В туннеле он перевел дыхание и поначалу слегка оробел. Но затем набрался храбрости и ринулся в темноту. Бежал он совсем недолго, но когда выскочил из туннеля, уже смеркалось, и это было очень неожиданно.
Миновав последние дома Риньяно, он уже твердо знал, куда идет и чего хочет. Он шел во Флоренцию, в родной, но незнакомый город. Недаром он был «горожанин», и пусть у него нет никого на свете — он будет жить самостоятельно, своим трудом, далеко от стражника, от имения.
Кузнечики стрекотали все громче, проснулись и заквакали лягушки, лаяли собаки, выглянула полная луна, словно для того, чтобы освещать ему путь, и между железной дорогой и полями засверкали в лунном свете камни обмелевшего русла Арно. Метелло казалось, что Изолина, Олиндо и младшие братья уехали так давно, что он уже забыл их лица. На мгновение он даже засомневался, помнит ли он еще имена мальчиков. «Витторио, Карло, — повторял он про себя, — и самый младший, который еще не дорос до штанишек, как его? Асканио! Его назвали в честь помощника фатторе».
Навстречу шел поезд. Показалась тупая глазастая морда паровоза, извергавшего искры и клубы дыма. Метелло свернул с насыпи на тропинку, которая вела к большой дороге. За его спиной промчался поезд, а по дороге прямо на него двигался огромный воз сена. Грохот состава и темная фигура возчика, примостившегося на оглоблях, словно петух на насесте, вернули его к действительности. Он снова пустился бежать не останавливаясь, пока впереди не появились какие-то дома. Наверно, это Понтассьеве. На первом же доме была надпись, как и в Контеа, и в Ринчине. И тут он понял, какое это несчастье — быть неграмотным. Огромное несчастье, вроде болезни: он видел черные знаки на выбеленной стене, а прочесть не мог, словно был слепой. Метелло вышел к мосту через реку, за которой лежало большое селение.
Не Понтассьеве ли это? Перед самым мостом была колонка. Метелло напился и, почувствовав, что устал, присел на камень. Мимо проехал еще один воз с сеном. На самом верху его растянулся возчик, который, придержав лошадь, чтобы зажечь окурок «тосканы»[7], окликнул Метелло:
— Что, парень, бросила тебя твоя милая?
Метелло был весь в поту, он только что успел утолить жажду и тяжело дышал, но все же нашел в себе силы улыбнуться и громко ответить:
— Да я не здешний. Я из Понтассьеве.
— Эге, — сказал возчик, — да ты, я вижу, дурень!
Теперь Метелло знал наверняка, что находится в Понтассьеве. Обойдя селение стороной, он двинулся дальше, никуда не сворачивая с большой дороги, и луна, казалось, следовала за ним.
С первыми лучами солнца он вошел во Флоренцию через Порта алла Кроче. Пройдя немного, он оказался в самом центре рынка. По его одежде и непринужденному виду — он стоял, засунув руки в карманы, — никто не угадал бы, сколько пришлось ему пережить, как он голоден, как устал и какое тем не менее живое любопытство возбуждает в нем все окружающее.
Метелло был не по годам высок и крепок, черный вихор выбивался у него из-под шапки, руки были большие, рабочие. На нем был жилет, надетый поверх рубашки, присборенной у ворота и на запястьях, штаны немного ниже колен и запыленные башмаки из телячьей кожи. Ему едва исполнилось пятнадцать лет, а выглядел он на все восемнадцать-девятнадцать и казался способным справиться с любой работой.
С любопытством смотрел он, как рабочие разгружают возы с ящиками фруктов, кочнами цветной капусты, с апельсинами и мандаринами, которые он видел впервые. Другие грузчики подхватывали товар и переносили его на склады. Чуть подальше розничные торговцы приводили в порядок свои лотки; повсюду было оживленно и шумно. Солнце уже начинало припекать. От бессонной ночи, от усталости и голода, от обилия впечатлений Метелло впал в какое-то оцепенение, из которого его вывел окрик:
— Эй, парень! Ты что, с возами приехал или работу ищешь? А ну, поди сюда! Мне сегодня люди нужны. Четыре чентезимо в час, идет?
Метелло ничего не ответил. Он даже не обернулся, чтобы посмотреть, кто с ним говорит, и убедиться, что это обращаются именно к нему, а просто подошел к возу и взвалил себе на спину тяжелый ящик.
Глава II
Грузчики встретили его неприветливо. «Откуда ты взялся и почему согласился, чтобы тебе платили на один чентезимо меньше?» — спрашивали они. Метелло ничего не отвечал — может быть, потому, что от жары и усталости у него все плыло перед глазами. И тогда один из грузчиков, с большими усами и бородавкой на щеке, которого хозяин называл Линари, изловчившись, так сильно толкнул его, что он растянулся во весь рост. Хозяин стоял к ним спиной и не заметил, как Метелло поднял ящик и подобрал лимоны, рассыпавшиеся по мостовой.
— Мне надо заработать на хлеб, — пробормотал он, устанавливая ящики с фруктами, когда Линари снова очутился рядом.
Седой, морщинистый грузчик, такой худой, что, казалось, его острые кости вот-вот прорвут рубашку, сказал:
— Если такой молодой, как ты, соглашается на четыре чентезимо, то что же станут платить мне? Они говорят, что мне пора на свалку, ведь я поднимаю не больше пятидесяти килограммов.
— Съездить бы ему разок по морде, вот и был бы для него подходящий заработок! — бросил на ходу Линари.
На нем была рубашка с воротничком и галстуком, а пятидесятикилограммовый ящик он нес с такой легкостью, как будто тот был пустой.
— Да оставьте вы его в покое! Разве не видите, он совсем мальчик, — вмешался еще один грузчик. Это был человек средних лет, тоже усатый, с лысой загорелой головой и смеющимися глазами. Он не был похож на грузчика, несмотря на то, что работал наравне со всеми и одежда у него была очень потрепанная.
— Вот и нужно проучить его как следует! — сказал грузчик с бородавкой. — Еще молоко на губах не обсохло, а уже лезет отбивать у нас хлеб!
— На аппетит он, как видно, пожаловаться не может, — заметил лысый.
Метелло слушал, стараясь не глядеть им в лицо.
— Мне надо заработать на хлеб, — повторил он.
— Ну, ясно, — сказал старик, — уж, конечно, не на ложу в театре Пальяно!
Настал полдень, и с грузчиками расплатились. Трудовой день для них кончился. В руках у Метелло оказалось четыре сольдо — целых двадцать чентезимо!
Как раз против рынка была остерия, которую Метелло приметил с самого начала, и это дало ему силы проработать пять с лишним часов, хотя он давно уже еле держался на ногах. На вывеске остерии по одну сторону надписи была изображена тарелка макарон, по другую — бутылка вина.
Когда грузчики вошли в остерию, Метелло уже уплетал макароны, насаживая их на вилку с помощью куска хлеба. Рабочие подсели к нему за стол и прежде всего потребовали вина; налили и Метелло, хотя он вина не заказывал.
Теперь они уже не казались такими злыми. Грузчик с бородавкой снова наполнил стакан Метелло.
— Сколько тебе лет? — спросил лысый.
Метелло продолжал жевать, уткнув нос в тарелку.
— Скажи правду, ты из Флоренции?
— Мы даже имени твоего не знаем.
— Ну, отвечай же! — сказал лысый. — Меня зовут Бетто.
— По прозвищу Учитель, — добавил Линари.
— А не побывал ли ты в карбонайе[8], прежде чем появился на рынке?
Метелло никогда не слышал, чтобы слово «карбонайя» употреблялось в каком-то ином значении. Он не знал, что за рынком находилась тюрьма, но понял, что, если не заслужит расположения грузчиков, карабинеры могут вернуть его в имение. Он смутно чувствовал, что, только подружившись с этими людьми, он сможет навсегда завоевать себе свободу, а к ней вел путь, на который он вступил этой ночью.
Глаза у него слипались. Ему казалось, что, насыщаясь, он только теряет силы, вместо того чтобы их восстановить. Но Метелло был здоровый деревенский парень, и хотя он чуть не засыпал за столом, однако, выпив залпом стакан вина, нашел в себе силы заговорить.
— Мне во что бы то ни стало надо заработать денег. У меня нет никого на свете. Мой отец утонул в Арно.
— Когда? — спросил его кто-то, может быть Учитель: он уже не различал их лиц. — Лет пятнадцать назад?
Метелло утвердительно кивнул головой и, отодвинув тарелку, опустил голову на руки. Он услышал, как кто-то выругался и так стукнул кулаком по столику, что столик задрожал.
— Смотри-ка, значит, так оно и есть, — сказал Учитель. — Они похожи как две капли воды.
— Сынишка Какуса!
— Сирота — 32, утопленник — 26. Сегодня же поставлю на эти цифры в «лотто»[9],— сказал старик Пестелли.
Метелло уже спал крепким сном пятнадцатилетнего подростка, прошагавшего всю ночь и проработавшего все утро на голодный желудок; сказалась усталость, обилие впечатлений, наспех проглоченный обед. И сколько беднягу ни трясли, разбудить его так и не удалось. Бетто был вынужден взвалить его на спину и тащить через площадь Санта-Кроче, мост Грацие и сад Серристори к себе, в Сан-Никколо, в каморку, которая находилась как раз под комнатой, где когда-то родился Метелло.
Бетто приютил его на эту ночь, да так и оставил у себя. Учитель оказался старым другом Какуса. Он жил совершенно один и был большой любитель выпить, так что к вечеру спускал все заработанное за день. В его голубых глазах появлялась тогда какая-то одержимость, он шел на улицу и затевал драку с первым встречным. Если ему попадались карабинеры, он бросался и на них, хоть и был под надзором полиции. И каждый раз он выходил из тюрьмы с твердым намерением «начать новую жизнь, теперь уже всерьез».
Бетто получил образование и умел говорить.
— В одной из своих брошюр Кафьеро[10] пишет… — начинал он обычно.
Брат его служил в гражданском инженерном управлении, отец был адвокатом и вместе с Джузеппе Монтанелли[11] сражался при Куртатоне.
— То, что я делаю, когда выпью, — говорил Бетто, — противно всем моим убеждениям.