Ложь. Я видел в ее глазах, что она лжет. Макдонелл никогда бы не разрешил ей жить одной в Доусоне.
Я почувствовал, как вскипает гнев.
— Немедленно! — сказал я, стараясь сдержать голос. — Немедленно отправляешься обратно! Сокол, Медведь! — я повернулся к баннокам. — Отвезете мисс Макдонелл в Форти-Майл. Прямо сейчас!
Индейцы переглянулись, но не двинулись с места. Оливия даже не дрогнула.
— Нет, Итон, — сказала она. — Я не поеду. Я остаюсь.
Ее спокойствие вывело меня из себя окончательно. Я сделал шаг к ней, не контролируя уже своих эмоций.
— Ты не понимаешь, где ты оказалась! Это не Сороковая Миля! Здесь опасно! Вчера в город пришло больше трехсот человек! Среди них есть всякие. И здесь нет места для… для таких, как ты!
— Для таких, как я? — в ее глазах вспыхнуло что-то. Улыбка исчезла. — Что это значит?
— Это значит, что здесь нет места для барышень, которые решили поиграть в приключения! — рявкнул я. — Это мужской мир! Грязный, жестокий! Здесь нет отелей с белыми простынями! Нет ресторанов! Нет…
— Я всю жизнь прожила на Аляске и знаю правила! И у меня есть деньги, — перебила она. Голос ее стал холодным и твердым. — Золото. Я могу купить все, что мне нужно. И дом.
— Дом⁈ — я расхохотался, нервно, зло. — В этом городе… В этом городе я устанавливаю правила! И никто! Слышишь⁈ Никто не продаст тебе здесь дом без моего согласия! А согласие я не дам! И вообще… Знаешь, сколько стоят тут дома? Те, что мы строим? Больше сорока тысяч долларов! Вот столько! А ты думаешь, у тебя хватит?
Оливия посмотрела на меня, и в ее глазах появилась сталь. Та самая сталь, которую я видел в глазах Маргарет, когда она боролась за жизнь.
— Мы живем в свободной стране, Итон, — сказала она тихо, но так, что каждое слово ударило меня как хлыст. — И у меня есть нужная сумма. А вот продадут ли мне дом… это мы еще посмотрим.
Она развернулась и, не глядя на меня, пошла по берегу к поселку. Артур и банноки помялись, но пошли за ней. Джозайя наклонился ко мне, тихо произнес:
— Я присмотрю за ней, мистер Итон. Найдем ей жилье, в крайнем доме есть койка на женской половине.
Негр поспешил вслед за девушкой, а я остался один, стоя в снегу, чувствовал, как ярость переполняет меня. Неужели она думает, что может просто приехать сюда и делать все, что хочет?
Стиснув зубы, я резко развернулся и пошел прочь от реки, не глядя, куда иду. Впереди, в поселке, уже горели огни. Салун, строящиеся дома. Мой город. Моя проблема.
Но у меня была другая проблема. Гораздо более масштабная.
Едва я отошел от берега, как меня перехватил один из наемных старателей, Томас Блейк, бывший учитель. Его лицо было бледным.
— Мистер Уайт! — он задыхался. — Опять чечако! У северного мыса…
— Сколько? — рявкнул я, еще не остыв.
— Много лодок! Думаю, под сотню. Они… они совсем плохие! Есть дети.
Совсем беда. Но деваться некуда, надо идти спасать.
Их были сто сорок человек. Мужчины, женщины, семеро детей. Изможденные, с лицами землистого цвета, синюшными губами, обмороженными руками и ногами. Одежда — рваная, грязная, насквозь промокшая. Они еле держались на ногах, падали, поднимались. Не золотоискатели. А призраки. Призраки надежды.
— Они… они шли через перевалы, — прошептал Томас, стоя рядом со мной и глядя на эту толпу. — Пережили шторм на озерах… Многие все потеряли. Имущество… Людей. Видели, как лодки переворачивались… Люди тонули на их глазах. Замерзали на берегу…
Я почувствовал, как холодный пот выступил на лбу, несмотря на промозглую погоду. Катастрофа… Она уже здесь. Еще тысячи таких вот измученных, потерявших все, придут сюда зимой — они ждут за перевалами. И я за них отвечаю.
— Доктор! — крикнул я. — Стерлинга сюда! Быстро! Джозайя! Веди людей в салун! На первый этаж!
Хрен с ним, с игорным залом. Всех денег не заработаешь.
— А вы… — я обратился к староверам, наемным работникам, — … готовьте большой сарай! Вон тот! Под общежитие! Разводите костры! Нужно обогреть людей! Еды! Горячей еды! Быстро!
Город пришел в движение. Староверы, Джозайя, все, кто был свободен, бросились выполнять мои приказы. Мы размещали людей, давали им горячую похлебку, сухую одежду. Доктор Стерлинг, работая не покладая рук, осматривал обмороженных, перевязывал раны. Картина была страшной. И это опять же было только начало.
В разгар всей этой суеты ко мне подошел бывший сержант, Итон Картер. Его лицо было мрачным.
— Мистер Уайт, — сказал он. — Докладываю. Новая напасть. Кажется… банда орудует вокруг прииска.
Новая напасть? Я уже устал от них.
— Банда? Какая банда?
— Убивают и грабят старателей. Найдено два трупа вверх по ручью. Вчера. Забрали все золото. Огнестрельные ранения.
Сердце сжалось. Убийство Гилли не было случайностью. Это система.
— Полиция… Фицджеральд что? — спросил я.
— Сержант и его люди пытались вести розыск, но опять безуспешно. Следов нет. И… эти бандиты, они действуют профессионально. Никаких следов, никаких свидетелей. Надо усиливать охрану наших участков.
Нет… Это временные меры. Тут надо что-то посерьезнее.
— Нужна масштабная облава, — пробормотал я.
— Нужна, — кивнул Картер. — Но людей у сержанта не хватает. А старатели… многие боятся. Или не доверяют полиции.
— Забесплатно боятся. А положу сто долларов участникам облавы — наберется толпа. Собачек моих попробуем задействовать.
— Я займусь этим — кивнул тезка — За деньги желающих найдем.
Добить меня решил уже под вечер.. Билл «Морж» Мортон. За последний месяц он выбился в бригадиры старателей, что работали на моих участках, сдавала золото по итогам дня тоже он.
— Итон! — он подошел ко мне в салуне, осторожно лавируя между телами, лежащих на временных лежанках чечако. — Проблема! Снег уже не тает днем, лег до весны. Выработка упала. Как мыть-то как? Вода замерзает, ручьи встали! Скоро и на реке начнется ледостав.
Проклятье! Зимой промывка затруднена! Старатели… тысячи старателей… что они будут делать, когда река встанет? Сидеть без дела? Они рванут в город проедать привезенные запасы. А те, у кого их нет? Они просто умрут! Тут даже хоронить погибших будет проблема. Как долбить могилы в этой мерзлоте?
— Будем пока отогревать кострами! — решил я. — Разводить большие костры на участках!
— Так можно — почесал в затылке Мортно — Но понадобится отдельная бригада, что будет заготавливать дрова. И хорошо бы утеплить хижины — доски промерзают.
Я задумался над тем, что добыча золота в мерзлоте потребует больше людей. Колодцы для добычи зимой требовали отогрева грунта кострами, а потом выгребания породы. Это работа для десятков человек, для сотен! На каждом участке! А золотоносный слой чем дальше, тем залегал глубже. Копать придется много.
Радовало одно. Леса вокруг была много. Хватит надолго.
Проблемы множились, наваливались, словно волны шторма. Оливия, чечако, бандиты, зима, голод, болезни, криминал… Этот город, что я строил, превращался в адскую ловушку. Чем дальше, тем больше Эльдорадо оборачивалось кошмаром.
Юкон начал замерзать второго ноября. Сначала я заметил изменения у берегов. Там, где течение слабее, где вода стояла почти неподвижно, появилась тонкая, хрупкая каемка льда. Она блестела на солнце, как сахарная пудра, и казалась такой нежной, что от малейшего движения воздуха могла треснуть. Заводи сдались первыми. Там лед быстро набирал толщину, становился матовым, белел.
Но основное русло еще сопротивлялось. Я стоял на высоком берегу, смотрел вниз и видел, как меняется сама «суть» воды. Она потеряла свою легкость. Появилось то, что речники называют «сало» — вода стала какой-то вязкой, мутной, будто в ней растворили жир. Это невидимые глазу ледяные кристаллики, их миллионы, они придают воде такую странную консистенцию.
Потом появилась «шуга». Это уже настоящий лед, но еще не сплошной — ледяная каша, мелкие, рыхлые льдинки, которые течение несло вниз, собирая их в серые, движущиеся поля. Они выглядели, как огромные стада овец, медленно бредущих по реке. Я слышал, как они шуршат, сталкиваясь друг с другом, этот звук был непривычным после привычного плеска волн.
Шуга уплотнялась, слипалась. От берегов, где лед уже окреп, отрывались небольшие поля, плыли, врезались в эту кашу, дробя ее или, наоборот, прилипая. Около опор пирса, за крупными камнями или мысами течение замедлялось, и там эти льдинки накапливались, образовывали заторы. Река будто начала кашлять и давиться.
С каждым днем ледяные поля становились больше. Они росли от берегов к середине, как две армии, движущиеся навстречу друг другу. Между ними еще оставалась темная, бурлящая полоса — самое сильное течение, которое до последнего отбивалось от мороза. Эта полоса казалась особенно темной и холодной на фоне серых, наступающих льдов.
Шум воды, ее рокот и плеск, постепенно стихали. Теперь был слышен лишь шорох движущейся шуги, треск ломающегося у берега льда или глухое постукивание больших льдин.
И вот наступил день, когда я проснулся и, подойдя к окну, увидел: реки больше нет. Точнее, она есть, но она стала другой. Вся, от берега до берега, была покрыта сплошным ледяным покровом.
Не везде лед был гладким. Где-то он ровный и темный, где-то — нагромождение торосов, застывших в момент схватки льдин, похожих на маленькие, белые горы. Поверхность серая, иногда с синеватым отливом в тенях.
Главное, что поразило меня — это тишина. Великая река, всегда полная движения и звуков, теперь лежала неподвижно и молчаливо. Казалось, она уснула глубоким сном под своей ледяной броней. Исчезла прежняя мощь потока, но появилась другая — статичная, незыблемая сила льда.
На берег тут же высыпали доусоновцы. Их было тысячи! Моя последняя попытка провести перепись провалилась — все свободные руки заготавливали дрова на зиму и строили хижины для вновь прибывших «чечако». Банально, чтобы разгрузить салун, недавно построенные здания мэрии и больницы. Но думаю, тысяч семь-восемь человек в городе уже проживало.