— Я бы так не сказал, — ответил Роджер. — Но как знать? Спасибо за разъяснения, мисс Ракоши. Я еще зайду, если появятся какие-то новые вопросы.
Выйдя из подсобки, Роджер обогнул медсестринский пост. Он чувствовал, что совершенно выдохся. Он еще надеялся до беседы с мисс Ракоши вернуться в операционное отделение и найти доктора Наджу, чтобы спросить, что тот делал в отделении акушерства и гинекологии, однако теперь передумал. Время приближалось к четырем утра.
Роджер решил, что у себя в офисе он первым делом позвонит Розалин и попросит характеристику на Джазмин Ракоши. Ему уже было плевать на последствия. Он удивлялся, насколько же не хватало кадров, что на работу принимали таких, как эта Ракоши, с ее отношением к пациентам. Убийцей она, конечно, не была. Это уж слишком. Но ее пребывание здесь явно затянулось. И он намерен повлиять на эту ситуацию.
Роджер нажал кнопку вызова лифта и, невольно оглянувшись, бросил взгляд в сторону поста. На какую-то долю секунды ему показалось, что Джаз наблюдала за ним, выглядывая из подсобки. Но при неожиданно навалившейся на него усталости Роджер не был уверен, что ему это не померещилось. Эта женщина вызывала у него чувство опасения. И он очень не хотел бы оказаться ее пациентом.
Он зашел в лифт и, пока дверь не закрылась, вновь взглянул на вход в подсобку. Он не понял, был ли это обман зрения или его воображение, но уже во второй раз ему показалось, что он ее увидел.
Он спустился на цокольный этаж, где еще никогда не бывал. Голые бетонные стены были просто выкрашены, а по всему потолку тянулись нескончаемые, частично изолированные трубопроводы. Вместо светильников использовались обыкновенные керамические патроны с проволочной защитной сеткой вместо плафонов. Сразу при выходе из лифта, прямо на бетонной стене, был намалеван указатель с большой красной стрелкой: «Секционный амфитеатр».
Путь туда напоминал лабиринт, но, следуя стрелкам, Роджер в конце концов дошел до двойных, обитых кожей дверей с овальными окошками на уровне глаз. Их стекла были заляпаны до такой степени, что, хотя Роджер и видел горящий внутри свет, разобрать что-нибудь не представлялось возможным. Войдя, он оставил дверь открытой при помощи латунного фиксатора.
Внутри оказался старинный полукруг двухуровневого медицинского амфитеатра с рядами сидений, уходившими в тень под потолок. Роджер предположил, что он был построен лет шестьдесят — семьдесят назад, когда патологическая анатомия стала основой академической программы изучения медицины. Там же громоздилась старинная, обшарпанная, потемневшая от времени полированная мебель, а свет исходил от свисавшего с потолка на длинном шнуре светильника. Он висел в самом центре, чтобы хорошо был виден стоящий посередине секционный стол. Возле стены — застекленный шкаф с набором устрашающего вида инструментов для вскрытия. Роджер подумал, что ими в последний раз пользовались лет сто назад. За исключением отдельных редких случаев вскрытия сейчас проводились в помещениях судмедэкспертизы.
Рядом с секционным столом стояло несколько каталок с трупами, прикрытыми простынями. Роджер пошел искать тело Патриции Прут. Приблизившись к первому трупу, Роджер подумал, как это Лори, при всей ее жизнерадостности, могла выбрать своей специальностью судебную патологоанатомию. Он поднял край простыни.
Роджер невольно поморщился. Перед ним лежал труп человека, попавшего, очевидно, в какую-то аварию. Его голова была настолько размозжена, что один глаз почти выкатился. Роджер опустил простыню. Ноги стали ватными. Еще будучи студентом, он не любил патологоанатомию и тем более судебно-медицинскую. Вид этой жертвы с беспощадной зрелищностью напомнил ему об этом.
Сделав несколько вдохов, Роджер направился к следующей каталке. Он уже собирался взяться за край простыни, но так и не дотянулся до него. Словно получив удар в спину, он потерял равновесие и полетел вперед. Четко осознавая, что падает, он инстинктивно выставил руки, чтобы смягчить падение. Но прежде чем он упал на кафельный пол, что-то вновь ударило его в спину.
Тело Роджера скользнуло по гладкой кафельной поверхности. Его голова ударилась о стену. Он попытался пошевелиться, но внезапная чернота окутала его подобно тяжелому душному одеялу.
Глава 17
Зазвонил будильник, своим дребезжанием нарушив тишину раннего субботнего утра. Лори открыла глаза и сразу поняла, что чувствует себя ничуть не лучше, чем в пятницу. Она снова спала беспокойно, да и непродолжительный сон был испорчен тревожными сновидениями.
Встав с постели, Лори решила воспользоваться новым тестом на беременность. Как врач, она не сомневалась, что нужно сделать повторные анализы во избежание ошибочных показаний. Тест вновь оказался положительным. В том, что она была беременна, сомнений не оставалось.
И утренняя тошнота снова напомнила об этом. Она съела немного изюма с отрубями и почувствовала себя лучше. Но дискомфорт не оставлял ее. К счастью, он не был похож на то, что она испытала накануне в такси после рандеву с Джеком. Тогда это была откровенная боль, настолько сильная, что заставила ее скорчиться. Она началась неожиданно, и Лори даже подумывала позвонить доктору Райли, но потом все стихло так же внезапно, как и началось. Она тогда решила, что это связано с пищеварительной системой. Смущало лишь то, что она появлялась по утрам вместе с тошнотой и тем самым все-таки намекала на какую-то взаимосвязь.
Лори поставила пустую миску на кухонный стол. Указательным пальцем она осторожно надавила на живот, пытаясь определить болевую точку. Локализовать боль не удалось, но когда Лори убрала руку, она исчезла.
Несколько успокоенная, Лори быстро оделась. В эти выходные она дежурила на вызовах и знала, что ей скорее всего придется провести несколько вскрытий, если это нельзя было отложить до понедельника, чего, по ее опыту, никогда не происходило. Был еще и второй дежурный — на тот случай, если вдруг случится много работы.
Погода в Нью-Йорке стояла типично мартовская — было холодно и моросил дождь. Съежившись под зонтом, Лори шла по Первой авеню. Она мимоходом поискала такси, однако, как только погода оказывалась дрянной, их было не найти.
По пути Лори продолжала размышлять о ее разговоре с Джеком. Вспоминая подробности, она сознавала, что вела себя слишком резко. И хотя она считала свою реакцию на вопрос Джека об отцовстве вполне справедливой, он, однако, не был лишен основания. Так или иначе, но она похвалила себя за то, что ей удалось сохранить самообладание. Учитывая все вытекающие обстоятельства, этот разговор оказался одним из наиболее важных в ее жизни. Теперь ей оставалось лишь молиться, чтобы решение Джека оправдало ее ожидания. Насколько она знала Джека, ее шансы на это были лишь пятьдесят на пятьдесят.
На улице перед ОГСМЭ стояло несколько телевизионных машин. Значит, ночью что-то привлекло внимание прессы, и Лори насторожилась. Она не любила общаться с журналистами. В прошлом у нее уже был горький опыт, поставивший под угрозу ее карьеру.
Несколько секунд Лори колебалась, не войти ли в здание с другой стороны. Она вновь взглянула на машины. Их было только три — значит, большой сенсации не ожидалось. Решив, что причиной их появления были новости не для первой полосы, Лори поднялась по ступенькам и зашла в здание. Несколько журналистов и три оператора удобно расположились в вестибюле.
Махнув рукой Марлин, которая приходила на несколько часов каждую субботу, Лори через вестибюль направилась в комнату опознания, но путь ей пересек один из репортеров, сунув микрофон ей прямо в лицо. Вестибюль вспыхнул от яркого света мощных ламп, и операторы взгромоздили свои камеры на плечи.
— Доктор, вы можете что-нибудь сказать по поводу случившегося? — спросил журналист. Остальные сгрудились вокруг, выставив микрофоны. — На ваш взгляд, это двойное самоубийство или ребят столкнули?
Лори отвела микрофон в сторону.
— Я не имею представления, о чем вы говорите. Кроме того, любая информация, исходящая из этого офиса, должна быть согласована либо с шефом, либо с его замом, либо с отделом по связям с общественностью. Вам всем это прекрасно известно.
Лори пересекла вестибюль, игнорируя шумное многоголосье других репортеров. За дверным стеклом она увидела Роберта и с облегчением вздохнула. С его помощью она прошла в комнату опознания и закрыла за собой дверь.
— Спасибо, Роберт, — поблагодарила Лори, снимая пальто.
— Пожалуйста, — отозвался он. — Вот же неуправляемый народ!
— А в чем дело?
— Двое мальчишек лет тринадцати ночью в метро попали под поезд.
Лори поморщилась. Ей предстояло серьезное эмоциональное испытание. Она была удивлена, что ее не вызвали ночью. Но, видимо, бригада врачей была достаточно компетентной. В основном такие бригады состояли из стажеров-патологоанатомов, подрабатывающих в ночную смену.
— Опознание уже провели?
— Да. Со всем этим разобрались еще ночью.
У Лори отлегло от сердца — хоть эта процедура ее миновала. Опознание, и тем более в случаях, связанных с детьми, было для нее особо тяжким испытанием, потому что, ко всему прочему, неизменно влекло за собой и общение с родителями погибших.
Лори прошла в офис и с радостью обнаружила, что ее дежурство совпало с дежурством Марвина. Он уже приготовил кофе и разложил на столе пришедшие за ночь карточки.
Они поприветствовали друг друга, и Лори налила себе кружку кофе.
— Похоже, дел у нас хватает, — сказала она, окидывая взглядом стол.
— Думаю, да, — согласился Марвин. Он постучал костяшкой пальца по лежавшей перед ним карточке. — И у нас очередной странный послеоперационный случай из Центральной манхэттенской.
— Ты не шутишь?
— Тут есть записка от Дженис.
Лори быстро пробежала глазами записку. Она содержала детали дела с ответами на все соответствующие вопросы. Лори сделала глубокий вдох. Если она не обнаружит никакой серьезной сердечной патологии, то это будет уже четырнадцатый случай, и восемь произошли в Центральной манхэттенской. Так дальше не могло продолжаться.