся, там вешек нет. В снегу завязнете, ночевать придется.
— А проводить нас никто не может? Работник ваш, к примеру?
— А что работник? — усмехнулась мельничиха. — Что у него, глаза кошачьи? Он ночью не видит. Да и не местный он.
— Он парняга что н-надо… — мельник уперся сапожками в грудь жены, полез по ней вверх, схватил жену за шею, глядя на Перхушу. — А вот ты… вот тебе!
Мельник показал Перхуше кукиш. Перхуша ел квашеную капусту, не обращая на мельника внимания.
— Оставайтесь до утра. — мельничиха свободной рукой подставила под краник самовара стакан, открыла. В стакан потек кипяток.
— Они ждут меня сегодня, — доктор погасил окурок.
— Ежли вы даже и проедете верно, все одно раньше утра там не будете. Сейчас ехать — только шагом.
— А может, останемся, барин? — робко спросил Перхуша.
— Пош-шел вон отсель! Ты коня проворонил на ярмонке! Ворона! — закричал мельник, суча сапожками по грудям жены.
— Оставайтесь, не дурите, — мельничиха налила в стакан заварки из китайского чайника. — Утром буран стихнет, быстро покотите.
— А если не стихнет? — доктор посмотрел на Перхушу так, словно от того зависела погода.
— А ежли и не стихнет — все одно сподручней на свету, — ответил Перхуша и, поперхнувшись, закашлял.
— Он пропас коня, про-во-ронил! — не унимался мельник. — Тебя надо пос-са-дить за конокрадство!
— Оставайтесь, — мельничиха поставила стакан с чаем перед доктором и стала наливать Перхуше.
— И лошадки передохнут.
— Передо́хнут твои лошадки, а не передохнут! — выкрикнул мельник.
Мельничиха засмеялась, грудь ее заходила, и муж закачался на ней, как на волнах.
«Может, и впрямь остаться?» — подумал доктор.
Он поискал глазами по добротно проконопаченным стенам часы, но не нашел, полез было за своими, но вдруг увидел маленькие, светящиеся в воздухе желтоватые цифры над металлическим кружком, лежащим на швейной машинке: 19:42.
«Могли бы попробовать к полночи туда добраться… А если заплутаем, как она говорит?»
Он отпил чаю.
«Остаться, а засветло встать. Если метель перестанет, доедем за часа полтора. Ну, вколю я им Вакцину-2 на восемь часов позже. Это терпимо. Ничего страшного не случится. Напишу объяснительную…»
— Ничего страшного не случится, ежели вы завтра туда приедете, — словно угадав его мысли, произнесла мельничиха. — Выпейте еще водочки.
Покусывая нижнюю губу, доктор еще глянул на светящиеся в воздухе цифры, раздумывая.
— Так остаемся? — перестал жевать Перхуша.
— Ладно, — досадно выдохнул Платон Ильич, — остаемся.
— Слава Богу, — кивнул Перхуша.
— И слава Богу, — почти пропела мельничиха, наполняя стаканчики.
— А мне? А мне? — заворочался на груди мельник.
Она капнула из бутылки в наперсток, передала его мельнику.
— Бывайте здоровы! — она подняла свою стопку.
Доктор, Перхуша и мельник выпили.
Закусывая ветчиной, доктор обвел глазами горницу уже как место не просто остановки, а ночлега: «Где же она нас разместит? В другой избе. Угораздило заночевать, надо же. Черт побери эту метель…»
Перхуша же успокоился и разомлел. Ему стало сразу тепло, он был рад, что не придется сейчас ехать в темень, плутать, ища дорогу, мучаясь самим и мучая лошадей, что лошади ночь проведут в тепле на конюшне у мельника, что Перхуша задаст им овсяной крупы, мешочек с которой у него всегда припасен под сиденьем, и что сам он выспится здесь, вероятней всего на печи, в тепле, что противный мельник его не тронет, что они уедут рано утром, что он, доставя доктора в Долгое, получит от него пять рублей и поедет домой.
— Ладно, может, оно и к лучшему, — произнес доктор, успокаивая себя.
— К лучшему, — улыбнулась ему мельничиха. — Я вас наверху положу, а Козьму — на печку. Наверху у нас покойно, тепло.
— Ох, чтой-то у меня ногу пересадило… — морщась своим пьяным личиком, пропищал мельник, хватаясь за правую ногу.
— Спать тебе пора, — мельничиха взяла его, чтобы снять с груди, но в этот момент мельник выронил свой наперсток и он, прокатившись по большому телу мельничихи, упал под стол.
— Ну вот, Семен Маркыч, и стакан ты потерял, — любовно, словно ребенка, мельничиха посадила его перед собой на край стола.
— Чё?.. Какое-такое? — лепетал совершенно пьяный мельник.
— Такое, — вздохнула она, встала, подхватив мужа обеими руками, отнесла к кровати, положила на нее и задернула занавеску.
— Ложись, ложись… — она зашуршала подушками и одеялом, укладывая мужа.
— Разбуди меня завтра пораньше, — сказал доктор Перхуше.
— Как рассветет, так сразу, — закивал тот своей рыжей сорочьей головой.
Видно было, что он захмелел от водки, тепла, еды и тоже уже хотел спать.
— Чтобы всех… всех… всех… — слышался за занавеской пьяный писк мельника.
«Быдто сверчок стрекочет…» — подумал Перхуша и заулыбался своей птичьей улыбкой.
— Та-исья… Таись… давай сладостр-а-астиями обложимся… — пищал мельник.
— Обложимся. Спи.
Таисья Марковна вышла из-за занавески, подошла к гостям, присела и заглянула под стол:
— Где-то…
«Хороша баба», — подумал вдруг доктор.
Присевшая и смотрящая под стол своим