– За что?
– Думаю, не очень-то приятно ощущать, что за вами следят.
– Вовсе нет. Можно сказать, ты составил мне компанию. Пойдем, заглянем в дом.
Эльпиди по привычке громко стучит. Ахмед открывает дверь и здоровается с ним.
– Это Пьетро, мой ученик.
Педро поражают живой взгляд и веселая улыбка сирийца.
Поставив бидон на землю, учитель жестом приглашает ученика войти. Педро оглядывается по сторонам, рассматривая хижину, которую прежде видел только издалека: разожженная печь, скудная деревянная мебель, массивные балки. В воздухе витает стойкий запах сыра.
Учитель указывает на скамейку у стола:
– Садись.
Педро слушается. На подоконнике рядом с деревянной совой лежит трубка. Эльпиди садится напротив.
– Это дедушкина трубка. А сову он выстругал, когда мне было лет шесть.
Ахмед приносит обоим полные кружки горячего молока. Педро с удовольствием отхлебывает. Молоко вкусно пахнет и придает сил.
– Что случилось? – Эльпиди всматривается в лицо ученика. – Вижу, ты не в настроении.
– Последний день все-таки.
– Разве тебе не хочется вернуться домой? Купишь себе табак наконец-то.
– Ну да, хоть это радует.
– А что еще не так?
– Дома отец будет. Мне снова придется вернуться в эту вечную тюрьму.
– Ты бунтарь. Такого, как ты, насильно не удержишь.
– До сих пор я делал все, чтобы не стать тем, кем хочет меня видеть отец. Но, сколько бы я ни бунтовал, в итоге все равно победит он. Он намного сильнее меня.
– И язык ты себе разрезал, чтобы не походить на него?
– Конечно.
Эльпиди отпивает горячего молока.
– Как же прав был дедушка, когда говорил: «В юности не живут, а выживают».
– Вот именно, профессоре. Золотые слова.
– Чем тебе не угодил отец?
– Для него существуют только две вещи: карьера и деньги. Так его научил мой дедушка, а теперь отец пытается внушить это мне. Они всю свою жизнь только и делали, что работали. Ни дня не прожили по-настоящему. А теперь, когда я вернусь домой, отец и меня заставит стать таким же, как они. У меня нет выбора. Я буду жить, чтобы работать. То есть не буду жить совсем.
– Я тоже работаю. И что, по-твоему, я не живу?
– Вы другой.
– С чего ты взял?
– Только не обижайтесь, но это чувствуется, даже когда вы работаете.
– Вот как? – смеется Эльпиди.
– Не знаю, как объяснить: для вас работа и есть ваша жизнь.
– Насколько я понимаю, и у твоего отца так же.
– Нет, тут другое! Говорю же: он работает ради денег и карьеры. А вы работаете, потому что это доставляет вам удовольствие.
Эльпиди улыбается:
– Все сводится к вопросу о счастье. Как, по-твоему, что это такое?
– А откуда мне знать? За всю свою жизнь я никогда не был счастлив.
– И все-таки постарайся ответить.
– Счастье – это быть счастливым. Вот и все.
– То есть, по-твоему, счастье – это состояние души?
– Конечно. Оно либо есть в душе, либо нет. У меня его, как видите, нет. Вот.
– Однако же Аристотель утверждает, что счастье не может быть состоянием, иначе его мог бы чувствовать кто и когда угодно: даже кто вечно несчастен или кто все время спит.
– Тогда что же такое счастье?
– По Аристотелю, счастье – это не состояние, а деятельность.
– Да? И какая же?
– Деятельность, подчиненная наивысшей добродетели, – уму.
– Ага, спасибо. Но понятней не стало.
– Ну смотри: существует масса добродетельных видов деятельности, но многие из них, хоть и считаются благородными, не предполагают ни минуты отдыха и всегда преследуют какую-либо цель, например заработок или влияние. Поэтому они в итоге и завладевают нашим временем и жизнью.
– Как папина работа.
– Именно. Зато умственная деятельность, то есть стремление к познанию, помимо себя самой, не имеет никаких других целей. А значит, она самодостаточна.
– Хорошо, но зачем вы мне об этом рассказываете?
– Возвращаясь к нашему разговору: я счастлив, потому что на своей работе делаю то, что люблю больше всего. Мало кому выпадает счастье заниматься всю жизнь любимым делом, да еще чтобы за это платили. Я – один из таких счастливчиков.
– А я? Как мне стать таким же?
– Не знаю. Ты сам должен найти ответ.
Педро отпивает еще молока и, задумавшись, умолкает.
Ахмед подходит, кладет руку ему на плечо говорит, с трудом подбирая слова на итальянском:
– В Сирии мы иметь одна поговорка: нога идет, куда сердце.
– Здорово, мне нравится. Спасибо, – поворачивается к нему Педро.
Эльпиди всплескивает руками:
– У меня идея! Что, если тебе остаться тут ненадолго? Поможешь Ахмеду со стадом. Возьмешь на себя заботы о хижине. Научишься делать сыр. В общем, дел тут хватает. За это время успеешь подумать о себе самом и о том, что делать дальше. О своем будущем. А с твоими родителями я поговорю.
– Отличная идея. Я согласен. Только если Ахмед не против.
– Я ноу проблем.
Эльпиди встает из-за стола.
– Тогда решено, – говорит он. – А теперь пойдем, пора возвращаться в шале. – Он берет с подоконника деревянную сову и протягивает ее Педро. – Мой дедушка сделал ее для меня, когда я был маленьким. Теперь она твоя. Дарю.
– Ой, нет, я не могу ее принять!
– Пожалуйста, я настаиваю. Чем тут пылиться, пусть лучше останется у тебя. Будет твоей помощницей. Ты же знаешь, сова – священное животное Афины, а она богиня мудрости.
Деревянная птица сурово смотрит на Педро своими глазищами.
– Даже не знаю, как вас благодарить.
– И не надо.
Ахмед уходит за молоком. Эльпиди и Педро складывают в рюкзаки продукты.
Попрощавшись с Ахмедом, учитель хочет поднять бидон, но Педро, опередив, взваливает его себе на плечи.
– Давайте донесу.
Глава 26
Эксперимент «Познавательные ньокки» уже две недели как завершился, и ученики снова вернулись к повседневным делам. Блага цивилизации очень скоро заставили их забыть о суровой жизни в горах, и обыденность, словно теплым покрывалом в зимнюю ночь, окутала их будни. От поездки, как от героических времен, остались одни только далекие воспоминания.
Андреа возвращается к себе и видит на пороге наряженную маму. Он смотрит на нее с удивлением:
– Ты куда?
Его мать, бывшая модель, в попытках вернуть молодость перепробовала все возможное: безуспешные инъекции ботокса в губы и лицевые складки, лифтинг глаз и подбородка, переделанные скулы, искусственная грудь, перекачанные ягодицы. Пока Андреа не было, она сделала операцию еще и на коленях, чтобы убрать дряблую кожу, которой после пятидесяти никакой велотренажер уже не поможет. За несколько лет она спустила целое состояние в отчаянных попытках замедлить неизбежный процесс старения. Хотела походить на Синди Кроуфорд на пике популярности, а в итоге превратилась в порнозвезду на пенсии.
– Привет, клопик, я еду на пару дней в Париж, с Милли на шопинг. Тебе что-нибудь купить?
Клопик! Она называет его так, будто ему все еще пять лет.
– Нет, ничего не нужно.
– Чечилия приготовила обед. Там тебя папусик ждет. Покушай, пожалуйста, ты у меня совсем похудел и одичал за этот месяц в горах.
Клопик, папусик… У него рост метр восемьдесят пять, мать ему в пупок дышит, а обращается с ним по-прежнему, как с маленьким ребенком.
– Ты не представляешь, какой стресс меня там ждет! В пятницу встреча с писателем в книжном клубе, в воскресенье благотворительный вечер… Немножко шопинга я заслужила, согласись? Мы с Милли решили: сначала в Ле-Аль, потом в «Галери Лафайет»…
Мать ограничивается воздушным поцелуем, чтобы не смазать помаду, и растворяется в дверном проеме, оставляя за собой длинный, как автомагистраль, шлейф духов «Шанель».
Андреа бросает рюкзак в прихожей и проходит в гостиную. Отец сидит за столом и разговаривает с Чечилией – старой экономкой, на которой всегда лежали заботы по дому.
– Ой! Ну наконец-то! Я приготовила для тебя все твои любимые блюда.
Порой Чечилия обращается с ним ласковее, чем мать.
Андреа усаживается за стол, Чечилия подает обед и исчезает на кухне.
– Знал бы ты, Андреа, что сегодня было на приеме…
Единственное, что занимает старшего Беррино, – его работа, она для него сродни религии. Это фанатик гигиены полости рта и рьяный поборник ортодонтии. Он не говорит ни о чем, кроме зубов.
В дни, когда старший Беррино не работает в клинике, он летает на конференции в разные города Италии, за границу, куда нужно, а если остается дома, то не переставая говорит о пациентах и их ротовых полостях. Размахивая в воздухе вилкой с наколотой на нее вареной морковкой, он в мельчайших подробностях увлеченно рассказывает обо всех заболеваниях, с которыми ему сегодня пришлось иметь дело. Обычно Андреа терпит такие разговоры даже во время еды. От отца он унаследовал безграничное благоговение перед этой профессией. А вот синьора Беррино предпочитает обедать вне дома, не желая выслушивать за столом дискуссии о кариесе, скученности, пародонтозе, абсцессах и гранулемах. У нее со словом «стоматолог» ассоциируется только боль, кровь и трубочка для сбора слюны.
Но сегодня Андреа почти не слушает отца. Ему обидно, что тот даже не поинтересовался, как прошла поездка. Андреа в оцепенении следит за его манипуляциями с морковкой, пропуская мимо ушей истории о пародонтозе одного пациента и абсцессах другого. Наблюдая за отцом, парень замечает, что их роднит не столько внешность, сколько наследственность. Ростом он пошел в него, а черты лица скорее от матери. Благо отец пока не облысел и даже седеть не начал.
В целом синьор Беррино все еще довольно привлекательный мужчина, так что, может, и Андреа в его возрасте будет ничего. Андреа всегда им восхищался, пускай тот и обращался с ним скорее как стоматолог, чем как отец. Никакой сладкой ваты и конфет – они вызывают кариес. С собой всегда носи щетку и пасту. Чистить зубы нужно сверху вниз. Пользоваться зубной нитью обязательно. Ополаскиватель только определенной фирмы. Самый частый вопрос: «Зубы почистил?» И ни разу: «Как дела?»