Мы залегли. Осторожно подползли к краю оврага. Заглянули вниз.
Небольшая площадка на дне. Несколько быстросрубленных хижин. Костер, над которым висел котелок. И люди. Человек пятнадцать-двадцать. В грязной, рваной одежде. С ружьями, пистолетами, ножами. Их лица… Все бородатые, в парках. Видны были засаленные мешочки, притороченные к поясам. Добыча.
Это были они. Бандиты.
— Окружаем! — тихо сказал я, повернувшись к Кузьме. — Кузьма, с людьми — в обход, отрезаем им путь к отступлению. Скукум, со Снежинкой и собаками — с этой стороны. Банноки — со мной.
Мы начали движение. Медленно, бесшумно, стараясь не выдать себя. Скрип снега под ногами казался предательски громким. Сердце стучало где-то в горле.
Постепенно сжимали кольцо. Бандиты у костра ничего не подозревали. Сидели, смеялись, ели. Хоть бы караульных выставили…
— Сдавайтесь! Северо-Западная конная полиция! — раздался вдруг громкий голос сержанта Фицджеральда. Он, видимо, тоже вышел на позицию.
Бандиты вскинулись. И тут же начали стрелять. Диалога не получилось.
— Огонь! — крикнул Фицджеральда.
Ад разверзся. Треск ружей, свист пуль. Банноки, присев, открыли огонь. Я выхватил Кольт, сделал несколько выстрелов.
Бандиты были застигнуты врасплох. Но они были отчаянными. Стреляли в ответ, пытаясь укрыться за хижинами, за камнями.
Несколько человек, под прикрытием огня, бросились на прорыв. В сторону ручья. Я привстал, огонь с двух рук. Кольт и Ле Ма. Я слышал свист пуль совсем рядом, чувствовал, как щепки отлетают от дерева, за которым прятался. Но я был в своей стихии. Звуки мира приглушились, осталась только цель. Чувствовал себя словно в тире.
Бах! Бах! Один споткнулся, упал. Другие продолжали бежать. Еще одни покатился по снегу. Бах! Бах! Бах!
Бой был коротким и яростным. Бандиты, лишившись главарей, видя, что окружены, что их перестреливают, попытались сдаться. Подняли руки, бросили оружие.
— Руки в гору!– орал Фицджеральд. — Не двигаться!
Тишина. Только стоны раненых, да лай собак.
Пятнадцать убитых. Пятеро раненых, захваченных в плен. Никто из наших не пострадал.
Мы спустились в овраг. Запах крови, пороха, дыма. Убитые лежали на земле, застывшие в неестественных позах. Я узнал нескольких. Они бывали в салуне.
Картер, Фицджеральд, Кузьма — все обходили место схватки. Осматривали трупы, раненых. Сержант с мрачным лицом принимал доклады.
— Нашли золото, мистер Уайт, — сказал Фицджеральд, подойдя ко мне. — Тысячи три унций навскидку. А может и больше. Что с ним будем делать?
Золота на пятьдесят с лишним тысяч долларов?
— В доход города обратим. Нам нужен свой театр, прихожане просят вторую церковь.
— Помилуй бог, Итон! — констебль развел руками — Какой тут может быть театр!
— Всех развлечений — пить виски, да гонять на упряжках — ответил я — Ну еще охота. Рыбалку старатели не уважают, чем им заниматься в свободное время? Только и остается, что безобразить.
— Что с пленными? — спросил мой тезка
— Доставим в Доусон. А потом… в Форти-Майл — ответил полицейский.
Кузьма посмотрел на убитых.
— Этих тоже… нужно похоронить.
— Начинайте долбить землю, — сказал я. — Где-нибудь здесь, возле склона. Потом обрушим землю, будут лежать в братской могиле.
Работа пошла. Это был тяжелый, мрачный труд. Похоронили бандитов там же, в овраге. Без почестей.
Возвращались в Доусон уже под вечер. Уставшие, промерзшие. Но с чувством выполненного долга. Облава удалась. Банда уничтожена, пленные дали подробные показания, раскрыли своих наводчиков среди старателей на прииске. Будет Фицджеральду еще работа. Зато на какое-то время на ручье станет спокойнее.
В сумерках, когда мы подходили к салуну, встретили спешащего Джозайю.
— Мистер Итон! — обрадовался он мне — Как хорошо, что вы вернулись! Приехал господин Макдонелл. И не один!
— А с кем?
— Со своим начальником. Юконским комиссаром.
Глава 25
Узнав новость, я поспешил к салуну. Там уже собралась куча народу — внутри было не продохнуть. Две раскаленные печки, с полсотни старателей в трех залах…
Макдонелл сидел за одним из столиков в углу. Рядом с ним ел стейк из лосятины коренастый, плотный мужчина, с круглым, потным лицом. На голове у него виднелась единственная прядь волос, зализанная набок. Губы полные, капризные. Глаза маленькие, бегающие. Он производил впечатление… самодовольного и неприятного типа. Одет в толстый костюм из твида, который, казалось, трещал по швам на его объёмной фигуре. И этот человек… он выглядел как сгусток надменности и хамства.
«Получите и распишитесь» — промелькнуло в голове.
Макдонелл поднялся, улыбнулся.
— Итон! Как хорошо, что вы вернулись! Спешу представить вам господина Огилви! Комиссар территории Юкон!
Этот потный мешок — Комиссар⁈ Я едва не выдохнул вслух ругательство. Вот уж кого не ждал. Такое впечатление, будто в Оттаве их там на вес набирают. Итон Картер стоял позади, невозмутимый, но в глазах его мелькнуло что-то вроде «я же говорил, что приехали необычные».
Я постарался взять себя в руки. Улыбнулся, протянул руку.
— Господин Комиссар! Большая честь приветствовать вас в Доусоне! Итон Уайт, избранный мэр…
— Да-да, мэр, знаю, — перебил он меня Комиссар, его голос был громким, немного скрипучим. Руку пожал вяло, словно делал мне одолжение. — Макдонелл много про вас рассказывал. И про ваш… гм… бурный карьерный рост. И про золото. Садитесь, мэр. И… что у вас тут можно выпить помимо дерьмового самогона? Дорога была просто ужасной!
Он плюхнулся обратно на стул, тяжело дыша. Я сел напротив, рядом с горным регистратором. Комиссар продолжал жаловаться:
— Это просто немыслимо! Какая отвратительная погода! И дорога… На санях, на собаках… Весь зад отбил! Эти ваши ночевки у костра! Я вам скажу, мэр, я не для этого сюда ехал!
Я слушал его и чувствовал, как он мне сильно не нравится. Наглый. Шумный. Недовольный всем и вся. И единственная прядь волос на его потной голове почему-то казалась мне символом всего его ничтожества.
— Джозайя! — позвал я. — Виски для господина Комиссара! Лучшее, что у нас есть!
— Да побольше! — рявкнул Огилви. — И чтобы неразбавленное!
Джозайя поспешил исполнить приказ. Комиссар выпил первый стакан залпом, не морщась. Сразу же потребовал второй. И третий. Говорил он все громче, жаловался на собак, на холод, на индейцев… Макдонелл сидел рядом, смущенный, старался не смотреть на меня.
Я уже начинал думать, как бы поскорее отделаться от этого типа, когда Огилви, осушив очередной стакан, встал, пошатываясь.
— Мэр! А где тут у вас… игры? Макдонелл говорил, что у вас свое казино! Настоящие. Есть рулетка?
Быстро же он набрался…
— Есть, господин комиссар, — ответил я, с трудом сдерживая раздражение. — Пройдите в соседний зал.
Олигви, уже заметно опьяневший, направился к игорному залу, бормоча что-то себе под нос. В его глазах уже горел пьяный азарт.
И тут… Макдонелл резко вскочил. Его лицо побледнело, глаза полезли на лоб. Он смотрел в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Я проследил его взгляд.
Там, на верхней площадке, стояла Оливия. Одетая в платье из синей шерсти, с волосами, собранными в аккуратную косу, она спускалась вниз. Начиналась ее рабочая смена в салуне.
— Оливия! — выдохнул Макдонелл. Голос его был полон ужаса и гнева. — Боже милостивый! Ты… ты что тут делаешь⁈ В этом… в этом вертепе⁈
Девушка остановилась на лестнице. Ее лицо порозовело. В зале все замолчали, уставились на Макдонеллов.
— Папа! Я…
— Молчать! — рявкнул он. — Как ты сюда попала⁈
Она спустилась, подошла к нам.
— Папа, я уже взрослая! Я могу сама решать! Села на лодку и приплыла
— Взрослая⁈ — Макдонелл едва не задыхался. — Ты… Ты что, работаешь здесь⁈
Он перевел взгляд на меня. В его глазах горел чистый гнев.
— Уайт! — прошипело сквозь зубы. — Это твоих рук дело⁈ Это ты привел сюда мою дочь⁈
— Мистер Макдонелл, — начал я спокойно, стараясь удержать его от скандала. — Мисс Оливия… она приехала сюда по своей воле. Я не мог ее… выгнать. Да, в городе небезопасно. Поэтому я приглядываю за ней и и предложил работу. Управляющей в салуне. Живет она в женском общежитии. Под присмотром.
— Общежитии⁈ Под присмотром⁈ — Макдонелл казалось, готов был взорваться. — Моя дочь! Работает в этом борделе⁈ Ты… ты понимаешь, что ты говоришь⁈
— Папа! — Оливия попыталась его успокоить. — Это не бордель! Это…
— Ты молчи! — оборвал ее отец. — Я с ним говорю! Уайт! Я тебе этого не прощу! У тебя будут проблемы! Большие проблемы!
Он повернулся к дочери.
— Оливия! Немедленно собирайся! Мы уезжаем! Прямо сейчас! На Сороковую Милю!
— Папа, нет! Я не хочу! Я останусь!
— Я сказал — собирайся! Или я тебя силой заберу! — Макдонелл схватил ее за руку. — Итон! Я обещаю! Ты еще пожалеешь об этом!
Он резко развернулся и, таща за собой сопротивляющуюся Оливию, направился к выходу. Девушка шла, спотыкаясь, ее лицо было мокрым от слез.
— Папа! Нет! Итон! — крикнула она, протягивая ко мне руку.
Я шагнул вперед, но Макдонелл уже был у дверей. Он распахнул их и буквально вытолкнул Оливию наружу к гардеробу, а сам вышел следом, с грохотом захлопнув створки.
Тишина. Оглушительная тишина в зале. Все взгляды были прикованы ко мне. Я стоял, чувствуя, как кровь стучит в висках. Злость и… растерянность. Что это было? Как он мог так поступить с дочерью? Я тоже вышел к гардеробу, накинул шубу.
На улице Макдонелл подгонял индейца, которые запрягал лаек в нарты.
Я услышал тихий плач. Оливия. Она стояла у дверей, прислонившись к стене салуна, и плакала, закрыв лицо руками.
Я подошел к ней. Осторожно.
— Оливия…
Она вздрогнула. Подняла заплаканные глаза.
— Он… он не понимает… Итон…
— Тихо, тихо, — я прикоснулся к ее плечу. Оно дрожало. — Он отойдет. Отец просто испугался за тебя. Как успокоится, сможешь вернутся.