– Ну не руками же!
Марта резко оборачивается. Перед ней стоит Педро.
– Меня чуть инфаркт не хватил!
– Извини.
– Ничего. Что ты говорил?
– Если будешь чистить руками, только поколешься. Дай сюда, покажу, как надо.
Взяв у нее каштан, Педро бросает его на землю и, раздавив тяжелым ботинком, достает три маленьких орешка.
– Видела? Безболезненное извлечение.
Он присаживается рядом и вглядывается вдаль.
– Красиво тут.
– Ага, очень красиво. А какой внизу регион? Венето или Фриули-Венеция-Джулия?
– Да какая разница? – пожимает плечами Педро. – Спроси у деревьев или у рек, из какого они региона. Знаешь, что они тебе ответят?
– Нет, что?
– Да ничего. А почему?
– Потому что деревья и реки не разговаривают?
– Нет. Потому что вопрос дурацкий.
Марта смеется и кивает.
– А ты мудрее, чем хочешь казаться.
– А ты милее, чем хочешь казаться. Покурим?
– Нет, спасибо.
– А если я сделаю кое-что покрепче?
Педро достает из упаковки щепотку табака, распределяет его по бумаге и, насыпав сверху немного травы из прозрачного пластикового пакетика, прячет свое сокровище обратно в карман. Потом сворачивает бумагу, придает ей форму сигареты и заклеивает, проведя по краю языком. Все это действо он совершает с ловкостью и благоговением священника на праздничной службе. Наконец он засовывает всю сигарету в рот, увлажняя ее, чтобы не расклеилась в самый ответственный момент. Зажигает не сразу. Как в любом ритуале, тут важно собраться с мыслями. Зажав сигарету губами, Педро любуется видом.
– Я вчера уже поднимался туда.
– А, да?
– В какой-то момент даже видел летящего орла.
– Что ты вчера курил?
– Не, серьезно, самого настоящего орла. Красивый такой. Я никогда раньше не видел таких птиц вживую. Есть зажигалка? Моя закончилась.
Марта дает ему прикурить от спички. Педро делает первую глубокую затяжку и, задержав на несколько мгновений дыхание, выпускает едкое облако дыма.
– Будешь?
Марта берет самокрутку большим и указательным пальцами и затягивается.
– Черт. Пробирает!
– Сам вырастил. Отборная дурь.
– В городе ходят слухи, что ты задолжал дилерам чуть ли не со всего региона.
Педро пожимает плечами:
– Сплетни у нас – главный вид спорта. Но мне плевать, что они там говорят. Тебе разве нет?
– А что? Меня тоже обсуждают?
Педро берет косяк и снова затягивается.
– А ты не слышала?
– Нет. Что я должна была слышать?
– Слухи.
– Какие слухи?
– О Роберте и парне, с которым она встречалась.
– О Луке?
– А, да, о нем.
– Ну-ка, расскажи.
– Говорят, это ты сказала Луке, что Саманта по нему сохнет.
– Да это ни для кого не секрет. Все и так всё знали…
– Все, кроме Луки.
Это произошло на последнем конкурсе гитаристов.
Жюри в первом ряду партера. Бурные аплодисменты. Но прежде, за кулисами, ее вдруг охватил страх – страх ошибиться и, главное, опозориться перед вечной соперницей Робертой, которая на самом деле играет лучше всех. Кажется, будто Марта всегда уверена в себе, но это совсем не так. В ночь перед конкурсом она не сомкнула глаз, а перед выходом из дома играла уж совсем плохо. По множеству причин: холодно, родители мешают, руки потеют, живот свело…
За кулисами Марта видит Луку, который настраивает гитару в стороне. Она подходит пожелать удачи. А потом спрашивает, не видел ли он случайно Роберту.
– Она только что там была. Ты же знаешь ее: перед выступлением всегда ищет укромный уголок, чтобы настроиться.
Воспользовавшись внезапным отсутствием Роберты, Марта будто невзначай интересуется, знает ли он, что по нему сохнет одна девушка.
– Да ладно? Кто?
Но ей не хватило смелости признаться, что это она сама неравнодушна к нему. И она назвала их общую знакомую Саманту, зная, что та влюблена в Луку.
И тут ее вызвали на сцену. Удивительно, но, оказавшись там, она вдруг ощутила полное спокойствие. Эта неожиданная выходка с Лукой придала ей уверенности. Она опустилась на стул, отрегулировала подножку и подвинула пюпитр. Сыграла она идеально, звук получился чистый и мягкий, и Марта сохраняла концентрацию от начала до конца. Одна только мысль о том, что ей удалось хоть немного подпортить отношения Роберты и Луки, придала ей сил.
И зрители, и судьи разразились аплодисментами. Марта отвесила такой поклон, будто хлопали ей не только за выступление, но и за то, что она вытворила с Лукой. Словно демон-искуситель, она исподтишка вселила в его душу гордыню и вожделение к другой. Между Лукой и Робертой появилась трещина, с виду незначительная, но обреченная постепенно углубляться, пока не превратится в непреодолимую пропасть в их отношениях.
Марта чувствовала, что победа уже у нее в руках. Действительно, несколько дней спустя Лука бросил Роберту и начал встречаться с Самантой. Так что в этой битве Роберта потерпела поражение дважды, оставшись на втором месте и с разбитым сердцем.
Марта еще раз затягивается.
– Я просто пересказала слухи. Ничего плохого я не сделала.
– Ничего, это верно.
– Верно, вот и давай закроем тему.
Педро выдыхает дым и смотрит вдаль.
– Разве это не странно?
– Что именно?
– Вот мы – разумные существа, можем делать что хотим и все равно несчастны. И никогда не чувствуем себя свободными. А деревья прикованы к земле, с места сдвинуться не могут и все равно живут спокойнее и свободнее, чем мы.
– Деревья ничего не могут. От каких таких дел они, по-твоему, свободны?
– Да не от дел, а от состояний. Они ничего не хотят. Поэтому и свободны. Свободны от желаний, от волнений, от условностей. От всего. Я и сам не против был бы превратиться в дерево, пустить здесь корни и никогда больше не возвращаться в город.
– Это ты от травы заговорил словно отшельник?
– Может быть, – усмехается Педро.
Глава 7
Под огромной сковородой, на которой шкворчит гигантская яичница, горит огонь. Учитель загадочным образом умудрился раздобыть где-то яйца к ужину. Пока Эльпиди с видом знатока колдует над этим незатейливым блюдом, ученики усаживаются в полукруг возле камина. Филиппо смущенно подходит к учителю:
– Извините, вы случайно не клали туда морепродукты? Просто у меня аллергия…
Эльпиди с улыбкой смотрит на него:
– Морепродукты? В горах? Филиппо, ты что, никогда не готовил яичницу?
– Если честно, нет.
Все ужинают. На улице такой холод, что зубы стучат. Нужно приступать к занятиям, но ни у кого нет сил.
– Сегодня я думал дать вам один замечательный перевод с латыни…
– Профессоре, пожалуйста, только не это! – умоляет Кьяра, и остальные хором присоединяются к ее просьбе.
– А я бы с удовольствием перевел.
– Заткнись, Лохуссо, ботаник долбаный! А то будешь сейчас языком пол драить!
Услышав угрозу Андреа Беррино, Филиппо решает не повторять свое предложение громче. Да и вообще больше ничего не говорить.
– Хорошо, – понимает намек Эльпиди, – сегодня займемся кое-чем другим. Слышали когда-нибудь о лошади Ницше?
В ответ он видит растерянные взгляды.
– Тогда начнем сначала. Знаете, кто такой Фридрих Ницше?
– «Так говорил Заратустра», Бог умер, сверхчеловек… – перечисляет Лоруссо со свойственной ему точностью.
– Да. Этот великий немецкий философ конца девятнадцатого века какое-то время жил в Турине, где ему довелось стать свидетелем одного происшествия. Оно произвело на него такое сильное впечатление, что вызвало психическое расстройство, от которого он уже не оправился. Ницше вышел из подъезда и увидел, как кучер изо всех сил хлещет и жестоко избивает свою лошадь. Философа настолько потрясла его жестокость, что он расплакался и бросился к кучеру, умоляя его прекратить избиение. Потом повернулся к несчастной лошади, стал со слезами обнимать и целовать ее и под конец в припадке отчаяния прошептал что-то на ухо животному. Люди попытались успокоить Ницше, но тревога его не утихала, а только росла, пока он не начал бредить. Охваченный жуткими страданиями, Ницше потерял сознание. Рассудок к нему так и не вернулся. В последующие дни он много писал своим близким. Позже эти послания назовут «Бредовыми письмами», потому что философ подписывался в них Дионисом и Распятым. Психическое состояние Ницше не улучшалось, и в итоге его поместили в психиатрическую больницу в Базеле.
– Этот Ницше еще более отбитый, чем ты! – бросает Марта, обращаясь к Педро.
– На протяжении многих лет люди задавались вопросом: что же все-таки Ницше прошептал той лошади? – продолжает Эльпиди. – Какую тайну доверил животному, а не людям? Почему в последние минуты ясности Ницше решил утаить от человечества этот секрет и раскрыть его несчастной лошади? Что она рассказала бы нам, если бы каким-то чудом обрела дар речи? Предлагаю вам игру. Подумайте и напишите на листке: что, по-вашему, мог сказать этой лошади Ницше, прежде чем сошел с ума?
Ученики пишут и передают сложенные вчетверо листочки.
– Двух не хватает. Кто не участвовал?
Руки поднимают Валентина и Педро.
– Ладно, – улыбается Эльпиди. – Почитаем, что, по вашему мнению, мог рассказать Ницше лошади: итак, «Интер[6] – говно»…
Взрыв хохота.
– «Вмажь своему хозяину по яйцам».
Снова смешки. Остальные варианты оказываются не лучше.
– Действительно, презабавно, – подытоживает Эльпиди. – Я сам виноват, признаю. Я дал вам повод, а вы им, конечно же, воспользовались. Но теперь предлагаю другую игру: что вы сами на месте Ницше шепнули бы этой лошади?
В этот раз присоединяется Педро. Не дожидаясь, пока учитель даст команду писать, он отвечает:
– Жизнь – это боль.
Кьяра тоже решает не ждать:
– Бога нет, а если и есть, то ему абсолютно плевать на людей.
Эльпиди медлит, чтобы понять, не захочет ли Валентина что-то добавить, но она и не думает этого делать.