Глава VII
Но беззаботные времена скоро миновали. Не прошло и года, как снова нависла угроза безработицы. На строительстве начались увольнения. Некоторые землекопы, чернорабочие и даже каменщики, трудившиеся на сооружении фундамента и лестниц, оказались без работы. Каменная кладка на стройках, порученных инженеру Бадолати четырнадцать месяцев назад Земельным банком, подходила к концу. Был получен подряд на постройку шести пятиэтажных домов. Строили по два здания одновременно; бригады, целиком укомплектованные, работали ускоренными темпами, полную смену. В первые два дома, сданные в октябре, уже вселились жильцы, в нижнем этаже были открыты мясная лавка и винный погребок. В двух последних домах был возведен четвертый этаж. Через месяц, после окончания кровельных работ, каменщикам останется только отряхнуть пыль со своих рук. Все дальнейшие работы будут выполнять уже плотники, слесари и маляры, заканчивающие сейчас отделку четвертого дома.
Инженер Бадолати собрал рабочих в субботу вечером. Был ноябрь, и солнце село раньше, чем строители успели спуститься с лесов. После того как им выплатили деньги, инженер предупредил всех, что рабочие, имеющие возможность устроиться в другом месте, не должны упускать такого случая.
— Я никого не хотел бы увольнять, — заявил он. — Но на строительстве в районе Курэ у меня все бригады тоже укомплектованы. И никаких других работ пока не предвидится.
Он сидел за столом, стоявшим среди штабелей досок и кирпича, перед будкой, где помещалась строительная контора. На нем было полупальто с меховым воротником и шляпа, как всегда сбитая на затылок. На столе горел ацетиленовый фонарь, пламя которого колебалось от легких порывов ветра. Около стола, скрестив руки или засунув их в карманы, стояло полукругом человек тридцать рабочих. Среди них было несколько молодых подручных, еще не призывавшихся в армию, а самый старый, каменщик Ренцони, сорок лет назад уже работал на кирпичном заводе Джузеппе Поджи[26]. Рядом с инженером стоял десятник Мадии, сопровождавший речь хозяина одобрительными кивками. А инженер говорил:
— Я вовсе не обязан этого делать, но поскольку с большинством из вас мы знакомы уже не первый год, я хочу разъяснить, как обстоит дело. У меня было намечено много всяких работ… но, смотрите-ка, поднялся такой ветер, — прервал он свою речь и указал на ацетиленовый фонарь, — что скоро погасит даже карбид.
Замечание это рабочие встретили вялыми возгласами, которые должны были выражать оживление. Положив локти на стол, инженер сжал руки и продолжал:
— Положение сложное, что и говорить, ребята! С кем ни пытался я заключить договор — с Земельным банком, с железоделательными заводами «Магона», с Банком недвижимого имущества, — всюду мне отвечают, что при нынешних условиях лучше повременить. Даже строительство нового предприятия Пассильи, которое мы должны были начать тотчас по окончании этого, тоже отложено. Все было готово: проекты разработаны, подписаны и зарегистрированы, поставка материалов обеспечена, и вдруг Пассильи на днях сообщает мне, что ему понадобится еще месяцев шесть «на размышление». Судите их, как хотите, а идти на риск они не собираются. Эти синьоры обожглись на Криспи[27] и, хоть потом и взяли свое, теперь хотят сначала присмотреться к этим Ди Рудини[28] и Пеллу[29], которых сами поставили у власти, но еще не испытали на деле. Да и вы хороши! — воскликнул инженер. — Я имею в виду социалистов, ведь по существу все вы одного поля ягода. Ваши лидеры тоже делают глупости. Турати все угрожает, а уж о Пешетти и говорить нечего.
В ответ раздался невнятный ропот, но слов разобрать было невозможно.
Инженер насторожился и спросил:
— Ну, в чем там дело?
— А ну выходи, кто говорил! — закричал Мадии.
— Спокойно, Мадии, спокойно, — с укором сказал инженер. — Они имеют полное право высказаться. Ведь я им сообщил не о повышении заработка!
Он вытащил из кармана сигару и прикурил от фонаря.
— Ну так что ж, ребята. Высказывайтесь! — повторил он.
Тут выступил Ренцони, седоголовый, в коротенькой курточке, с узелком под мышкой и потухшим окурком в зубах.
— Давайте уж лучше вы, инженер! Выкладывайте все, что у вас есть за пазухой!
На этот раз смех послышался явственно, но тотчас затих. Инженер продолжал, уже больше не отвлекаясь:
— Я думаю, что это явление временное. Хотя момент сейчас трудный, но подъем начался, и его не остановить. Мы идем к такому индустриальному расцвету, какой даже трудно себе представить. И самой логикой вещей строительному делу суждено здесь сыграть большую роль. Значит, все это вопрос нескольких месяцев. Пройдет нынешняя тяжелая полоса, и на заводах не будет хватать печей для обжига кирпича. А пока что, ребята, недель через пять-шесть мне придется начать увольнение. Я постараюсь сделать, что могу, буду освобождать не всех сразу, а по нескольку человек, но все же увольнять придется. Если к тому времени все войдет в норму — что ж, тем лучше для всех. Я только хотел предупредить вас заблаговременно, потому что у каждого семья на шее, а я не хочу из-за вас лишаться сна. Итак, до понедельника!
Но не успел инженер встать из-за стола, как из толпы каменщиков послышался громкий, чуть хрипловатый голос:
— Браво, инженер! С такими ораторскими способностями вам давно пора заседать в парламенте!
Говоривший — это был Куинто Паллези — приблизился к столу.
— Вы часом не обиделись, синьор инженер?
— Нисколько! Я знаю, с кем имею дело! Если б ты не был анархистом, то с твоими способностями давно стал бы моим конкурентом, а не каменщиком. И возможно, что тогда я предложил бы тебе объединить наши фирмы.
Он взял Паллези под руку, каменщики окружили их, и в этой дружеской атмосфере, создавшейся благодаря снисходительности инженера, резкие слова, которыми они обменивались, теряли свою остроту и превращались в шутливую, товарищескую перебранку.
— Мои способности, — сказал Паллези, — вот они, все в руках!
— А в башке их, по-твоему, нет? Есть они у тебя, да только неважное ты нашел им применение; хотя за последнее время ты как будто немножко успокоился.
— Ну, да! Вам для успокоения совести достаточно потолковать с нами, а вот если бы я был таким разбойником! и кровопийцей, как вы, то мне было бы не до сна!
Все вокруг рассмеялись: смеялся Метелло, смеялся Ренцони и даже Мадии, но именно поэтому слова Паллези, внешне как будто и безобидные, по-настоящему доходили до сердца.
— Зря нападаешь, Паллези! Если б не такие люди, как я, вы бы все с голоду перемерли. Ну чего стоите вы все, не считая тебя и, может, еще какой-нибудь белой вороны, что вы умеете делать? Соска вам нужна! Кроме своей работы, ничего вы не умеете, зада с места сдвинуть не можете!
— Скажите уж прямо «задницу», ведь вам не впервой! Небось в рабочее время выражаетесь не так изысканно. В особенности когда подниметесь на леса и вам покажется, что мы недостаточно обливаемся потом или наши руки еще мало потрескались от холода.
— А как вы думали?! Не могу же я допускать, чтобы меня обманывали! Ведь я вам плачу за то, что вы обливаетесь пОтом.
— И вы думаете, что так будет продолжаться вечно?
— Знаю, знаю… Ты охотно поставил бы всех нас к стенке или бросил бы нам под ноги бомбу. Но не забывай, что во главе правительства у нас сейчас генерал. И кроме того, если не ошибаюсь, тебя самого в Париже чуть было не поставили к стенке в свое время.
При этих словах Паллези сказал уже совсем другим тоном:
— Этого нельзя касаться.
Все приумолкли. За разговорами они успели незаметно дойти до мясной лавки и винного погребка, и теперь, у освещенных витрин, лица их были ясно видны.
Метелло смотрел на Паллези, и ему казалось, что этого анархиста, которого все знали и уважали, он видит впервые. Отчасти так оно и было: они работали в разных бригадах и знакомство их было поверхностное.
На вид Паллези было лет около пятидесяти. Это был худощавый человек с резкими чертами лица, с пламенным и в то же время добрым взглядом черных глаз. Его темные волосы серебрились на висках, но, впрочем, возможно, это была не седина, а известь. Чем-то он был похож на Бетто, только на молодого, подтянутого, еще не отравленного алкоголем. Глядя на Паллези, Метелло выжидал: за этим внезапно наступившим молчанием могла последовать драка, могли быть пущены в ход совсем другие аргументы.
Первым заговорил Мадии:
— Это ты, Паллези, затеял спор и оскорбил инженера.
— Замолчи! Что ты понимаешь? — осадил его Паллези. — Дай сказать хозяину!
Инженер тотчас предложил:
— Знаете что, ребята? Ведь сегодня суббота, давайте-ка выпьем!
Вино в погребке продавали только бутылками, но это им как раз и было нужно. Они тут же раздобыли пять или шесть стаканов, которых вполне хватало, чтобы пить вкруговую. Первым инженер предложил выпить Ренцони, как самому старшему.
— Держи чарку! — сказал старику Бадолати, и этих слов оказалось достаточно, чтобы окончательно разрядить атмосферу. Затем инженер поднял стакан, чтобы чокнуться с Паллези. Эти два человека, без сомнения наиболее волевые, умные и сведущие среди всех, кто их сейчас окружал, снова улыбались друг другу с симпатией, но не без иронии, как бы бросая противнику вызов и в то же время отдавая ему дань уважения.
— За твою Коммуну, Паллези!
— За вашего генерала, инженер! Только против кого же он воюет? Ведь известно — что посеешь, то и пожнешь.
И вот настает рассвет, похожий на тысячу других, уже виденных тобой рассветов. Серое небо медленно светлеет и окрашивается — еще не в розовые тона, нет, розовым оно станет позже, — а сначала в блекло-голубые. И когда внезапно из-за холмов появляется солнце, залитое светом небо становится словно выше.