– Хорошо, – вздохнул он. – Если это ваши последние слова, то в следующий раз мы с вами увидимся в судебном зале на процессе против вас.
– Именно так. – Она подняла глаза. – А до того времени оставшиеся виновные будут по очереди повергнуты Богом.
– Это ваши последние слова?
– Да.
Снейдер сжал губы в тонкую линию. Потом кивнул.
– Поздравляю, – выдавил он. – Вы меня одолели. – Он повернулся к зеркалу, поднял руку и сделал вращающее движение.
Монахиня удивленно подняла на него взгляд.
– Вы не отказываетесь от дела?
– Я бы никогда этого не сделал, – признался Снейдер в своем провалившемся блефе.
В следующий момент открылась дверь и вошла женщина лет сорока – длинные каштановые волосы, темно-синий деловой костюм, неброский макияж, очки и ноутбук под мышкой. Сабина понятия не имела, что произойдет в следующий момент, но потом заметила на блейзере дамы удостоверение представителя прессы.
– Доброе утро. – У женщины был приятный глубокий тембр голоса, как у ведущей новостей. – Меня зовут Пиа Таборски, я работаю в Немецком информационном агентстве, БКА пошло на уступку и разрешило мне сделать эксклюзивный репортаж о подоплеке обнаружения трупов в бруггтальском монастыре.
Сабина остолбенела. Снейдер и ван Нистельрой действительно согласились на это.
– На уступку? – повторила Магдалена. – И вы думаете, что затем БКА действительно позволит вам покинуть это здание и опубликовать все данные?
Таборски улыбнулась.
– Можно? – Она села за стол напротив монахини и достала из внутреннего кармана блейзера официальный документ, который пододвинула к монахине. – Убедитесь сами. Это договор, который БКА заключило с нашим информационным агентством.
Магдалена полистала страницы и пробежала глазами по тексту.
– Я не имею права расспрашивать вас об условиях вашего заключения или обстоятельствах допросов, не могу привлечь к этому разговору ни прокурора, ни адвоката, а также упоминать ваше имя в СМИ. Я могу лишь сообщить о произошедшем в урсулинском монастыре и его подоплеке. В этом заключается сделка. Вы согласны?
Монахиня взглянула на Снейдера, потом на Таборски.
– Согласна.
Сабина медленно и бесшумно выходнула задержанный воздух. Это был первый большой прорыв в этом деле. Хотя она не особо радовалась тому, что теперь придется вести расследование на виду общественности – со всеми утомительными и опасными последствиями.
Таборски положила диктофон на стол и нажала на кнопку.
– Я запишу наш разговор – исключительно для внутреннего пользования. – Затем открыла свой ноутбук. Видимо, она заранее подготовила много вопросов. – Все дети, чьи скелеты были найдены в розарии, родились в монастыре?
Монахиня подняла глаза, ее взгляд был холодным и живым.
– Их нашли в розарии? Или на склоне за лесной часовней?
Таборски неуверенно посмотрела на Снейдера, и тот кивнул.
– По крайней мере, у меня такая информация, – сказала представительница прессы.
– Боже мой, значит, в розарии… – прошептала монахиня.
Она вовсе не знала точного места, – осенило Сабину.
– Все дети были рождены в монастыре? – повторила свой вопрос Таборски.
– Нет. Семьдесят четыре – намного больше, чем когда-либо родилось в стенах монастыря. – Монахиня покачала головой, она снова взяла себя в руки. – Эти младенцы с момента рождения были отмечены меткой смерти на лбу.
– Дети оставались в монастыре с рождения до самой смерти?
– Нет. Новорожденных у нас сразу забирали, я не знаю, куда их относили.
Таборски терпеливо печатала ответы монахини в своем ноутбуке, прежде чем задать следующий вопрос.
– Значит, часть детских трупов предположительно из монастыря. Откуда взялись другие?
– Этого я не знаю. Трупы всегда приносили на территорию монастыря по ночам. Я видела это из моего окна. До сегодняшнего дня я не знаю, откуда они. Полагаю, из заведений вроде парника.
– Вы предполагаете, что были еще?
Монахиня кивнула.
– Если вы согласны, мы позже еще поговорим об этом парнике. БКА уже проинформировало меня о состоянии расследования, – сказала Таборски. – Вы знаете, кто выносил новорожденных из монастыря? От чего они умирали? И кто спустя год снова приносил их в монастырь?
Монахиня подняла взгляд, посмотрела на Снейдера и замерла на мгновение. Сабина тут же поняла, что этот ответ будет следующей решающей подсказкой. Потому что этот человек – перевозчик детей – станет жертвой номер пять на пятый день. И данная информация была для них особенно важна, потому что татуировки не содержали такой подсказки.
Снейдер посмотрел на Сабину и едва заметно кивнул. Идем, – казалось, говорил его взгляд. Затем обратился к Таборски:
– У вас есть ровно полчаса на этот разговор, затем юристы БКА пройдутся с вами по всем ответам и решат, содержат ли они факты, которые не могут быть опубликованы.
– Согласна, – ответила Таборски, не оборачиваясь.
Снейдер взглянул на монахиню.
– Прощайте.
На ее лице мелькнула едва заметная улыбка. В итоге она все же победила.
Снейдер вышел из комнаты для допросов, Сабина последовала за ним.
– Мы уже настолько отчаялись, что должны соглашаться на желания монашки? – спросила Сабина, когда закрыла за собой дверь и они снова оказались в смотровой.
Не ответив на вопрос, Снейдер встал рядом с техником к пульту управления, оперся руками о стол и, наклонившись вперед, посмотрел через двустороннее зеркало. С напряженным лицом он наблюдал за сценой в комнате для допросов.
Тина стояла за ним. По ее лицу Сабина поняла, что она удивлена не меньше. Кржистоф и Хоровитц тоже с нетерпением уставились на стеклянную стену.
– Мы не отчаялись, – наконец ответил Снейдер, слушая интервью, которое передавалось в смотровую через динамики.
– Акушерку, которая забирала у нас детей сразу после рождения, звали Вивиана Кронер, – доносился из громкоговорителя металлический, искаженный голос монахини. – Ни одного младенца никогда не кормили грудью. Она передавала их детскому врачу, который на следующий день увозил новорожденных. Он же через несколько месяцев и привозил обратно трупы. Одна из монахинь их видела. В багажнике машины. Голые, завернутые в покрывало. Большинству было около года, некоторые на пару месяцев старше.
Снейдер нагнулся к микрофону и нажал на кнопку.
– Нам нужно имя врача!
– Как звали этого врача? – спросила Таборски в следующее мгновение.
Сабина с удивлением наблюдала за происходящим. Очевидно, в ухе журналистки, под длинными волосами, был спрятан наушник, через который она связывалась со смотровой.
– Я могу быть уверена, что вы действительно опубликуете его фамилию и СМИ проверят мои утверждения? – спросила монахиня.
– Да, вы можете на это рассчитывать. Мы серьезное агентство и не публикуем непроверенные слухи, – ответила Таборски.
Монахиня кивнула, однако медлила.
Снейдер снова нагнулся вперед.
– Надавите на нее, Таборски! – прошипел он в микрофон. – И не профукайте ничего, вы поняли? Это наш последний шанс, коллега!
Коллега?
Сабина вздрогнула. О, черт! Наконец до нее дошло. Она бросила удивленный взгляд на Тину, Кржистофа и Хоровитца. Тина хмурилась и тоже казалась сбитой с толку. Но Кржистоф и Хоровитц не показывали никакой реакции.
Конечно же, Снейдер не поддался – она могла бы и сама догадаться. Вместо этого он и ван Нистельрой решили подсунуть монахине фальшивую журналистку. Ничего из этого разговора никогда не будет обнародовано.
Таборски постучала пальцем по договору, который, видимо, был таким же лживым, как и вся инсценировка.
– У меня есть письменное подтверждение, что я имею право опубликовать все обстоятельства. И я это сделаю!
Даже если БКА после этого разговора будет удерживать меня в здании – аудиозапись нашей беседы напрямую транслируется моему шефу в агентстве. Поверьте мне, сегодня вечером ровно в восемнадцать часов первый пресс-релиз попадет в новостную ленту – и разойдется по всем газетам, радиостанциям и общественным телевизионным каналам.
– Хорошо сработано, – сказал Снейдер в микрофон, затем выпрямился, скрестил на груди руки и в ожидании уставился на стеклянную стену.
Сабина подошла к нему ближе.
– На самом деле Пиа Таборски не имеет никакого отношения к Немецкому информационному агентству, я права?
Снейдер продолжал смотреть перед собой.
– Кто пытается поиметь БКА, должен рассчитывать на то, что мы заставим его говорить любыми способами. – Он сделал паузу, прислушался, но монахиня по-прежнему молчала, словно раздумывала.
– А если она догадается, что это обман? – спросила Сабина.
– Комиссар Таборски – пресс-секретарь полицейского управления Нижней Саксонии, мы одолжили ее для этого разговора. Ее вводили сегодня в курс дела с пяти утра. Там сидит профессионал. – Снейдер наклонился к микрофону. – Ну же, давайте! Не забывайте, что у вас мало времени!
– Я хочу напомнить вам, что у нас осталось всего двадцать минут. И мне необходимы весомые доказательства для репортажа, иначе…
– Да, хорошо, – перебила ее монахиня. – Его звали доктор Хирш, раньше он был детским врачом с собственной частной практикой в Линце и имел хорошие отношения с одним домашним доктором в Браунау, который уже умер. Кроме того, он знал Вальтера Граймса, монастырского садовника.
– Goed! Verdomme, goed![22]– воскликнул Снейдер и ударил кулаком по ладони. Затем повернулся к Тине: – Выясните все об этом докторе Хирше, жив ли он и где мы можем его найти. Мы показываем хорошее время и пока что установим скрытое наблюдение, прежде чем связаться с ним.
– А если австрийские службы откажутся…
Без комментариев Снейдер порылся в своем портмоне и протянул ей визитку.
– Оливейра мое контактное лицо в австрийском ведомстве по охране конституции – у него передо мной должок.
Тина взяла визитку, достала телефон и вышла из комнаты.