Стоя перед зеркалом в трусах и лифчике, она разглядывает себя со всех сторон. Паоле нравятся ее длинные вьющиеся каштановые волосы, большие глаза, ярко очерченные губы. А вот слишком накачанные, на ее взгляд, ноги она просто ненавидит. Девушка слегка выворачивает ступню. «Черт, ну что это такое, икры как у мужика…» Она надевает спортивный костюм, собирает футбольную сумку. Спустившись, на выходе сталкивается с мамой. Та протягивает ей шоколадку:
– Подкрепись между таймами.
Паола сует шоколадку в сумку, целует мать в щеку и выходит. У ворот останавливается автомобиль. Паола еще раз машет маме и, распахнув дверцу, садится в машину.
– Вот она, моя чемпионка!
За рулем ее отец. У него редкие волосы, аккуратная черная бородка с проседью, элегантный костюм. В общем, привлекательный мужчина, хоть и полноват. Машина резко трогается.
– Даже с мамой не поздоровался, – тут же хмурится Паола.
– Ну и что? Все равно вечером увидимся.
– Вы в последнее время странно себя ведете.
– В каком смысле странно?
– Не разговариваете, даже не смотрите друг на друга. Между вами словно черная кошка пробежала.
– У меня много работы, Паолина, приходится держать в голове кучу вещей, вот и все…
– Ночуешь часто не дома.
– Всегда так было. И в командировки надолго уезжал. С каких пор это стало проблемой?
– В последнее время это происходит все чаще. Ты вообще не появляешься дома.
– Да брось ты! Все совсем не так!
– Именно так. Вы с мамой расходитесь?
– Да что ты… Что ты себе придумала?
– А, значит, я во всем виновата? Вы только и делаете, что спорите, куда мне идти после выпуска! Мама хочет, чтобы я пошла в медицину, а ты о моей футбольной карьере мечтаешь…
– Ладно, мы иногда ссоримся, но кто не ссорится? У нас с мамой все хорошо, не волнуйся.
Отец ведет машину уверенно и непринужденно. Паола демонстративно замолкает и утыкается в телефон.
– Так что, Паолина, в этом году выйдем в плей-офф? Сегодня играй как играется и не слишком напрягайся, поняла? Не держи долго мяч, не стой на одном месте, хорошо? Эй, ты меня слушаешь?
– Да.
– Отложи этот чертов телефон и отвлекись на секунду. Давай! Сегодня чтобы выиграла!
Энрико водит дергано. Сильвия на переднем сиденье нервничает:
– Ты убить нас хочешь?
– Поверить не могу! Ты уезжаешь на целый месяц и говоришь мне об этом в последний момент?
– Я же сказала, что еще не решила.
– Может, я буду к тебе приезжать?
– На ретрит к моим одноклассникам? Никому навещать нельзя, даже родителям. Что обо мне подумают, если ты туда припрешься, а? И потом, мы можем созваниваться. Что не так?
– Но… Целый месяц не видеться?
– Чего ты боишься? Ревнуешь?
– Ревную, я?
– Осторожно!
Еще секунда, и Энрико сбил бы старушку на переходе. Оправившись от испуга, Сильвия снова вспоминает, как легко Эльпиди всех уговорил. Или почти всех. Прямо как сказочный крысолов из Гамельна. В этот день ему не удалось переубедить только Педро. После уроков на школьной парковке Сильвию, к ее огромному удивлению, поджидал Энрико. Ей нравится, что парень забирает ее на машине. Ему двадцать пять, и он, как настоящий мужчина, уже ездит за рулем автомобиля, а не на мопеде, как большинство мальчишек из школы.
– Он рассказал нам про миф о пещере.
– Кто?
– Эльпиди, пока уговаривал…
– О какой такой пещере?
– Платон в своем сочинении «Государство» рассказывает об узниках, которые с самого рождения сидят, закованные, в пещере и видят только стену перед собой. Ничего другого они в жизни не видели и думают, что люди, животные и вещи, которые на ней появляются, – настоящие, хотя на самом деле это лишь тени предметов за их спинами, подсвеченных огромным костром.
– Куча придурков, в общем…
– Да, вроде того. Но потом Платон рассказывает, что один из узников освобождается от оков и оборачивается. Вдруг он видит предметы, которые находятся у него за спиной, но не узнает их очертаний, а когда смотрит в сторону выхода, его ослепляет солнечный свет. Выйдя из пещеры, он привыкает к свету луны, а потом и к солнцу, и только тогда наконец видит вещи в их настоящем обличии. И понимает: все, что сидящие в пещере считают реальностью, на самом деле иллюзия.
– И что он станет делать дальше?
– Если верить Платону, вернется обратно.
– К остальным придуркам?
– Именно, чтобы рассказать им о том, что узнал. И освободить их.
– Лучше бы оставил этих дебилов там разлагаться!
– Не лучше, если предположить, что это и есть Платон, а та кучка придурков, как ты их назвал, – это ты, я и все, кто так ничего и не понял ни о нашей жизни, ни о мире вообще.
Энрико с подозрением косится на Сильвию:
– Какую чушь вам в школе впаривают!
В кухне на холодильнике висит записка от мамы Сильвии:
«Я испекла пирог. Кушай на здоровье!
Сильвия недовольно морщится.
– Что такое? Не хочешь пирог? – спрашивает Энрико.
Сильвия качает головой:
– Ешь сам, если хочешь.
Энрико второй раз говорить не нужно. Он открывает холодильник, достает алюминиевый лоток, вываливает содержимое в тарелку и ставит в микроволновку:
– Обожаю пироги твоей мамы!
У Энрико, которого за пристальный, почти придурковатый взгляд прозвали Карасем, уже слюнки текут. Он садится за стол с дымящейся тарелкой и принимается за еду.
– Я-то думала, ты забрал меня, чтобы вместе где-нибудь пообедать…
Энрико перестает жевать и немигающими рыбьими глазами таращится на Сильвию. «Боже, что я еще забыл?»
– Не помнишь! – не спрашивает, а скорее с огорчением утверждает Сильвия.
– Сегодня точно не наша годовщина… – Энрико тянет время, но по потерянному выражению его лица совершенно ясно: он не имеет ни малейшего понятия, о чем говорит Сильвия.
– Сегодня три года с нашего первого поцелуя!
– А, точно!
– Помнишь, где это случилось?
– На вечеринке… Блин, не помню, у кого именно…
– Может, ты хоть помнишь, во что я была одета?
Полный провал в памяти. А тут еще и пирог остывает.
– Слушай, Сильвия, честно говоря, я не знал, что мы и это должны отмечать…
– Раз уж на то пошло, никто никому ничего не должен, – все сильнее раздражается Сильвия.
– Обычно пары отмечают годовщину отношений.
– Но ведь чем больше поводов, тем лучше…
Ничего не поделаешь. Сегодня у Сильвии один из этих дней. Энрико встает из-за стола и обнимает ее.
– Послушай, ладно, я козел, признаю. Но знала бы ты, что у меня с утра на работе творилось! Отец по делам совсем загонял. Пришлось решать кучу проблем, и про наш поцелуй я совершенно забыл. Скоро еще клиенты из Китая приедут… Отец сказал, мне тоже нужно быть. Голова сейчас другим забита, правда.
Энрико подходит и легко целует Сильвию в губы, надеясь таким образом разрешить конфликт. Девушка горько улыбается.
Энрико смотрит на нее остекленевшим взглядом:
– Ну, что такое?
– Ничего.
Энрико давно понял, что эти ее «ничего» – тайна за семью печатями, и даже не стал гадать, что Сильвия имела в виду.
– Слушай, раз твоя мама на работе… Если хочешь, можем отпраздновать в твоей комнате…
– Разве тебе не нужно возвращаться к китайцам?
– Десять минут у меня есть.
– Десять минут? Тогда погоди, надо поговорить.
– О чем?
– О нас.
– О чем «о нас»?
Сильвия молчит и задумчиво смотрит на него.
– Ты меня любишь?
– Разумеется.
Сильвию так и подмывает сказать, что в мире ничего само собой не разумеется и что любой девушке хочется иногда услышать «я тебя люблю» вместо «разумеется» и «раз уж твоей мамы нет, можем пойти к тебе и десять минут потрахаться».
– Что ты хочешь этим сказать?
– Что ты мне нравишься.
– В каком смысле нравлюсь?
От этого вопроса пот прошиб Энрико еще сильнее, чем в тот день, когда он забыл права, а его остановила полиция.
– Это что, допрос?
– Да нет, просто задумалась. Разве не здорово – говорить друг другу о своих чувствах?
– Что я должен говорить? Думаешь, я не люблю тебя?
– Нет, вовсе нет…
– А чего тогда спрашиваешь?
Сильвия поворачивает голову. Ее взгляд падает на фотографию в книжном шкафу: там они с отцом на пляже. Отец еще совсем молодой, веселый. Она – малютка с двумя смешными хвостиками, во весь рот улыбается своему любимому папочке.
– Он умер слишком рано.
– Кто?
– Папа. Мне было всего семь. Он не должен был так поступить со мной.
– Ну, он же не сам захотел умереть.
– Нет, но я очень страдала. Я думаю о нем каждый день. И очень скучаю…
У Энрико звонит телефон.
– Отец.
«Слава богу!» На этот раз пронесло. Энрико вытягивается по стойке смирно, отвечает и переходит на диалект. Отец Энрико ни с кем, кроме священника, не разговаривает на чистом итальянском. Из динамика доносится зычный громкий голос. Энрико кладет трубку и вздыхает:
– Надо бежать.
Сильвия поднимается и чмокает его в щеку:
– Ubi maior…[4]
– Уби че?
– Ничего. Забей.
– Латынь?
– Ага.
– Что это значит?
– «Хорошего дня» значит, – вздыхает Сильвия.
– Спасибо.
Энрико целует Сильвию, одновременно решая вечером попрощаться этой поговоркой с китайскими клиентами. Так сказать, для пущей важности.
– Насчет эксперимента вашего препода: очень надеюсь, что Педро откажется и нам не придется расставаться так надолго.
Вечер. Ужин в лучшем ресторане города. Все помещение зарезервировано адвокатской конторой «Де Марко и партнеры». Амилькаре Де Марко – дедушка Педро, глава семейства Де Марко и основатель элитной адвокатской конторы под тем же именем – восседает на почетном месте.
Отец Педро, Аттилио Де Марко, принимает гостей, встречает партнеров, пожимает им руки, обменивается со всеми приветствиями и, как акула, скалится во все тридцать два зуба: близится новая избирательная кампания, а это отличный повод размяться перед игрой.