– Почему ты так уверен, что мадемуазели не будет три месяца?
– Она работает на сестру Линор, Кларису, а та владеет местной сетью соляриев. Случилось жуткое происшествие. Девушка будет в порядке, но ей потребуется по крайней мере трехмесячная госпитализация и продолжительное лечение «Ноксимой».
– В смысле?..
– Да. Происшествие в солярии.
– Плохие новости.
– Да. Но зато свободная квартира, дешево. А твоя работа на фирму вряд ли продлится больше трех месяцев, разве что при абсолютной катастрофе.
– Мне норм.
– Эндрю, слушай, можно вопрос?
– Пали.
– Следует ли ждать, что Минди к тебе присоединится? Ты сообщил ей о том, как у тебя дела… она знает, куда ты поехал, нет? Ситуация с Минди – какова она?
– Эр-Ка, гляди и слушай. Всё, как я сказал, мне было ясно, что надо слинять ненадолго. Временно подышать воздухом без примеси Мелинды Сью. У нас с ней случилась типа размолвка перед тем, как я покатил в колледж, без балды. Но это не всё. Как по мне, в наших отношениях вообще случилась временная нехватка чудесности.
– …
– Так что временно всё в подвешенном состоянии.
– …
– И, нет, я, если честно, из колледжа ей не звонил, не сказал, что столкнулся с вами и лечу сюда здесь у вас поработать. Но она легко все узнает, когда захочет. Я оставил машину у тренера Дзанданио, это был мой тренер по лякроссу [122] и типа наставник, в колледже, и я рассказал ему всю историю. И Мелинда Сью в курсе, что если кто и знает, куда я поехал после колледжа, так это старина Стенеторе, они знакомы, он был на нашей свадьбе, когда Мелинда Сью окончила колледж; он подарил нам соусницу.
– Ты в Амхёрсте играл в лякросс?
– Я был придурок, который играл в лякросс.
– Меня всегда поражало, насколько это сногсшибательно грубая игра.
– Истинно и всецело улетная игра. Дадут по жопе так, что улетишь куда подальше.
– Понятно.
– …
– Линор, дорогая, ты проснулась?
– Фнуф.
– Девочка не дура подрыхнуть.
– Можно я скажу без обиняков и однозначно, Встанг-Шланг?
– Выхватывай и стреляй.
– Я страстно, люто и беззаветно влюблен в Линор. Она не совсем однозначно моя невеста, как я мог нечаянно заставить тебя поверить во «Фланце», однако она, как бы то ни было, моя. У меня, как мне говорили, есть проблемы с ревностью. То, что я запустил процесс, в ходе которого ты, возможно, временно разделишь с Линор здание, и, кроме того, если честно, то, что я пригласил тебя поехать и временно войти в наши жизни и поработать на «Част и Кипуч», все это зиждилось на вполне очевидном предположении, что ты состоишь в эмоциональной связи с и привязан к Минди Металман, женщине, которая, позволь заметить со всей искренностью, впечатляет меня как женщина того типа, привязанность к которому – к примеру – с моей стороны обусловила бы мое полнейшее равнодушие ко всем и каждому иному существу женского пола в мире. Ты понимаешь, в какую сторону дует ветер?
– Продолжай.
– Тогда ветер становится ураганом, и я скажу, что в свете того, что́ я знаю, учитывая то, что кажется по меньшей мере частичной и временной непривязанностью к твоей жене, Минди, и прошлое, которое включает в себя знакомство с Линор, случившееся при каких бы то ни было обстоятельствах, прежде моего с ней знакомства, и по крайней мере исключительно вербальные свидетельства кипучей гормональной активности с твоей стороны, я чую, что могу быть абсолютно спокойным только в контексте однозначного осознания с твоей стороны того факта, что Линор – моя, то есть запретна, что как меня надо воспринимать как брата или дядю, по твоему желанию, так и Линор ты должен воспринимать как своего рода сестру или тетю, любая попытка романтической связи с которой немыслима и в изъявительном, и в сослагательном наклонении.
– …
– Вот.
– Черт, да ты самый певучий петух, который когда-либо при мне кукарекал.
– …
– Я бы соврал, сказав, что меня ни разу не задела идея, что я мог бы подложить свинью, которой ты боишься, пси-хическому брату, дяде по Амхёрсту. Но чтобы тебя успокоить… а ты ведь беспокоишься, да, верно?
– Ты можешь успокоить меня проще простого.
– Лады, тогда позволь сказать, прям здесь: даю слово чести выпускника самого распрекраснейшего высшего учебного заведения страны, что не стану таить в отношении твоей женщины никаких мыслей, кроме самых благородных.
– Я отлично понимаю, что это глупо, но ты можешь пообещать ее не умыкать?
– Эр-Ка, я обещаю ее не умыкать.
– Спасибо тебе. Ну вот. Одной заботой меньше.
– Ты в порядке? У тебя лоб мокрый как черт знает что. Хочешь мой платок?
– Нет, спасибо. У меня есть свой.
– Джентльмены, капитан просит вас вновь пристегнуть ремни на время посадки.
– Чертовски грохочет в ушах.
– Простите, вы случайно не поможете мне с этим ремешком, а, мэм, пожалуйста?
– Обломинго – шишсмаслинго.
– …
– Фнуф.
– Линор.
– Фнуф. Что?
– Черт, да ты можешь бурю проспать, Линор.
– Который час?
– Мы, судя по всему, заходим на посадку.
– Ох и устала же я.
– Сладко спала?
– Не уверена. Во рту конюшня. Я бы убила ради душа.
– Возьми жвачку.
– Хотите мой «Скол» [123]?
– Ни за какие коврижки.
– Линор, мои уши сейчас в их личном аду.
– Бедный Рик. Я могу чем-то помочь?
– Может, массаж висков…
– Дайте-ка я унесу отсюда свою старую тушку, вот так…
Когда Рик высадил Линор и Ланга Встанга-Шланга близ дома Тиссоу, было почти четыре, и уже слегка подмораживало, так что, хотя особо холодно не было, Линор видела свое дыхание, и Лангово тоже. Рик умчался заниматься какими-то делами в «Част и Кипуч», но обещал, высадив их в паре сотен метров от большого серого здания челюстно-лицевого хирурга, как можно скорее вернуться и повезти их обедать.
– Суперически, – сказала Линор.
– Пальцы вверх, – сказал Ланг.
Рик вынужден был высадить Линор и Ланга близ, но не у самого дома Тиссоу, потому что дороги вокруг здания были все забиты машинами, в частности фургонами. Многие фургоны были белыми, с витиеватыми буквами «ПСБ» на боках – красными. Такое столпотворение у здания Линор видела впервые.
– Я такое столпотворение у здания вижу впервые, – сказала Линор.
– Надеюсь, все эти чуваки здесь не пытаются снять комнату Мисти Швартц, а? – спросил Ланг.
– Ну конечно.
– Тут, наверное, где-то рядом какая-то клевая вечеринка.
– Во вторник после обеда?
– Мой район, точняк.
Пока они шли по тротуару, Линор увидела, что парадная дверь Тиссоу приоткрыта, ей не давала захлопнуться сеть толстых черных кабелей, выходящих из задов двух белых фургонов «ПСБ» – фургонов, наполовину припаркованных на газоне Тиссоу, – и исчезающих внутри дома. Вдруг Линор услышала, как Кэнди Мандибула явственно кричит что-то из окна третьего этажа, окна, в котором с чего-то горел свет, прямо сейчас, и вокруг которого в прохладном влажном воздухе образовался небольшой радужный бублик, а потом, с крыльца, Линор услышала, как Кэнди несется по лестнице дома, чтобы встретить их у двери.
– Линор, богом клянусь, ты не поверишь, – сказала Кэнди.
– Какого хрена здесь происходит? – спросила Линор, оглядываясь. – У нас проблемы с канализацией?
– Не совсем, пошли, это Влад Колосажатель, – сказала Кэнди, подтягивая Линор к лестнице, вверх по которой вились, скрываясь из виду, черные кабели из фургонов. Кэнди была в том фиолетовом платье.
– Здрасте, приветствую, – обратился Ланг к Кэнди. Приподнял чемоданы.
– Привет, – сказала та, едва удостоив Ланга взглядом. – Линор, пошли уже. Ты помрешь от офигения!
– Как Влад Колосажатель связан с фургонами, буквами и кабелями?
– Миссис Тиссоу услышала, как он говорит бог знает что, реально, и взбеленилась. – С одного плеча Кэнди соскользнула бретелька фиолетового платья. Ланг снова приподнял чемоданы. – Отнесла его на ТВ. Ну, религиозное ТВ, кабельное. Но все-таки ТВ.
– ТВ?
– Влад Колосажатель? – спросил Ланг Встанг-Шланг.
– Мой попугай, – сказала Линор. – Он теперь возмутительно и вдобавок непристойно разговаривает. – Она обернулась к Кэнди. – Кто разрешил показывать его на ТВ?
– Миссис Тиссоу говорит, это вместо счета за погрызенную стену и испорченный гуано пол, который, счет, ты, как она знает, не можешь оплатить, потому что она говорила с Прифт на коммутаторе и Прифт весьма услужливо сообщила ей, что ты на нуле… – Кэнди умолкла и посмотрела вверх, на лестницу. На третьем этаже что-то шумело. Очень сильно. – Но слушай, пошли, они собрались сделать из него, они говорят, звезду. Они говорят, буквально.
– Буквально? Звезду? Звезду чего?
– Пошли.
Линор позволила утянуть себя вверх по лестнице. Ланг с чемоданами последовал за ней и Кэнди, глядя на их ягодицы.
– Друзья, как члены и подписчики «Клуба партнеров с Богом» преподобного Харта Ли Псикка, вы можете ожидать, что Всевышний войдет в вашу жизнь через двадцать четыре часа или раньше, – говорил Влад Колосажатель, тупо уставившись в роскошно незнакомое незаляпанное зеркальце в обрамлении крошечных лампочек. Комнату Линор запрудили телекамеры, нависающие прожекторы и ярко-белый свет. Воздух дрожал на сорока градусах. Всюду были толстые черные кабели, пульты с мигающими цветными огоньками и солнцезащитные очки. Бурое бархатное кресло, неравноногий стул, кровать и все черные вельветовые подушки на подоконниках оккупировали люди с разными электронными приборами или толстыми пачками бумаги в руках, и все они курили, и все сбивали сигаретный пепел на пол. Влад Колосажатель в клетке цеплялся огромными лапами за подлокотники крошечного режиссерского стула и в порядке эксперимента полизывал горячую поверхность освещенного зеркальца. На попугая наставили исполинскую серую коробку телекамеры с красным огоньком наверху. На шипастом розовом ирокезе Влада помещались, как показалось Линор, малюсенькие солнцезащитные очочки. Старое заляпанное зеркальце Влада Колосажателя, на цепочке из скрепок «Част и Кипуч», сгинуло.