ех сил, ты сегодня слышала. Ладно, пошли за толстовкой. А то пропадет; жалко, она тебе идет. А не пропадет – тоже жалко: найдут, вопросы начнутся…
Когда они шли к машине, Есеня сказала:
– Перед началом дела ты моешь руки. А что ты делаешь, когда…
Она не договорила, но он понял. И ответил:
– Покупаю кактусы. Ты, кстати, тоже можешь купить. Свой первый…
В комнате для допросов второй следователь, Худой, спросил:
– Есеня Андреевна, вы тогда уже поняли, что он вами манипулирует?
Увидев удивление на лице девушки, объяснил:
– Он вас подставлял буквально на каждом деле. Заставлял убивать, если называть вещи своими именами. А вы ему огурчики-помидорчики… А чтоб вы не дергались, он перед вами дело матери держал, как морковку. Он ведь мог вам сразу все сказать, верно?
Есеня рассмеялась Худому в глаза:
– Вы ни хрена не поняли. Чем таскать ребенка через реку на спине, лучше один раз научить его плавать. Доходит?
Сидя в машине Меглина, Есеня рассматривала гильзу, которую ей дал сыщик. Спросила:
– Откуда у тебя эта гильза?
Он промолчал. Тогда она сказала:
– Знаешь, что я думаю? Что это все как-то связано. Отец, псих, который убил маму, и ты.
Сыщик, все так же глядя на дорогу, сказал:
– Приближаешься.
– К разгадке?
– К краю…
Придя домой («в здание», как она признавалась Меглину), Есеня первым делом заглянула в комнату отца. Он спал. Тогда она прошла в кабинет и стала доставать один за другим фотоальбомы из шкафа. Здесь были сотни фотографий, на которых отразилась вся жизнь прокурора Стеклова. Есеня смотрела их не только с лицевой, но и с обратной стороны – читала подписи.
На очередной фотографии был запечатлен пикник: отец в компании друзей. На обороте аккуратным отцовским почерком выведены фамилии. Среди них его собственная: «А. Стеклов». А рядом другая: «М. Огнарев»…
Глава 6
У самой границы дорога всегда становится шире.
Начало девяностых. Школьный кабинет. Учительница объясняет детям:
– Со дня этих событий прошло сорок лет, но мы помним и чтим подвиг Зои. Сейчас я покажу вам фотографии. Страшные фотографии, ребята. Но я считаю, что вы должны это видеть. Подумайте, что чувствовала эта девочка. Она была ненамного старше вас. Смотрите. И помните. Ее тело провисело так месяц. А под Новый год пьяные немцы раздели ее, уже мертвую, и кололи штыками.
Класс потрясенно смотрит на фотографии, вывешенные на доске. Один мальчик быстро перерисовывает тело повешенной Зои Космодемьянской в тетрадку.
В комнате для допросов Худой выложил на стол несколько папок с делами.
– Знаете, у меня по этим бумагам складывается впечатление, что он был жулик, – заметил он.
– Кто, Меглин? – поразилась Есеня.
– Ну да. Если не хуже. Смотрите – большинство обвиняемых он устранял на месте. Зачем? Чтобы их допросить не могли?
– Да, только после этого убийства прекращались, вы не забыли?
– Мы не знаем, почему. Настоящие убийцы могли скрыться или затаиться… Да что угодно! Разве мало было случаев, когда сажали не тех? Я понимаю, вы… сблизились, но посмотрите со стороны: алкоголик, наркоман, сумасшедший… Он просто водил всех за нос, выдумал какой-то метод…
– Не смейте так говорить! – закричала на него Есеня.
Но Худого было нелегко сбить. Он продолжал как ни в чем не бывало:
– …Которого никто не понимал, что это за метод, в чем он…
Тут старший напарник Худого, которого Есеня мысленно окрестила Седым, негромко кашлянул, и Худой сразу умолк.
– Есеня Андреевна, я не одобряю пыла моего коллеги, – сказал Седой, – но разделяю его недоумение. Начиная с дела Цветкова вы работали с Меглиным почти на равных, а иногда и заменяли его. Без малейшего ущерба для дела. Безо всякого метода.
Есеня усмехнулась и покачала головой:
– Начиная с дела Цветкова я сама пользовалась Методом…
Войдя в то утро в жилище Меглина, Есеня улыбнулась: наведенный ею порядок все еще сохранялся. Из ванной доносился шум воды. Есеня зажгла плиту, поставила кофе.
И вдруг увидела, что на диване спит девушка. Из-под одеяла были видны длинные золотистые волосы.
В этот момент из ванной появился Меглин. Увидев Есеню, удивился:
– Ты как вошла?
После чего крикнул в сторону дивана:
– Я тебе сколько раз говорил: двери закрывай!
– Прости, не знала, что помешаю, – холодно сказала ему Есеня. – Я вам кофе сварила.
И повернулась, чтобы уйти. Однако Меглин рассмеялся и удержал ее.
– Да ты что, это же Серега!.. Серега! – снова крикнул он тому, кто лежал на диване.
Есеня недоуменно смотрела, как с дивана поднимается трансвестит в сбившемся парике.
– Кофе будешь? – спросил у него Меглин.
И, указав на девушку, пояснил:
– Есеня, мой стажер.
Ей он своего гостя представил так:
– Сергей. Немножко артист, немножко садист, хороший человек. Поссорился с мамой, приюта попросил.
Спустя несколько минут они втроем уже сидели за столом и пили кофе. Меглин рассказывал историю Сергея:
– У Сереги редкая мания: боится в нищете умереть. И когда другие в нищете умирают, тоже не любит. И стал он лет десять назад ходить по квартирам, где доживают свой век всякие заслуженные люди – директора заводов, артисты народные. А поскольку Серега и сам немного артист, приходил под видом девушки из собеса. Выяснил, что жизнь некоторые заслуженные люди влачат совершенно жалкую. Родственники ждут, когда квартира освободится, а потому баловать предков не торопятся. Не понял Сережа такую ситуацию. И как-то раз одну семейную пару, детей известного артиста, связал и подержал без еды. Чтоб на себе, значит, ощутили. Сколько ты их держал?
– Сорок один день, – с гордостью ответил Сергей.
– Потом он втянулся, на серию вышел, – продолжил свой рассказ Меглин. – Меня подключили, когда уже пятую пару неблагодарных потомков нашли при смерти. Я сразу понял: наш человек. Пришлось, правда, объяснить: в деле пропаганды любви к родителям голодная смерть – не наш метод. Вот так. А с мамой, Серег, ссориться плохо. Кто у тебя еще на свете есть, кроме нее?
Неожиданно для Меглина Сергей ответил на этот не требовавший ответа вопрос:
– Ты.
В этот момент зазвонил телефон: Меглина просили приехать в морг.
Спустя час Меглин и Есеня стояли возле трупа девушки, а патанатом Палыч давал пояснения.
– Изнасилования не было, – рассказывал. – Как и две предыдущих, повешена… живой.
– Так, а почему паузу делаешь? – спросил Меглин. – Что еще? Были живыми, но без сознания?
– Нет, не без сознания. Но и не в сознании, – ответил Палыч. В его голосе звучало торжество: он загадал загадку, которую даже знаменитый Меглин не мог разгадать.
А он и правда не мог.
– Не пугай меня, – попросил. – Это как?
– А вот так. Что я у них, у всех трех, в желудках нашел – никогда не догадаешься!
– Неужели заявление с именем убийцы?
– Нет. Торт бисквитный.
– Со снотворным?
– Если бы. Я такого еще не видел: в торте – алкалоиды тропанового ряда. Скополамин.
– А это что? – спросила Есеня.
– Сыворотка правды, – объяснил Меглин. – Военные на допросах применяют. Подавляет волю.
Палыч согласно кивнул:
– Жертва понимает все, что с ней происходит, но сопротивляться не может. Но самое интересное – скополамин в торте был не в препаратном виде, а в натуральном! А единственный его источник в природе – дурман индийский.
– Значит, дома у него – цветок? – Меглин не столько спросил, сколько утверждал.
Палыч согласно кивнул. Есеня взглянула на руки девушки. На коже были отчетливо видны следы веревки.
– Если они не могли сопротивляться, зачем он их связывал? – спросила она.
– На ногах то же самое, – сказал Палыч, полностью снимая покрывало с трупа. На лодыжках девушки виднелись красные полосы от веревки.
Из морга сыщики направились в Московский городской психолого-педагогический университет – место, где училась погибшая. У входа их встретил молодой энергичный блондин.
– Я следователь, – представился он. – Виктор Сучков. Идемте, мне тут отвели помещение… для бесед.
Пока они шли по коридорам вуза, заполненным в основном девушками – вуз по составу был явно женский, – Сучков рассказывал:
– В апреле пропала Маша Кривцова, в начале июня Света Горобец. Все три убитые учились на факультете экстремальной психологии.
– А что это? – спросила Есеня.
– Работа с пострадавшими от стихийных бедствий, катастроф, – объяснил следователь. – И с жертвами преступлений.
– То есть специалисты по жертвам – сами жертвы?
– Выходит, что так. Все три девушки – брюнетки с длинными волосами.
– Ты бы ему понравилась, – заметил Меглин Есене.
– Мы проверили всю их группу – ничего, – продолжал Сучков.
– А преподавателей? – спросила девушка.
– Тоже. Но сегодня появились новые данные. Я сейчас приведу одного человека…
Он довел сыщиков до выделенной ему аудитории и ушел.
В кабинете на столах были разложены фотографии погибших. Все три девушки повешены на деревьях в лесу, раздетые, в одном нижнем белье. На груди у каждой – табличка с надписью «PARTISAN».
– Он опаивал их снотворным, – повторяла Есеня установленные данные. – Вывозил в лес в багажнике машины. И вешал. Такие таблички делали фашисты. Он фашист?
– Конечно. Все учителя немного фашисты, – философски заметил Меглин. – Учителя психологии – тем более, психологию даже придумали немцы. Не случайно же…
– Почему ты решил, что он преподаватель? Потому что они доверяли ему?
Сыщик покачал головой:
– Из-за торта. Молодой бы скополамин в вино подсыпал. Или в суши. А этот бывалый. Торт! А насчет доверяли… Есть тысяча способов сделать так, чтобы женщина сама в машину села. По своей воле.