Куба, Мальдивы, Гватемала или Филиппины, – спонтанно пришло Снейдеру в голову. Вероятно, Гватемала, потому что там есть высокие горы.
– Лунгстрём! – повторил Снейдер.
– Хорошо, – наконец согласился Шэффер. – У вас ровно сорок минут, чтобы до полуночи убедить меня, что Лунгстрём и все остальные, кто был связан с убийством детей, попадут в СМИ и предстанут перед судом.
– Тогда не будем терять времени, – поторопил Снейдер.
Шэффер сделал шаг в сторону.
– Поднимайся!
Снейдер услышал стон. Затем появился Лунгстрём. Снейдер узнал его по черному смокингу и желтой бабочке, которая переливалась в лунном свете. Тот с трудом поднялся на ноги. По его неловким движениям Снейдер заметил, что руки у него связаны впереди.
Резким движением Шэффер сорвал у него со рта клейкую ленту с кляпом.
Лунгстрём втянул воздух, закашлялся и вцепился обеими руками в релинг. Затем посмотрел вниз на пирс. И очевидно, узнал Снейдера.
– Спасите меня! – выкрикнул он.
Что это вдруг!
– Где вы были? Этот мужчина сумасшедший! – добавил Лунгстрём.
Снейдер сжал кулак. Из-за тебя Кржистоф, возможно, никогда не выйдет из больницы! Пора начинать выставлять счета – людям, из-за которых он терял свое время.
В этот момент Снейдер заметил, насколько у него мало мотивации спасать жизнь этому типу. Но Лунгстрём знал все факты о покровителях и закулисных фигурах, и только из-за этого он должен был пережить сегодняшнюю ночь.
– И что сейчас? – спросил ван Нистельрой.
– Вы задаете вопросы, Лунгстрём отвечает, – сказал Шэффер. – И если у меня появится ощущение, что он говорит неправду, я выстрелю ему в ногу.
– Что? – заверещал Лунгстрём. – Что это значит? Добрый полицейский, злой полицейский? Вы надо мной изде…
Раздался приглушенный хлопок. Доски заскрипели, в разные стороны полетели щепки, и в следующий момент Лунгстрём страдальчески вскрикнул.
Снейдер пытался наблюдать за сценой без эмоций. Очевидно, Шэффер держал в другой руке пистолет, из которого только что выстрелил Лунгстрёму в ступню. Жаль красивые желтые ботинки. Но не трагично, учитывая, что могло случиться в следующий момент.
– Хватит орать! – пригрозил Шэффер. – Иначе следующая пуля угодит тебе в икру или колено.
Снейдер услышал, как Лунгстрём сжал зубы и, хрипя, проглотил свою боль.
– Почему Glostermed проводил эксперименты с младенцами? – быстро спросил Снейдер, пока еще что-нибудь не случилось.
Лунгстрём молчал.
Шэффер вдавил ствол пистолета врачу в спину.
– Давай отвечай!
– Мы исследовали рентгеновские лучи, – ответил Лунгстрём.
– Почему с младенцами, подонок! – крикнул Снейдер. – В этом вопрос.
– Мы больше не могли работать с клеточными культурами. Для следующей фазы исследований в качестве объектов для опытов нам были нужны живые организмы со здоровыми кровеносными сосудами.
– И почему именно младенцы, а не взрослые люди? – спросил Снейдер.
Лунгстрём молчал, но Шэффер так сильно вдавил ему ствол в спину, что тот вскрикнул.
– Потому что с молодыми радиочувствительными тканями можно было быстрее получить результаты.
– Дальше! – подгонял Снейдер.
– В отличие от более взрослых людей костный мозг у младенцев содержится еще во всех костях, поэтому химические контрастные реагенты оседали лучше. Для исследования это было на вес золота.
– Это был эксперимент со световым полем?
– Да, его часть. Младенцев было легче достать, легче использовать и легче утилизировать. В этом вопросе руководство концерна не церемонилось. Речь шла о миллиардной прибыли!
У Снейдера внутри все сжалось; чем дольше он слушал Лунгстрёма, который говорил о детях, как о товаре, который можно было заказать и доставить на грузовике в желаемом количестве, тем хуже ему становилось. Он пытался истолковать тень на лице Шэффера. Если Лунгстрём будет продолжать в таком же холодном расчетливом и безэмоциональном тоне, Шэффер мог просто нажать на спусковой крючок – и тогда все кончено.
Правда, если Лунгстрём не будет говорить, ему тоже конец. Тупиковая ситуация.
Снейдер глубоко продохнул.
– А почему вы не тестировали контрастное вещество на мышах?
– На мышах? – прыснул Лунгстрём. – Вы вообще знаете, что это означает?
– Нет, объясните мне.
– После скандала с «Контерганом» в начале 60-х годов все знают, что медикамент может работать для беременной шимпанзе, но не для человека, – объяснил Лунгстрём. – Мы должны были перестраховаться.
Что за подонки!
– Мы уже знаем, что только часть младенцев была из монастыря, – вмешался в разговор ван Нистельрой. – Откуда другие младенцы? Кто стоит за всем этим?
– Я не знаю.
Раздался хлопок, и Лунгстрём вскрикнул.
– Я правда не знаю! – закричал он.
Очевидно, Шэффер выстрелил ему в другую ногу.
– Мы понятия не имели, откуда материал. Я клянусь. Я был всего лишь главным биологом; профессор Вандергаст была руководительницей отдела развития Glostermed. Она должна это знать! Поговорите с ней.
– Этим сейчас как раз занимаются мои коллеги, – заверил Снейдер, хотя сообщение предназначалось скорее для Шэффера, чтобы тот сохранял спокойствие.
– Дело давно погашено давностью, – возмутился Лунгстрём.
– Убийство не имеет срока давности, – снова включился в разговор ван Нистельрой. – Но генеральная прокуратура, возможно, предложит вам сделку. У вас сохранились документы с тех пор?
– Glostermed их полностью уничтожил в начале 80-х, когда выяснилось, что разработка безопасных рентгеновских лучей невозможна.
– Это плохо, – холодно произнес ван Нистельрой. – Для вас!
– По крайней мере, назовите нам имена ваших коллег и руководителей, – настаивал Снейдер.
– Что это вам даст? Те, кто знал об эксперименте со световым полем, будут все отрицать.
– Говори! – приказал Шэффер, и Лунгстрём сумбурно выдал фамилии и должности, которые пришли в голову.
Фамилий было больше, чем рассчитывал Снейдер, и гораздо больше, чем он опасался. Среди них некоторые высокопоставленные личности из высшего общества. Наконец Лунгстрём, тяжело дыша и охрипнув, замолчал.
– Теперь передайте его нам! – потребовал ван Нистельрой.
– Есть еще кое-что. – Шэффер продолжал держать винтовку в руке и лазером целиться Снейдеру в грудь. Однако он отложил пистолет и свободной рукой принялся что-то печатать на телефоне.
Дисплей загорелся и осветил резкие черты лица Шэффера. Снейдер слышал тихое пиканье, в следующий момент в кармане его брюк зажужжал сотовый.
– Сообщение от вас? – спросил он.
– Да, – ответил Шэффер. – Можете его открыть.
Снейдер застыл на месте.
– Откуда у вас мой номер?
– С вашей старой визитки.
Карточка, которая была у монахини.
– И что вы мне прислали? – спросил Снейдер.
– Я записал нашу небольшую беседу с Лунгстрёмом. И только что отправил копию вам и в редакции пяти самых крупных информационных агентств.
Сейчас было уже все равно. После самоубийства Майбах пресса все равно стояла у них над душой.
– Я сейчас достану свой телефон, – предупредил Снейдер, собираясь потянуться к карману брюк.
– Доставайте, – велел Шэффер и свободной рукой повернул ключ зажигания рядом с джойстиком.
В следующий момент мотор яхты начал кашлять. Лодку затрясло, она выпустила облако выхлопного газа, и вода вспенилась.
Он хочет уйти!
– Нам нужен Лунгстрём! – громко потребовал ван Нистельрой, чтобы перекричать шум мотора.
Между яхтой и причалом не было трапа, а тросы были закреплены слишком слабо.
Теперь, когда у нас есть все подтверждения, он казнит его на наших глазах и скроется, – пронеслось в голове у Снейдера. Вместо того чтобы потянуться к карману брюк, он медленно просунул руку под пиджак.
– Не делай этого! – шикнул ван Нистельрой, который, видимо, догадывался, что задумал Снейдер. – Оно того не стоит.
– Одна лишь запись бесполезна. Лунгстрём нужен нам живым, – пробормотал Снейдер, уже нащупав рукоятку «глока».
Глава 66
– Младенцы в розарии… – повторила Вандергаст и посмотрела Сабине в глаза. – Какой сейчас год?
– Тысяча девятьсот восьмидесятый, – солгала Сабина. – Руководство Glostermed направило меня в ваш отдел… – Сабина сделала паузу, чтобы понаблюдать за реакцией женщины. Вандергаст, полная ожидания, смотрела на нее. – Каковы последние результаты ваших исследований на младенцах? Уже есть какой-то прогресс?
Глаза Вандергаст загорелись гордостью.
– Впервые – с чрезвычайно малым количеством энергии в киловольтах и коротким временным интервалом в миллисекундах – нам удался отличный рентгеновский снимок. – Неожиданно ее речь стала логичной и отчетливой, она без затруднений подбирала слова.
Все-таки странная болезнь Альцгеймер. Хотя нервные клетки в мозге отмирали, иногда бывали моменты, когда давно прошедшие события проступали в памяти так ясно, словно имели место всего несколько часов назад.
– Тогда я вас поздравляю. – Так как было непонятно, сколь долго продлится этот редкий момент, Сабина хотела продолжить разговор без перерывов. – Что означает Hell Seven?
– Hell Sieben, – повторила Вандергаст, правда по-немецки и с другой интонацией – не как английское слово, означающее Ад, а намного мягче[35].
Сабина повторила с ее интонацией.
– Что означает Hell7?
– Это… – Вандергаст нахмурила лоб. – Вы не знаете?
Краем глаза Сабина заметила, как заведующая снова хотела вмешаться и прервать разговор, но Марк остановил ее мягким движением.
– Hell7 – это контрастное вещество седьмой серии опытов в рамках экспериментов со световым полем, – пояснила Вандергаст как нечто само собой разумеющееся.
Теперь нахмурилась Сабина.
– И эта серия опытов была успешной?
Вандергаст кивнула: