И она, как когда-то сам Меглин, с силой толкнула кресло, открывая люк в полу.
В подвале, оглядев полки, задумчиво пробормотала:
– Значит, тут они все. Сколько же их?
– Городок небольшой наберется, – ответил Меглин.
Он шагнул к стеллажу, достал папку и протянул Есене. Она открыла. С фотографии на нее смотрела женщина лет тридцати, с глазами чуть навыкате. Внизу стояла подпись: «О. Берестова». Меглин заговорил:
– Двадцать два года назад твой отец вел дело Ольги Берестовой. Ее изнасиловал сотрудник органов. На почве посттравматического стресса у нее появилась болезненная тяга к мести. Она хотела убить того, кто с ней это сделал. Никто ей не верил. Она нашла его сама. И убивала – не торопясь, два дня. Потом второго – просто похожего. Ее навязчивая идея перешла в манию. К моменту, когда я ее взял, она убила четверых. Берестову признали невменяемой. Положили в клинику. Обкалывали так, что не соображала ничего. А пять лет спустя случился павлоградский маньяк. Когда нас подключили, было уже сорок два трупа. К тому моменту, как мы его взяли, по его делу двоих расстреляли, а третий сам повесился.
– Ты сказал – мы?
– С твоим отцом.
– Ты работал с папой?!
– Мы и сейчас работаем. Он – моя связь.
– Связь?
– У меня же нет телефона. А связь нужна. В общем, в деле павлоградского маньяка срочно понадобился стрелочник. Тогда и вспомнили про Берестову…
…Психиатр Бергич впускает прокурора Стеклова (тогда еще молодого) в палату, больше похожую на камеру: на окнах решетки, мебель прикручена к полу. На постели, свесив голову, сидит больная. Она откидывает волосы, становится видно лицо. Это совсем не та женщина, что запечатлена на фотографии в деле Берестовой. У нее светлые волосы, красивые, волевые черты…
…Сидя над делом Берестовой, Есеня уснула. Меглин улыбнулся, глядя на спящую; снял с нее туфли, положил ноги на диван, прикрыл пледом. В это время снаружи раздался шум подъезжающей машины. Меглин вышел. Перед ним стоял прокурор Стеклов.
– Она здесь? – спросил.
– Разбудить?
– Пусть спит. Дай закурить.
– Ты же бросил?
– Ну да.
Меглин протянул ему сигарету.
– Знаешь, где я ошибся? – сказал прокурор. – Я в какой-то момент подумал, что мы друзья. После всего, что пережили. Но у тебя нет друзей. У тебя и чувств-то человеческих нет. Ты другой. Завтра скажешь ей, что стажировка окончена. И отправишь домой.
– Андрей, она отца родного не слушает, – возразил Меглин. – Думаешь, мой голос действие возымеет?
– Мне все равно, как ты это сделаешь. Придумай что-нибудь, ты же гений.
– А если нет?
– Я тебя уничтожу, – пообещал Стеклов. – Не повторяй мою ошибку. Не думай, что мы друзья.
И уехал.
В комнате для допросов Худой пристально посмотрел на Есеню и сказал:
– Давайте теперь про Берестову пару слов.
– Про кого? – удивилась девушка.
– Про Ольгу Берестову.
– Не понимаю, о ком вы говорите, – твердо ответила Есеня. – Никогда не слышала этого имени.
– Неужели мы что-то перепутали? – спросил Седой. – Вряд ли…
– Не знаю. Всем случается ошибаться, – ответила Есеня.
И очаровательно улыбнулась.
Глава 9
Ни один ребенок еще не погиб от объятия матери.
Прокурор Стеклов не любил откладывать нужные дела. Тем более он не откладывал угрозы. Уже на следующее утро после разговора с Меглиным он встретился на служебной автостоянке с высокопоставленным сотрудником Следственного комитета (по иронии судьбы, спустя несколько месяцев этот же сотрудник будет допрашивать Есеню относительно ее стажировки у Меглина, и она мысленно даст ему кличку Седой).
– Мы условились терпеть его, пока негативный эффект уравновешивался пользой, которую он приносит, – сказал прокурор. – Сейчас весы качнулись. Мы с самого начала знали, что это не навсегда, и не будет пенсии по выслуге лет…
– А почему ты решил, что уже пора? – спросил Седой.
– Я его друг, как ни странно это звучит, – объяснил Стеклов. – Хочу его вытащить, пока не поздно. Для него и для нас. Он выходит из-под контроля.
– Твоя дочь тоже так считает? – усмехнулся Седой.
– Да, – твердо заявил Стеклов.
– Хорошо, я подумаю, – пообещал его собеседник.
Однако эта формулировка прокурора не устраивала, ему хотелось чего-то более определенного.
– Когда он с катушек слетит, представляешь, что может начаться? – сказал он. – Мы готовы рисковать?
Седой ничего не ответил; на том их беседа и закончилась.
Позже, уже в машине, Седой взял телефон и отдал команду одному из своих подчиненных:
– Надо проконтролировать Меглина на предмет профессиональной и личной адекватности.
…Есеня проснулась от собственного крика. Ей снилось поле, Андриевич, зажимающий ладонями окровавленные глазницы, и карандаш в собственной руке.
Девушка огляделась. Она сидела на диване в жилище Меглина, и в руке у нее был зажат карандаш…
…Не обнаружив хозяина нигде в доме, Есеня выглянула за дверь. И увидела Меглина: он раз за разом кидал нож в подвешенную на стене колоду. Не оборачиваясь, сыщик спросил:
– Тебе понравилось?
– Ты о чем?
– Ты знаешь.
– Спрашиваешь, садистка ли я?
– Только честно. Если не боишься.
Есеня подумала и честно ответила:
– Где-то в глубине – да, мне понравилось. И меня это пугает.
– Почему?
– Но это ведь… ужасно?
– Ты меня спрашиваешь? – рассмеялся Меглин. – Как это было?
– Меня как током ударило, – призналась Есеня. – Это было как… секс. Только круче.
Меглин покачал головой:
– Бедная, что ж тебе за мужики попадались…
Потом счел нужным успокоить ее:
– Я же тебе говорил – это весы. Ты не просто человека ударила. Ты его будущих жертв спасла.
– Но мне это понравилось!
– А что плохого в том, чтобы работу свою любить? Главное, чтобы для тебя процесс не стал важнее результата.
Позже, уже в доме, копируя дело Берестовой, Есеня спросила:
– Ты сказал, у Берестовой с отцом появилась тайна. Он что, отдавал ей приказы?
– Она приказы сама себе отдавала, – ответил Меглин.
– А в чем тогда его вина?
– А почему ты думаешь, что он виноват?
– Потому что я уже научилась понимать оттенки твоего молчания. Он что, тоже кого-то убил?
– Хуже. Полюбил.
– Бедный, – сказала Есеня с притворным сочувствием, – что же за бабы тебе попадались, что для тебя любовь хуже убийства!
Однако Меглин не принял шутки.
– Убийство – короткий честный акт, – заявил он. – И ты это теперь понимаешь. А любовь – долгое изнурительное рабство и пытка. Любовь хуже убийства.
…В подвале жилого дома лежала мертвая девочка примерно девяти лет. Лежала лицом вниз, с руками, вытянутыми вдоль тела. Рядом валялся раскрытый ранец, тетрадки и учебники были разбросаны по полу.
– Задушена, – сказала женщина-эксперт, обращаясь к Меглину. – Следов сексуального насилия нет.
Сыщик, слушая, глядел в сторону; спросил, ни к кому не обращаясь:
– Интересно, он учебник читал до или после того, как убил?
Есеня проследила за его взглядом и увидела учебник литературы, лежавший отдельно, на трубе.
Меглин присел возле тела, прошептал: «Прости, милая», – и перевернул убитую. Посмотрел на лицо, на руки. Осторожно разжал одну ладошку. В руке девочка держала дешевое пластмассовое колечко.
– Что видишь? – задал сыщик уже знакомый Есене вопрос.
На этот раз ответ у нее уже был готов.
– Кольцо в руке, а не на пальце. Это он ей дал. Он так ее заманил.
Меглин кивнул, сказал:
– Еще?
– Нет следов борьбы, одежда не порвана, – перечисляла Есеня, – она пришла сюда с ним сама. Не сопротивлялась. Почему? Знакомый?
Меглин, не ответив, направился к выходу. Возле двери задержался, осмотрел замок. Распорядился:
– Выясни: на предыдущем убийстве дверь в подвал тоже была открыта?
…В кабинете местного ОВД сыщики допрашивали слесаря лет пятидесяти. Говорил Меглин.
– Смотри, что получается, Ген. В подвалах найдены убитыми две девочки. А замки на дверях целые. Ключи только у слесаря. У тебя, Ген. Получается, ты у нас педофил?
– Да вы чё! – возмутился Гена. – Чтоб я дитё тронул?! Да я родился на этой улице, вырос!
– Ну родился, вырос, и что? – возразил Меглин. – Ты лучше расскажи, Гена, как девчонок в подвал заманивал. Колечками? И что у тебя в сумке клофелин делает? Третьеклашкам в мороженое кладешь?
– У меня мать на руках, неходячая! – вскричал слесарь. – Это ей врач, по рецепту!
– Проверим, – пообещал сыщик.
Посмотрел на Гену, на его помятое лицо, заношенную одежду, сделал вывод.
– Бухаешь, Ген?
– Ну, бывает… – признался слесарь.
– А так, чтоб до беспамятства? Бывает так, Ген?
Слесарь нехотя кивнул.
– Ключи от подвалов кому по пьянке давал? – продолжал допрашивать Меглин. – Вспоминай!
– Никому не давал! Я их дома храню!
– Так, может, домой приводил кого?
– Да вы что! У меня мать, мы в однокомнатной! Говорю вам, это не я! Чем угодно клянусь!
В это время у Есени зазвонил телефон. Она выслушала сообщение и сказала:
– В этом же районе подозрение еще на одну серию. Просят проконсультировать.
– Осень в этом году урожайная, – заметил Меглин. – От дождей, что ли? Скажи, сейчас приедем.
…Дверь им открыл сержант полиции. Сообщил:
– Следователь отъехал машину помыть, сейчас будет.
– Куда-куда отъехал? – удивился Меглин.
Потом махнул рукой и стал осматривать квартиру. Здесь стены были увешаны цирковыми плакатами: иллюзионист и его ассистентка – красивая женщина в роскошном платье.
– Она помощницей была у фокусника, – рассказывал сержант. – Жила одна, родственников нет. Пару дней лежала, пока соседский мальчишка полицию не вызвал. Он ей продукты покупал.